Часть 1
11 июля 2015 г. в 16:19
Сколько Йо себя помнит, он всегда слышал о брате, которого в глаза не видел. Всю его короткую жизнь ему внушали, что Хао плохой, что Хао бесчеловечный, что Хао жестокий, что Хао нужно убить.
А потом он встретился с ним, с человеком, которого должен уничтожить. Встреча та была недолгой, буквально минут пять. Но встреча была важной, поворотной, — Йо понял, что не сможет избавить мир от человека, так сильно похожего на него самого.
Сколько себя помнил Хао, он всегда являлся олицетворением зла. Им пугали всех, а детей в особенности. Так было каждый раз, как он появлялся. Но он был не сильно против такого к себе отношения: зачем отрицать правду, если, благодаря ей, о тебе знают все — и почти каждый. Хао и не отрицал, он подкреплял факты и добавлял новые.
Хао не был человеком, он был — перерождением. У него было теплое живое тело и холодное сердце.
Все время своего нынешнего перерождения Хао знал, что у него есть брат. Он даже знал про него пару вещей, одной из которых был тот факт, что они похожи. Слишком сильно похожи.
А потом настал день второй встречи. Все те же пять минут, ставшие поворотными и для самого Хао. Он понял, что не сможет поглотить душу брата, тем самым убив его. Пока не сможет, ведь брат ему интересен.
Хао был старше Йо на неприличное количество лет. Хао был мудрее Йо, ввиду все того же количества лет. Поэтому, спустя еще две встречи, Хао понял, что интерес к брату превратился в нечто большее. К пятой встрече, как более мудрый, он понял, что "нечто большее" является влюбленностью. Влюбленностью в собственного брата. Впрочем, шамана это не сильно напугало: учитывая все перерождения, прожил он достаточно, чтобы научиться принимать все стороны себя. Тем более что что-то подобное своим чувствам он видел в глазах своего отражения. Правда, Йо был юн для понимания и принятия высоких чувств. Тем более к родственнику, брату, человеку, которого он должен убить. Слишком юн. Но Хао на то и старший брат, чтобы помогать.
У Хао было множество талантов, один из них назывался "промывка мозгов", то есть способность убеждать и переубеждать. В шестую встречу он продемонстрировал блестящее владение этой способностью, поэтому седьмая произошла в неформальной обстановке: в месте обитания олицетворения зла, из которого предварительно выгнали всех остальных. В их седьмую встречу были разговоры о мире и звездах, поцелуи, которым старший учил младшего, и домогательства в легкой форме от все того же старшего по отношению к младшему, который, к слову, не сильно-то и возражал.
Восьмая прошла по тому же сценарию, разве что домогательств было чуть больше, и приобрели они более весомый характер.
Девятая состоялась только через полторы недели. Домогательства достигли кульминации и апогея, а всемирное зло окончательно присвоило себе спасителя все того же мира. Вышеупомянутый спаситель активно в этом участвовал, всему содействовал, при этом громко комментируя все происходящее стонами и криками, распугивая находящихся вблизи птиц, но притягивая, и за длинные локоны тоже, брата. Спустя некоторое количество времени, лежа на спине, рассматривая все те же звезды, слушая мирное сопение, Хао понял несколько вещей: спина у него будет болеть, даже очень, — уж больно активно Йо участвовал в ее украшении; волосы теперь проще отстричь, чем прочесать, — младший Асакура с особым рвением пытался их выдрать в процессе, вцеплялся в них мертвой хваткой, лишь в последний момент отпуская. А еще бодрствующий шаман понял, что о своих чувствах нужно объекту воздыхания сообщить. Это, собственно, была последняя мысль в его голове, после чего он таки уснул.
Проснулся в гордом одиночестве и не менее гордой наготе, прикрытой собственным плащом. На одеяле они, как выяснилось, спали. К трем вчерашним мыслям прибавилась еще одна: дать брату щелбана по заднице за оставление в таком беззащитном виде. Но потом он вспомнил о своей вере в свои же высокие и благородные чувства и решил, что заднице лучше давать не щелбана, а кое-чего другого. Но сначала, все же, щелбана: нашелся, блин, умник, ушел — и даже доброго утра не пожелал! Безобразие!
А потом Йо пропал. Ну как пропал. Его Анна захватила. Сама девушка утверждала, что это для тренировок, хотя со стороны это больше походило на эксперименты по установлению порога выживаемости. Длилась эта экзекуция две недели, а потом у Йо был бой, который он выиграл. У него, собственно, просто выбора не было: либо он выигрывает, либо его заживо похоронят.
Одиннадцатая встреча состоялась через три дня. Как младший Асакура смог сбежать из-под пока еще пристального контроля будущей жены — загадка, которую Хао, как любитель таинственного и необычного, что подтверждалось странного вида обувью, не имел ни малейшего желания разгадывать. В их одиннадцатую встречу была настоящая романтика, то есть совместный просмотр заката и нежные объятия — Йо просто пришел рано. А потом было повторение плана прошлой ночи. Вот только Хао подготовился. Основательно так подготовился. Волосы в хвостик собрал. После предыдущего раза он локоны свои полтора часа расчесывал, поэтому сегодня решил лишить близнеца возможности подергать за пряди. А потом Хао еще разок подумал, скосил взгляд на довольного брата, что внаглую на нем развалился, и незаметным движением фокусника превратил хвост в шишечку. Даже дополнительные меры предосторожности принял: когда началось то, чего оба ждали, старший близнец прижал руки младшего к одеялу, на котором они лежали.
Нет, все меры ему помогли, конечно. Точнее, помогали первые минут шесть, от силы девять. А потом спаситель-всея-мира проявил буквально чудеса ловкости, изворотливости, сообразительности и фантазии. Мало того что он умудрился распустить и кривую шишку, и слабый хвост, так он еще и руки себе освободил! Причем все именно в такой последовательности, а не иначе. Последняя здравая мысль гласила, что придется снова привлекать Опачо, в одиночку с львиной гривой вместо каскадного шелка не справиться. А дальше… А дальше был брат, еще раз брат, и только брат.
Когда все закончилось, Хао торжественно сообщил, что он его, Йо, любит. А Йо… Не поверил. Просто сказал: "Не верю", — и уснул.
Не поверил ни в следующий раз, ни после него, ни еще раз после него. Хао уже сам свято-клятвенно поверил в свои слова, — а Йо отказывался. Говорил, что не чувствует правды в его словах. Хотя приходил. Раз в неделю, а то и два. Все так же рассуждал о мире, войне, других планетах; все так же отвечал на поцелуи и ласки; все так же подставлял под укусы шею и грудь; все так же, повинуясь чужим рукам, разводил в стороны колени; все так же, подчиняясь своему отражению, стонал и кричал громче и громче, срывая голос, но громко — все так же искренне. Но не верил.
Их встречи превратились в необходимость для обоих. Им нужно было отдавать и принимать то тепло и ласку, которые они не могли подарить или принять от друзей или соратников.
Сколько это все уже продолжалось — не помнил и не знал даже Хао, хотя он отличался блестящей памятью. Они просто встречались, о чем-то, вроде как важном, говорили, а потом спали. Да, пожалуй, они просто друг с другом спали, перед этим выполняя негласный, немного осточертевший, но уже приевшийся ритуал "поговорить".
Хао, из чистого природного упрямства, продолжал заверять в своих чувствах. А Йо, из такого же упрямства, держал оборону, из раза в раз продолжая повторять свое "не верю", ведь он действительно не верил.
Он верил в то, что они рано или поздно все это прекратят, в то, что он рано или поздно убьет брата, олицетворяющего собой зло, в то, что он сможет как-нибудь отвыкнуть от запретной тяги, к которой его приучил брат. А еще он верил в секс без обязательств, который их, фактически, и связывал. Но вот словам брата он не верил. Он не знал почему, просто не верил. Как будто внутренний голос или шестое чувство подсказывали, что верить — неправильно, верить — ошибка, верить — нельзя, и он к ним прислушивался. Но изо всех сил старался не слушать здравый смысл, твердивший, что все это закончится очень быстро. Он знал, что так будет, потому что так и должно быть, просто хотелось еще продлить это время. Хоть оно и неправильное. И пусть Хао продолжает убеждать в своей искренности, Йо продолжит в нее не верить.
У Хао есть теплое живое тело и холодное сердце. Мертвое сердце. А мертвое сердце не может любить.