...И немного тепла

Первым делом, войдя в каюту, в приглушённом свете Джим заметил сквозь проём голую спину. Широкую восхитительную спину, на которую он частенько любовался — украдкой, пока Боунс возвращался из душа, например. Джим тихо, стараясь не спугнуть удачу, приблизился, переступая порог и заходя в спальню. Боунс всё так же неподвижно сидел на краю постели — раздетый, в одном полотенце, наброшенном на шею. Плечи его были устало опущены, взгляд — устремлён в пол, а глаза, заметил Джим, приглядевшись и усаживаясь рядом, — закрыты. Неудивительно, конечно, вспомнил он тут же сегодняшний гвалт в медотсеке. Слухи о распространившемся вирусе вызвали на поверхности планеты настоящую панику, и Боунсу пришлось несколько дней подряд провести в режиме перпетуум мобиле. Джим придвинулся вплотную, обхватил со спины за плечи, повисая на нём, и провёл носом вдоль основания шеи. Мыльный запах чистой тёплой кожи приятно защекотал ноздри. Боунс, почувствовавший его присутствие, еле видно качнул головой и протяжно выдохнул, ничего не говоря. Джим прикоснулся губами к покатому сильному плечу, обводя узоры проступивших после недавней миссии веснушек. Полотенце как-то незаметно оказалось на полу. Ладонь Боунса легла поверх его собственной, прижимая к коже и стискивая пальцы. Джим, улыбаясь, спрятал лицо, вжимаясь ему в затылок. Мягкие волосы тут же залезли в глаза, и он, зажмурившись, покрутил головой, встрёпывая их. Этого маленького ритуала Джим каждый раз ждал с нетерпеливой радостью: всегда тщательно убранные тёпло-каштановые волосы Боунса буквально притягивали его взгляд и руки невольно тянулись разворошить густую массу. Чем он радостно и занимался в нерабочее время, как сейчас. Повернув голову так, чтобы пристроиться к нему щекой, Джим бесшумно выдохнул, сдувая с носа лёгкие волоски. Затем выудил руку, заправил выбившуюся прядку и поцеловал кончик уха. Уши Боунса казались даже маленькими, но Джим считал, хотя вслух не признавался, что это было ужасно мило. — Знаешь, Боунс?.. — шепнул он, наклоняясь ближе и, пощекотав ушную раковину языком, потеребил губами мочку: — У тебя классные уши. — Да уж не жалуюсь, — слышно было, как тот хмыкнул. — Обычные уши. Я тебе не вулканец — уж извини. Джим ласково прикусил кожу: — Очаровательные уши, — серьёзно заверил он, нежно выцеловывая ухо по краю, — которые очаровательно краснеют, когда ты смущаешься, — добавил Джим, слегка отстраняясь, чтобы полюбоваться заалевшими кончиками. — Джим… — пробормотал Боунс растерянно-укоризненно, отворачиваясь. Джим улыбнулся, заметив, как налились румянцем остро очерченные скулы. Его взгляд скользнул выше, и Джим затаил дыхание от нежности, неотрывно смотря, как подрагивают кончики длинных полуопущенных ресниц. И едва удержался, чтобы не провести по ним пальцем и ощутить, какие они могут быть пушистые. Смущённый Боунс выглядел удивительно беззащитно — Боунс, с его размахом плеч, с его статью и богатырским ростом! — и Джим готов был дорого дать за это редкое по красоте зрелище. Внутри всё сжалось от нежности. Он опустился на корточки, сдвигаясь так, чтобы видеть лицо Боунса, и осторожно притянул к себе его ладонь, перекатывая в руках. — Не думай только, что всё дело в ушах, — Джим прижал его руку к губам, — у тебя есть много других достоинств. — Тебе просто слишком нравится вгонять меня в краску, — проворчал тот, внимательно, впрочем, следя исподлобья. — И это тоже, — не стал отпираться Джим. — Но ещё больше мне нравятся, например, твои легендарные руки, — он продолжил исследование кистей Боунса, отсчитывая поцелуями фаланги, — с этими длинными пальцами. Он перевернул ладонь и поцеловал запястье изнутри, после чего разгладил мозолистые бугорки и небольшие ямочки между ними. Мягким и таким податливым сейчас, этим рукам, подумалось ему, очень редко случалось отдохнуть. Он ещё раз провёл подушечкой пальца вдоль линии — жизни, решил Джим, потому как она была самой длинной. — Я ведь могу тебя по рукам узнать, не глядя. За меня кто только не хватался, но у тебя — самые горячие руки в экипаже, точно говорю! — Джим ловко подхватил вторую Боунсову ладонь и сжал обе в тисках своих пальцев, любовно поглаживая синеватые венки, проглядывающие через кожу. — Горячие руки — горячее сердце, так говорят? — Наоборот, — поправил его тот и вздохнул, опуская взгляд ещё ниже. Джим притянул его ладони к груди, положив на сердце, и опустил голову Боунсу на колени, потираясь щекой, словно напрашиваясь на ласку. Тепло, исходившее от того, убаюкивало и успокаивало. Спустя несколько секунд Джим почувствовал, как Боунс легонько поцеловал его в висок, и, довольно зажмурившись, заурчал. Боунс издал смешок и уткнулся лбом ему в затылок, поддразнивая, слегка боднув его. Джим, улучив момент, вывернулся и одно мгновение завалил его на спину на разобранную постель, нависая всем телом над задыхающимся от неожиданного поворота Боунсом. Раскинув руки, тот прерывисто дышал. Джим успокаивающе обнял его за лицо, всматриваясь в каре-зелёные глаза и то и дело соскальзывая вниз — к приоткрытым губам, полным и мягким, как он слишком хорошо знал; губам, которые хотелось целовать беспрестанно. В глазах Боунса — завораживающих, зачаровывающих глазах, полных зелени и тепла родной Земли, — сквозило абсолютное спокойствие — и абсолютное доверие. И от этого знания Джим едва не задыхался от ответственности и ощущения любви. Боунс, послушно-пластичный здесь и сейчас, в редкий миг, когда им не нужно было ни о чём спорить и никуда бежать, давал ему разрешение делать всё, что угодно. Джим коснулся таких желанных губ — горячих, нежных, искусанных Боунсом, когда тот волновался, — и принялся вылизывать маленькие, лишь едва прикрытые тонкой кожей ранки. Боунс подался ему навстречу, прихватывая рукой за загривок, зарываясь в волосы пальцами, и Джим едва удержал равновесие, чтобы не рухнуть на него. Боунс осторожно прихватывал его губы своими, мягко углубляя контакт, жадно, — понял Джим, так жадно, как изнывающий в пустыне. Он всё же опустился ниже, распластываясь на широкой Боунсовой груди (и предварительно сбросив форму куда-то под кровать), и руками обвёл плавно вылепленный рельеф тела, по шершавым и смешно шекотным волоскам, по разгорячённой коже. Под ладонью ухало, гулко и быстро, сердце, и Джим застонал от нахлынувших со всех сторон раздирающих эмоций: от ощущения любви, которой окутывало его каждое прикосновение Боунса, и от острого осознания, как недостаёт любви его, Боунса, могучему сердцу. Он на ощупь нашёл руки Боунса, крепко переплетая пальцы и сжимая их изо всех сил. Прервав поцелуй, Джим коротко выгнулся, пересекаясь с ним взглядом и не давая отвести глаз. Перехлёстывающая любовь во взгляде Боунса мешалась с тревогой и застарелой печалью, и Джим, крепче стиснув его руку, поцеловал уголок раскрасневшегося теперь рта и пристроился лбом у острого виска. Так, чтобы не терять Боунса из вида. Другую руку он всё-таки отпустил, но тут же обхватил под талию. Высвобождённая же горячая рука Боунса, протянувшись через Джимову спину, обвила его за плечо, по-собственнически нежно. — Боунс, — Джим глубоко вдохнул воздух: в нос ему ударил терпкий запах близкого тела, чуть солоноватый и родной, — и улыбнулся. — Боунс, — повторил он на одном дыхании, коротко приникая губами к разбегающимся от уголков глаз тоненьким морщинкам, — я тебя очень люблю. Тот приложил палец к его рту, провёл по верхней губе и остановился на впадинке, не отрывая внимательного взгляда от лица Джима. — Если тебе приспичит сдать Кобаяши Мару в четвёртый раз, я пойду с тобой, — произнёс Боунс, проводя ладонью по его волосам и зачёсывая назад Джимову чёлку. Джим почувствовал, как губы расплываются в улыбке и притянул того к себе, снова целуя припухшие губы, и прижал Боунса к себе, обнимая обеими руками и удерживая голову на груди. И Боунс, высоченный Боунс, Боунс, сгребавший его в охапку так же легко, как кутёнка, устроился в его руках легко и естественно, словно в гнезде, сбив вокруг них обоих одеяло, и велел компьютеру приглушить свет. Джим, наблюдая за тем, как слипаются его глаза, нежно взъерошил шелковистые пряди, торчащие в разные стороны, и сам уткнулся носом в ямку между плечом и шеей Боунса. Тело затопило тепло, и Джима потянуло в уютную негу сна.