* * *
Звонок в дверь застал Саньку переворачивающим те самые, с таким трудом выбранные стейки. На соседней конфорке весело попыхивала паром кастрюля с картошкой. Услышав трель звонка, Санька на мгновение замер, не зная, броситься ему немедленно к дверям, чтобы впустить нежданных гостей, или закончить начатое, а уж потом проявлять гостеприимство. Явиться к нему в такое время могли только друзья, а раз Шурка была занята какими-то своими таинственными делами, то, скорее всего, к Саньке пришёл Сандро, который, конечно, не обидится, если ему придётся провести у двери лишние две минуты. Санька поддел лопаткой второй стейк и мастерски плюхнул его неподжаренным боком на сковороду. Масло зашкворчало с новой силой, грозя забрызгать всё вокруг, и Санька, поспешно накрыв сковороду крышкой, убавил огонь. Удовлетворенно прислушиваясь к глухому ворчанию масла и бульканью воды в кастрюле, он сполоснул руки под краном и вытер руки салфеткой. Раздавшийся в этот момент второй звонок озадачил его: Сандро ни за что не стал бы трезвонить повторно, обладая, во-первых, просто ангельским терпением, а во-вторых, зная, что если Санька не открыл мгновенно, значит, на то есть причины. Он двинулся к дверям, подозревая, что увидит за ними совсем не лучшего друга. Кто бы мог явиться к нему в такое время, кроме лучших друзей, Санька даже предположить не мог, а потому в кои-то веки вспомнил строгий бабулин наказ и глянул в глазок. Возможно, он и этого не сделал бы, а сразу же распахнул бы дверь, как обычно, но в голове мелькнуло подозрение, что это мог быть Никита, а с ним Саньке общаться ничуть не хотелось, даже просто видеть бывшего любовника ему было тяжело. Всё-таки душа ещё не отболела, любовь не отгорела, не обратилась в пепел, и раны были ещё слишком свежи. Однако за дверью был не Никита. И не Сандро, конечно. На площадке мялся совершенно незнакомый Саньке высокий худощавый тип в очках и с большой сумкой через плечо. Первой заполошной Санькиной мыслью стало предположение, что к нему в гости пожаловал какой-то дальний родственник из глубокой провинции, о котором он и слыхом не слыхивал, а второй… Санька хлопнул себя по лбу и закатил глаза. Да это же квартирант, о котором утром ему толковала Валентина Петровна! Какой-то родственник её приятельницы Машеньки. Надо же, а у него это совсем из головы вылетело. Он бы даже посетовал на девичью память, но та была абсолютно ни при чём, потому что в своей забывчивости Санька мог обвинить одну лишь Ингу свет Валерьевну, загрузившую его по полной. Санька распахнул дверь и приветливо улыбнулся потенциальному квартиранту. Хотя почему «потенциальному»? Тот явно намеревался снять у Саньки комнату, о чём, собственно, и свидетельствовала висевшая у него через плечо сумка внушительного размера. Гость, оказавшийся при ближайшем рассмотрении сантиметров на десять выше Саньки, не бывшего, конечно, почти двухметровой каланчой, как Сандро, но и отнюдь не страдавшего низкорослостью, растянул губы в ответной улыбке. Незнакомец был вполне себе симпатичным, не таким ослепительным красавцем, конечно, как Ник, но это было даже к лучшему. Санька, промаявшийся несколько предыдущих дней и получивший дежурное, но от того не менее строгое внушение от лучших друзей, твёрдо решил встать на путь исправления и не наступать на те же грабли в очередной раз. Так что Санька предпочёл бы даже, чтобы его квартирант был страшен, как смертный грех, хотя этот сравнительно молодой ещё мужчина – Санька мог бы зуб дать за то, что ему было не более тридцати пяти, – из какой-то Богом забытой сибирской деревни выглядел очень даже ничего. Правда, Саньке мужики старше тридцати, с признаками лёгкой небритости на лице, да ещё и в очках, никогда не нравились, и это внушало парню надежду, что на этот раз квартирант останется квартирантом и привычные Санькины грабли минуют его. – Здравствуйте, – подал голос гость, продолжая приветливо улыбаться, – вы Саша? Что-то в произношении мужчины показалось Саньке странным, но он был настолько ошарашен этим «Саша», что даже не понял, что именно. Сашей его не называли никогда. Ни Сашей, ни Сашкой – никогда. Ну, разве что в глубоком-глубоком детстве, но этого он помнить, конечно, не мог. Но не объяснять же это незнакомцу, стоящему на пороге и – вот она, кстати, странность! – тщательно проговаривающему каждую буковку в словах. – Да, – кивнул он. – Здравствуйте. А вы… – Я Марк Вейн, – сообщил гость. – Мне сказали, что вы сдаёте комнату, и я… – мужчина с лёгким смущением покосился на свою объемистую сумку и развёл руками, – вот… – Всё нормально, – заверил его Санька, отступая назад. – Проходите, я вам покажу комнату. Его немного напрягла фамилия будущего квартиранта, какая-то она была ненашенская, нерусская. Нет, Санька вовсе не был шовинистом, ему было безразлично, какой национальности человек, лишь бы тот был порядочным и честным, но всё-таки он не ожидал, что прибывший из сибирской, как сказала Валентина Петровна, глухомани мужик окажется обладателем столь необычного для деревни имени. Санька бы ничуть не удивился, если бы того звали, к примеру, Вася Иванов или Коля Петров, а вот Марк Вейн звучало странно. Даже, пожалуй, очень странно. Впрочем, и вид у мужчины был вполне интеллигентный, ну не был он похож на простого деревенского фермера. Хотя что он, Санька, может вообще знать о фермерах? Тем более о современных фермерах? Но вот поди ж ты, в голове чётко вырисовывалась картинка этакого увальня в грязной фуфайке и кирзовых сапогах с вилами в натруженных мозолистых руках. Санька одёрнул себя: вот сколько ни объясняй человеку, сколько ни внушай, что нужно думать нестандартно, шаблоны мышления выскакивали первыми, и деваться от них было некуда. Санька проводил гостя до сдаваемой им комнаты, предложил пока осмотреться, а сам вернулся на кухню, опасаясь за уже, наверно, подгорающий ужин. Через пару минут гость появился на пороге кухни. Видимо, принесло на запах, хмыкнул про себя Санька. Справедливости ради стоило признать, что пахло на кухне просто одуряюще вкусно. Возможно, свою роль в этом сыграло то, что Санька впервые за несколько дней ощущал себя жутко голодным, ведь всё это время он и не ел толком, но как бы то ни было, Санька едва не захлёбывался слюной. Не хуже собаки Павлова, честное слово. – Присаживайтесь, – гостеприимно предложил Санька, – сейчас будем ужинать. – Да я не голоден, благодарю вас, – отказался Марк извиняющимся тоном. – Я просто хотел обговорить кое-какие детали. – Вот за ужином и обговорим, – решительно заявил Санька, раскладывая картофель и стейки по двум тарелкам. Квартирант немного смущённо пожал плечами и спросил, где он мог бы помыть руки. Санька объяснил, судорожно вспоминая про себя, не валяется ли у него в ванной что-либо компрометирующее типа грязных носков или – не дай Боже! – трусов, но память железно уверила его, что ничего подобного он не допускал даже в детстве, а уж теперь и подавно. Явившийся спустя пять минут Марк выглядел по-прежнему несколько растерянным и, казалось даже, обескураженным, он неловко уселся на табурет, стоящий у стола и неуверенно взглянул на хозяина квартиры. – Мне, право, неудобно… – начал он, и Санька перебил его традиционным: – Неудобно штаны через голову надевать. Выражение лица Марка стало ещё растеряннее, он похлопал своими скрытыми за стёклами очков зеленовато-карими глазами и замялся, явно не зная, что ответить. – Э-э-эм… верно, – протянул он, – но прежде я никогда не задумывался об этом. Санька хмыкнул. Его постоялец оказался тем ещё приколистом. – Вот и подумайте на досуге, – отозвался он весело. – Давайте, налегайте, а то всё остынет. Марк вскинул брови, опять похлопал глазами, но, ничего не ответив, привычным движением расстелил на коленях салфетку и взялся за вилку и нож. Санька, сам не понимавший, на кой ляд сервировал стол для ужина как в ресторане, достав даже серебряные столовые приборы и тарелки из праздничного семейного сервиза, а также накрахмаленные ещё, наверное, бабулей льняные салфетки. Сделал он это, повинуясь какому-то безотчётному чувству, очень смахивающему на интуицию, и теперь следил за мужчиной, потихоньку офигевая. – Знаете, Саша, – заявил неожиданно Марк, аккуратно загоняя ножом пюре на вилку, – больше всего я поражён тем, какие у вас в Москве дорогие гостиницы… К этому моменту они уже успели договориться о цене и о том, что на работе Санька распечатает стандартный бланк договора о найме комнаты и завтра вечером они оба его подпишут. Кроме того, Санька пообещал сразу после ужина отдать Марку ключ от квартиры – тот самый, что швырнул на полку в прихожей уходящий от него Ник. Марк предложил показать хозяину квартиры свой паспорт, но тот только отмахнулся: «Завтра и покажете, всё равно договор оформлять надо будет». Санька ещё усмехнулся про себя, поймав слегка удивлённый взгляд квартиранта, видимо, у них в деревне – как там её, кстати, называла Валентина Петровна? – к подобным вещам относились куда как серьёзнее. Но Санька предпочёл не заморачиваться на этот счёт, тем более что гораздо больше его занимали безукоризненные манеры гостя. – Ну да, – согласился Санька, недоумевая, откуда мужик из глухой деревни так хорошо разбирается в правилах этикета. Ладно, Санька – всё-таки коренной москвич из хорошей семьи; его бабуля, чьё происхождение, по семейным преданиям, имело дворянские корни, могла бы запросто вести какие-нибудь курсы по этикету. Это она привила внуку правила хорошего тона, утверждая, что именно они отличают истинно интеллигентного человека от всех прочих. Правда, Санька особо не загонялся по этому поводу: ну, не расстелет он на коленях салфетку перед приемом пищи, ну, съест гречку ложкой, ну, не возьмёт нож и вилку для поедания бутерброда, ну, и кто его за это осудит? Этикет, конечно, вещь замечательная, только порой чересчур утомительная. Нет, знать его, разумеется, необходимо: мало ли в каком обществе окажешься, за чьим столом доведётся трапезничать, не сидеть же, тупо пялясь на ровные ряды вилок и ножей на столе! Но вот пользоваться этими правилами постоянно… Да упаси Боже! А вот Марк… Неужели у них там, в этом… как его? Ах, да, в Терске, такое высококультурное общество, что без ножа и вилки не обходится даже обыденный ужин? Н-да, ну и фермеры нынче пошли! На Санькин взгляд, его сибирский гость больше смахивал на какого-нибудь молодого профессора или даже, скорее, на английского аристократа. Санька с трудом подавил усмешку. Надо же, до каких глупостей он додумался, исходя из того, что мужчина напротив него умеет пользоваться ножом и вилкой. Да и с чего вообще он решил, что его квартирант – фермер? Помнится, Валентина Петровна говорила, что комната нужна брату мужа Машенькиной дочки, который и был, кажется, фермером. Да и то не точно. И этот самый брат, то ли родной, то ли двоюродный, может оказаться кем угодно и жить где угодно: хоть в райцентре, хоть в самом Новосибирске. – А у вас гостиницы что, дешевле? – спросил он для поддержания разговора. – Пожалуй, да, – задумчиво отозвался Марк. – Во всяком случае, мне так показалось. – А вы, наверное, не в Терске живёте? – поинтересовался Санька. – Нет, – Марк качнул головой и улыбнулся. – В Тёрске живет мой кузен. – Он же фермер? – уточнил Санька. – Мне Валентина Петровна сказала, что у него своё хозяйство. – Да, верно, – подтвердил квартирант. – А Валентина Петровна – это… – Это моя соседка по лестничной клетке, – охотно пояснил Санька. – Она подруга матери жены вашего кузена. Подобное объяснение вызвало у Марка лёгкий ступор. Несколько мгновений он молча смотрел на Саньку, и тот чуть ли не физически ощущал, как крутятся в мозгу его квартиранта невидимые шестерёнки. Санька мысленно хмыкнул. Ну да, сходу въехать в степень родства мало у кого выходит. Не зря же в народе сложилась на сей счёт гениальная присказка: «Тётки Дарьи сродный Яков». – Жены моего кузена… – складывая вилку с ножом на опустевшую тарелку, – медленно повторил Марк. – Марго? – уточнил он. Санька пожал плечами и отправил в рот последний кусочек стейка. Ужин, кстати, получился очень даже приличным. – Я не в курсе, – честно признался он, – я никогда не видел ни её саму, ни её мать. Я вообще услышал о них только сегодня утром. – Правда? – Марк снова улыбнулся, и Санька невольно улыбнулся в ответ: всё-таки у его квартиранта была на редкость приятная улыбка. – Жену моего кузена зовут Марго. А вот имя её матери я не успел узнать. – Ну да, они же не так давно поженились, – согласился Санька. – И как только она не побоялась рвануть в такую глушь из Москвы, – не удержался он от замечания. – Да ещё к практически незнакомому человеку. Я бы в такой ситуации трижды подумал бы, прежде чем ехать. Марк выглядел явно озадаченным. – Почему? – спросил он после заметной паузы. – Что «почему»? – не понял Санька. – Почему побоялся бы? – Нет, – мотнул головой квартирант. – Почему вы считаете Тёрск глушью? Да, городок, действительно, не слишком большой, всего около пяти тысяч населения, но вполне цивилизованный. – Городок? – изумился Санька. – Пять тысяч населения? Валентина Петровна заверила меня, что это совсем крохотная деревенька. – Почему она так решила? – ещё больше Саньки поразился гость. – Н-ну… – Санька опять пожал плечами, – она по карте посмотрела. – Знаете, Саша, – признался Марк, – у меня такое ощущение, что мы с вами говорим о двух разных местах. – У меня тоже, – усмехнулся Санька. – Но я не мог ошибиться, Валентина Петровна чётко сказала, что дочка её приятельницы вышла замуж и уехала в глухую сибирскую деревню. – Сибирскую? – квартирант вскинул брови и знакомо захлопал глазами. – Нет! Северный Йоркшир, Соединённое королевство. Не Сибирь. – Северный Йорк… Англия? – Санькины глаза полезли на лоб. – Вы хотите сказать, что Тёрск в Англии? – В Великобритании, – с едва уловимой чопорностью поправил его Марк. – Так вы что… англичанин? – ошарашенно выдавил Санька. – Да, – подтвердил тот и усмехнулся: – Мне показать паспорт прямо сейчас? Санька только помотал головой. Теперь-то все странности – и тщательный выговор слов, и необычное имя, и интеллигентный вид, и безукоризненные манеры – стали ему понятны. Марк Вейн вовсе не был высококультурным фермером из глухой сибирской деревни, он просто был англичанином, а Санька – идиотом, каких ещё поискать.Глава 5. Тётки Дарьи сродный Яков
29 сентября 2015 г. в 19:21
После разговора с Мальцевой у Саньки из головы напрочь вылетело всё, кроме мыслей о ней, о Нике и о том, как всё нелепо сложилось у них троих. Санька не мог сказать, что уже абсолютно ничего не испытывает к Нику, в его душе всё ещё жила глупая нелепая влюблённость, которая Нику, как оказалось, была вовсе не нужна. После всего случившегося она и Саньке была не нужна, но нельзя же вот так просто взять и разлюбить кого-то.
«Просто совсем ещё мало времени прошло, – уговаривал себя Санька, вися на поручне в переполненном вагоне метро. – Надо дать себе время, чтобы всё улеглось как-то, подуспокоилось, что ли, забылось. А как тут забудешь, если вызывают и носом в это самое, что забыть требуется, тыкают? Да ещё и угрожают…»
Обида на Мальцеву, конечно, была. Не то чтобы смертельная или прямо какая-то до слёз, но всё же неприятное чувство занозы, засевшей в груди, от беседы с главным редактором осталось. Да ещё Ник со своим «красноречивым» мямленьем. Неужели Сосновский вообще не понимает, как это выглядит со стороны? Особенно с Санькиной стороны? Впрочем, Ник всегда был эгоистом и даже не слишком сильно старался это скрывать. Намучается ещё Мальцева с ним, ох намучается!
Санька вышел из метро и побрёл по улице в сторону дома. Торопиться ему было некуда, дома никто не ждал, разве что любимые экзоты. Но те накануне получили от него любовь и заботу в таких колоссальных объемах – и за предыдущие несколько дней, и за несколько будущих, – что сегодня к ним требовалось только заглянуть и проверить, всё ли в порядке. Ну, и душу, конечно, отвести: листочки погладить, водичкой кое-кого опрыскать, просто постоять и ощутить себя частью этого зелёного царства. Но в целом Санька был абсолютно свободен.
Уже подходя к подъезду, Санька вдруг вспомнил о пустом холодильнике, чертыхнулся и перешёл наискосок дорогу. Супермаркет был расположен буквально в двух шагах, но это ничуть не мешало Саньке постоянно забывать в него заходить.
Складывая в тележку упаковки с макаронами и рисом, яйца и главный продукт всех холостяков – пельмени, Санька неожиданно поймал себя на мысли, что машинально набирает продукты на двоих, а ведь он теперь парень одинокий, соответственно пищи будет потреблять в два раза меньше, а если учесть депрессию и отсутствие аппетита, то можно вообще обойтись минимумом. Хотя всегда ведь могут внезапно нагрянуть друзья…
Едва он вспомнил о друзьях, в кармане джинсов настойчиво запиликал сотовый. Санька вытащил телефон и, мельком глянув на экран, где светилась надпись «Шурка», ответил:
– На связи.
– Привет, связист, – затрещала трубка бодрым Шуркиным голоском. – Как оно?
– Всё нормально, Шур, – заверил подругу Санька, осматриваясь по сторонам и прикидывая, что бы ещё бросить в корзину. – А ты как?
– И у меня всё нормально, – хихикнула Шурка. – Правда, наш Леший опять мне на полчаса разгон устроил: и штендер-то у меня получается без изюминки, и цветовое решение банальное, и шрифт я подобрала совсем не подходящий… В общем, всё как обычно, но проект принял. Как обычно.
– Ну и ладно, главное ведь – итог, – Санька завис над витриной с замороженной рыбой. Не то чтобы он был фанатом этого полезного продукта, но внезапно ему захотелось зажарить пару кусочков в кляре, а вот пару кусочков чего, он никак не мог решить. – Слушай, а какая рыба самая вкусная?
– Рыба? – Шурка озадаченно помолчала. – А ты где?
– В супермаркете, – пояснил Санька. – Продукты в доме кончились, вот и забежал после работы.
– Ага, – в голосе Шурки проскользнуло явное удовлетворение, – это хорошо. Раз голод почувствовал, значит, отпускать начало.
– Да я не голодный, – возразил Санька, – просто…
– …просто жрать охота, – засмеялась Шурка. – Бери треску, не прогадаешь.
– Ты что? – Санька с ужасом уставился на огромную рыбину, размерами напомнившую ему обо всех китах и акулах разом. – Я столько до Нового года не съем.
– Нас с Сандро пригласишь, – засмеялась Шурка. – Но вообще-то для таких, как ты, одиночек там наверняка есть стейки из трески.
– Точно, – обрадовался Санька, – я совсем забыл про них. А-а-а… вы что, прийти хотите?
– Я точно сегодня не могу, – отказалась Шурка, – у меня тут это… – она замялась всего лишь на долю секунды, но Санька успел заподозрить неладное, – дела, в общем, у меня.
– Понятно, – протянул Санька. Что-то не очень нравились ему эти таинственные дела, но настаивать и выспрашивать Шурку было бесполезно. Та могла распахнуть душу нараспашку и вывалить на друзей всё что угодно, вплоть до самых интимных тайн, однако умела и крепко хранить свои девичьи секреты. Вообще Санька давно заметил, что секретов в последнее время у неё становится всё больше и больше, а вот распахивать душу Шурка теперь не спешит. Впрочем, и Сандро стал каким-то скрытным и явно что-то утаивал от лучших друзей, и это «что-то» тяжёлым грузом лежало у друга на сердце, видно было, что тот переживал. «Просто мы взрослеем, – подумал Санька, ощущая лёгкую горечь, – взрослеем и отдаляемся друг от друга, не бежим скорее рассказать, что с нами произошло за день, о чём мы подумали и что нам кто сказал, не делимся своими проблемами, считаем, незачем грузить друзей, и самое паршивое то, что это происходит незаметно. Однажды мы очнёмся и поймём, что и дружба-то ушла, а мы этого даже не заметили».
– Чего тебе понятно? – огрызнулась Шурка, прерывая тяжёлые Санькины думы. – У меня что, дел не может быть?
– Может, – покладисто согласился Санька.
– Вот именно, – в голосе Шурки слышался вызов, и Саньке на мгновение показалось, что подруга была бы совсем не прочь, если бы Санька попытался выведать у неё, что и как, что она не стала бы долго сопротивляться и выложила бы всё начистоту, но…
Он и сам порой чувствовал, что их замечательная дружба вдруг начинает тяготить его и что иногда ему, как и любому другому человеку, требуется некое моральное уединение. Не всегда, конечно, но иногда – очень-очень редко! – друзья в чём-то даже мешали. Их жизнь, чуть ли не с первых дней поделённая на троих, была чудесной. Это было на самом деле здорово: проблемы, раздробленные на троих, становились мелкими проблемками, радости, помноженные на троих, превращались в праздник. Но теперь, когда они выросли, у каждого из них в душе должен был быть личный, не доступный даже лучшим друзьям островок сердечной тайны. Да, они всегда были едины, как птенцы в одном уютном тёплом гнезде, но теперь, когда они обрели крылья, каждому из них предстояло лететь навстречу только своему счастью, только своей любви. Санька, разумеется, надеялся, что этот самостоятельный полёт не разрушит их дружбу, а лишь укрепит её и превратит в нечто качественно новое и ещё более неделимое, чем прежде. Но ему всё равно стало невыносимо грустно.
Шурка словно почувствовала изменившееся настроение друга сквозь расстояние.
– Ты чего там замолк? – настороженно поинтересовалась она.
– Всё в порядке, – отозвался Санька. – Стейки выбираю.
– А-а-а, – усмехнулась Шурка. – Ответственное дело, не буду мешать.
Они распрощались, и Санька побрёл к кассам. Народу было много, все норовили заглянуть в магазин после работы, но очередь двигалась быстро, кассиры работали как автоматы, их руки так и мелькали, словно живя отдельной жизнью.
– Здрасьте, тёть Зой, – поприветствовал Санька сидящую за кассой женщину с рыжими волосами, выглядывавшими из-под форменной шапочки, когда та начала пробивать его товар.
– Ой, Санечка, здравствуй, – кассир на мгновение подняла усталые глаза на покупателя и приветливо заулыбалась. – Как ты?
– Отлично, тёть Зой, – заверил её Санька.
– Ну и ладно, а то Шурка за тебя вся испереживалась, – кассир вновь быстро защёлкала по клавишам, её замершие было на мгновение руки быстро вернулись в прежний ритм. – Значит, всё хорошо?
– Ага, – кивнул Санька. Тётя Зоя, Шуркина мать, всегда относилась к нему с почти материнской заботой, впрочем, как и мать Сандро. Наверное, свою роль в этом сыграло то, что Санька рано потерял свою мать и воспитывался бабушкой. Правда, сиротинушкой его никто никогда не называл, но, по всей видимости, подсознательно, в глубине души, матери лучших друзей Саньку таковым всё-таки считали. И жалели, как это водится у добрых и милых женщин с широкой душой.
– Вот и замечательно, – заключила тётя Зоя с улыбкой.
Санька расплатился и, сложив покупки в пакет, двинулся к дому.