2/.
~
Жизнь… она сволочь нестабильная и хрупкая, почти как стеклянная ваза. Никогда нельзя предугадать, в какой момент основательно треснет, а в какой, лишь слегка пошатнувшись, придёт в норму. Или как пакет детского мармелада, содержимое из которого приходится доставать с завязанными глазами, имея возможность только предполагать, какой вкус попадётся на этот раз. Юный Террел никогда свою жизнь, как нечто божественное, не воспевал, никогда её не ценил и порой даже задумывался, на кой-ляд она ему дана, потому что, как казалось тогда, ничего в ней стоящего он не сделает, никаких высот не добьётся и гордостью родителей, очевидно, не станет. И хоть от этой мысли ему всякий раз становилось то ли стыдно, то ли неудобно, то ли вовсе больно, он мужественно с этим мирился и шёл дальше, найдя своё хобби в игре на гитаре и пении на семейных посиделках. Быть счастливым для него тогда было понятием несуществующим и не существовавшим в принципе, потому что о таком он даже не имел представления. Постоянно убеждал себя, что счастливыми могут быть только наркоманы, романтики и хипстеры, а таким простым людям, как он, просто нужно уметь вертеться. А вертеться Джордан умел ещё как. И вот он теперь. Известный, всем вполне обеспеченный, практически ни в чём уже не нуждающийся, счастливый и жаждущий скорейшей встречи со своей женой после долгого европейского тура своей группы. Когда-то о таком он и мысли допустить не мог, потому что его то самое хобби не раз высмеивали и, якобы утешающе хлопая по спине, советовали заняться чем-то посерьёзнее. Однажды он вернётся домой с очередного концертного разъезда. Голодный, уставший, морально измотанный, с нехилыми залежами посиневшей кожи под глазами, но по-прежнему счастливый. Он быстро перекусит, закинет пару шмоток в стиральную машину, остальные аккуратно разложит по шкафам и, закурив, будет дожидаться Рэнди, которая не смогла встретить его из аэропорта из-за посещения у врача — причину, разумеется, она своему мужу не скажет, а тому, нервно сжимая и разжимая кулаки, лишь придётся о ней догадываться. Философские размышления о смысле жизни на балконе прервёт громкий дверной хлопок. Чарли подорвётся с места, вомнёт недокуренную сигарету в пепельницу и полетит в прихожую, где с мягкой, искренней и самой доброй в мире улыбкой будет стоять Рэнди. Такая красивая, в длинном платье, с накинутой на худые плечи курточкой и с распущенными каштановыми волосами. У Чарли тогда заколотится сердце от того, насколько сильно он по этой женщине скучал. Не теряя времени на раздумья, он кинется к ней в объятия, даже поднимет её на руки под скромные «боже, не нужно» и прижмёт к себе так крепко, как никогда раньше. Следующие пару часов он будет наслаждаться её прекрасным голосом и слушать её заразительный смех, пока она будет рассказывать о том, как трудно ей без него приходилось. А потом, когда на журнальном столике уже будут стоять два бокала красного полусладкого и тарелка с нарезанным сыром, его замечательная женщина заявит, что ждёт ребёнка. У него на секунду прервётся дыхание и выпрямится лицо; в голове обезьяна будет интенсивно бить в позолоченные тарелки, мешая ему анализировать сказанное. Но когда стук прекратится, когда Рэнди осторожно опустит тёплую ладонь на его поджатое под себя колено, он опомнится. Снова её обнимет, снова поцелует и скажет, что ещё никогда не был так счастлив, как счастлив сегодня. И вот он теперь. Будущий отец. Радостная новость лишь через несколько месяцев облетит близких друзей и родственников. Джордан расскажет каждому, но по отдельности: кому позвонит и громко прокричит в трубку, в ответ получив искреннее «ёб твою мать, амиго, мои поздравления!», кому напишет сообщение и получит забавное «говорил я, что неспроста Рэнди поправилась», а кому-то, кто с крашенными светлыми волосами, расскажет при встрече, отчаянно пытаясь сделать вдох из-за столь крепких объятий. Тогда же, в том же кафе-баре Дэнни напомнит, что ещё с момента рождения Романа все парни забились собраться и всё это дело хорошенько отметить. Чарли завертит башкой и протянет скучное «ну не знаю», оправдывая свою неуверенность тем, что вроде как должен теперь быть рядом с Рэнди и во всём ей помогать. А белобрысый, заверив его, что на время их «празднования» отправит к ним Терезу с детьми, чтобы будущая мамочка была под чутким присмотром, получит, наконец, долгожданное «уломал». Ребята, не сильно пылая желанием задерживаться в своих квартирах, скинутся и снимут себе апартаменты на предпоследнем этаже многоэтажки — Джонни тогда хоть на эту затею и недовольно зафыркает, мол, делать вам нехуй, деньгами разбрасываться, но свою долю всё равно вкинет, когда Джей как бы невзначай вслух всем освежит память того дня, когда все они дружной компанией отмечали рождение Эйвы. На сие мероприятие пребудет даже чёртов Кёрлзз, который в диалоге (хотя то, скорее, был монолог) с Диланом вначале ничего не поймёт, а потом, сквозь беспорядочный бубнёж различив «Джордан станет папашей», согласится и приедет аж за два часа до старта. В общем, притащив с собой несколько бутылок полюбившегося ещё с давних времён алкоголя, они будут пить. Будут разговаривать, смеяться, поздравлять почти отца, а некоторые даже будут делиться советами семейной жизни: как уложить, как накормить, как поменять подгузник. Они будут обсуждать тур, сумасшедших фанатов, ради которых вся их деятельность и проходит, парой фраз перекинутся о новых песнях и следующем альбоме, а потом, ну так, между делом, поинтересуются у кучерявого, не изменил ли он своего решения и не хочет ли он всё-таки вернуться — тема явно окажется не переболевшей, поэтому её обсуждение они быстро оставят. — И куда вы все плодитесь… не понимаю, — в какой-то момент измученно протянет Джорел. Сидящий на диване Дэнни тогда усмехнётся, Дилан дружески пихнёт недовольного в плечо, а Чарли, самодовольно улыбнувшись и чуть прищурив глаза, приподнимет со лба кепку и, сделав небольшой глоток из бутылки, ему ответит: — А чё, Догги, завидно? Не хочешь один в рыжих ходить? — Просто спешить не хочу, — в оправдание пробубнит он. — Я, конечно, блять, прошу прощения, — усмехнувшись, вклинится в разговор и Джонни, — но как ты, мужик, справляешься с тем фактом, что тебе до сорока недолго осталось? — А что… — А ничё, — подкурив скрученную в бумагу траву и откинувшись на мягкую белую обивку, перебьёт его Фанни, сам совсем недавно ставший отцом. Не примерным, конечно, но всё же отцом. — Вы с Нессой не молодеете, а одумаетесь, так уже поздно будет. С котами помрёте, а никто ваш замечательный род и не продолжит. А, как тебе такое? — Мне тридцать четыре, идиоты, — беззлобно хмыкнет тот. — Успею. Не нагулялся ещё. — Ты женат, долбоёб, — бросив в него мягкую игрушку, в подарок приволочённую вокалистом, воскликнет тогда Син. — С кем гулять-то… — Чё вы к нему прилипли, — вступится за друга Дэнни, треща кубиками льда в стакане. — Не хочет он ещё папашей становится, так пускай и не становится. После этого от бедолаги всё же отстанут и вопросами отцовскими больше закидывать не будут. Пройдёт от силы час или полтора, когда всё тот же Дэнни, развалившись уже на коленях бывшего перкуссиониста, обсуждая с ним что-то отвлечённое под играющую на заднем плане рок-н-рольскую классику, обнаружит, что с местных радаров пропал Джонни, хотя совсем недавно громогласно травил Джордану байки из школьной жизни. — Рейгана не видел? — наивно спросит он у Мэтта, который, затянувшись мятым косяком и запив горечь от него хвалённым Джеем коктейлем (куда по большей части был включён только ром, лимонный сок и коньяк), в ответ лишь покачает головой. — Надо найти, — резонно заявит белобрысый, с трудом поднимаясь на ноги. — Эй, Рейгана видел? — затем обратится к Альварезу. — Смотался куда-то. — А то я, блять, не заметил, спасибо. Отпив немного лимонной воды, услужливо приготовленной на утренние опохмелительные процедуры, он отправится за пределы квартиры, подозревая, что испарившийся куда-то приятель может курить где-то на общем балконе, отстранившись от остальных, что уже к тому времени станет его некой негласной привычкой. Но там, к сожалению, его не окажется, поэтому, пораскинув мозгами, предположив и после вспомнив, за каким хером они снимали квартиру ближе к выходу на крышу, Дэнни на своих подкашивающихся двоих, отважно преодолев ещё один этаж, поплетётся в сторону выкрашенной в белый цвет, уже чуть приоткрытой двери. Неспешно вышагивая по чёрному асфальту, глазея по сторонам и не сдерживая себя от глубоких вдохов свежего воздуха, Дэнни различит в ночной тьме знакомую фигуру, которая будет повёрнута спиной к нему, лицом — к открывающемуся отсюда виду на пестрящий жизнью Лос-Анджелес, огни которого равносильно заменят бессмертные искорки звёзд на небе. И когда Дэн начнёт снова чувствовать себя молодым, невольно воспроизводя в хмельном разуме картинные фрагменты своего детства, часть которого в буквальном смысле провёл на высотках, и когда его губы расплывутся в доброй, меланхолической улыбке, Джордж, будто читая мысли, произнесёт: — Здесь просто красиво. А потом, затянувшись сигаретой (настоящей, не этой фаллической дудкой с паром, а реальной сигаретой), он проведёт одной рукой по отросшим на голове волосам, слышно хмыкнет и на секунду оглянется назад, кивком приглашая друга сесть рядом. Тот, разумеется, послушается и опустит задницу на ледяные металлические пластины, делая глоток из украденной Рейганом бутылки коньяка. — До сих пор не могу поверить, что у этого засранца будет ребёнок. Он ведь сам как… — А я думаю, что он будет клёвым отцом, — перебьёт его белобрысый, словив на себе пару недоверчивых глаз. — Вспомни, как ты сомневался в Дилане, когда у него забеременела Анна, — с усмешкой напомнит он. — Я понимаю, что в этих делах ты более опытен, знаешь, что да как, но… скажи теперь, чувак, разве Дилан хреновый отец? — Нет, — покачав головой, несколько стыдливо протянет Джордж. — Меня тоже мало чего интересовало, если ты об этом, я ведь буквально пускал жизнь на самотёк, хотя уже тогда был женат, но… когда родилась Скарлетт, я повзрослел, — расскажет Дэн, упираясь ладонью в небольшое пространство между ними. — Не только физически, но и душевно, понимаешь? Когда у тебя рождается ребёнок, ты начинаешь полностью переосмыслять все свои слова и поступки, потому что… — Становишься примером, — улыбнувшись, растягивая слоги, закончит за ним Джонни. Светловолосый приятель тогда потреплет его по спине и ободряюще по ней постучит, предпочитая эти действия каким-либо красивым киношным фразам. Они просидят молча ещё минут семь, наслаждаясь настоящим голосом Лос-Анджелеса и деля последнюю сигарету на двоих, потом тишину прервут беспорядочные шаги и запыхавшиеся голоса, а эти двое, переглянувшись, сообразят сразу, в чём дело. — Ага-а-а, — с гитарой наперевес по-пиратски тогда протянет Чарли, первым врываясь на крышу и размахивая бутылкой откуда-то взятого Егеря. — Мы там, значит… ищем их, а они тут… — он подозрительно прищурится и почешет горлышком выпивки затылок, — а чё вы тут вообще делаете? — Ясное дело чё, — махнув остальным рукой и усмехнувшись, самоуверенно заявит Фанни, присаживаясь на асфальт и по-турецки складывая ноги. Джонни с Дэном, решив всё-таки оставить карниз и устланный огнями город, тоже усядутся на асфальт. Через полминуты на нём образуется своеобразный круг, в центре которого будут символично стоять прихваченные из квартиры бутылки и будут валяться пачки сигарет различных марок. — Много интересного вы пропустили, чуваки, — объявит Мэтт. — Альварез там в вазу цветочную наблевал, — щёлкая зажигалкой, расскажет он. — В вазу! — усмехнётся. — С цветами! — и выпустит изо рта струйку дыма. — Ты хоть и пиздишь много, — медленно парирует тот, — но я всё равно тебя люблю. Всех вас, на самом деле. Вы такие… такие чудесные, пиздец. Я не знаю, что бы делал без… — Глядите, как его развезло, — весело хмыкнет Чарли, устраивая на ногах гитару. — Ща, небось, трахаться предлагать начнёт. — А вот и не начну! — как-то обиженно ответит ему тот, а, чуть погодя, отведя в сторону взгляд, тихонько себе под нос пробубнит: — Надеюсь. Потом их каждого снова окутает тишина. Мягкая, свежая, такая удобная и вовсе не стискивающая своей напряжённостью оба воспалённых спиртом полушария мозга. Шестеро музыкантов, прошедшие, казалось, через все возможные и невозможные препятствия, будут вновь вместе. И речь пойдёт не только о физическом присутствии их друг с другом, речь пойдёт о том, что они, будто ставши героями какого-нибудь комикса или фильма про паранормальные явления, будут связаны душами. Эти искалеченные, истерзанные, миллионы раз растоптанные и собранные заново души, как бы материализуясь, воспарят над парнями в воздухе и соединятся друг с другом разрядом тока или раскатом молнии. — My legs are dangling off the edge, — а затем Чарли, осторожно перебирая струны, произнесёт строчки из давно полюбившейся лично ему песни. Он не станет её петь так, как делает это на концертах, ловко лабая на деревянной музыкальной подруге; он будет петь её по-особенному, медленно, размеренно. — The bottom of the bottle is my only friend, — подхватит тогда мотив Дэнни, улыбнётся своей искренней и доброй улыбкой, опустит ладонь на напряжённую спину сидящего рядом Рейгана, явно витающего где-то в своих мыслях, и свободной рукой протянет ему выпивку, как бы всё понимая. Дилан упрётся пьяной головой в крепкое плечо Деккера, который, согнув одну ногу в колено, усмехнётся, взъерошит ему и без того растрепанные отросшие локоны, а потом, поворачивая голову, по-дружески дважды постучит Мэтта, уткнувшегося взглядом в звёздное небо, по колену, будто бы пытаясь сказать этим «я скучал», потому что он действительно скучал по нему; тот лишь кивнёт и блаженно прикроет глаза. Распевая песню и распивая алкоголь, сидя на крыше одной из многих высоток родного города среди самых близких сердцу друзей, готовясь вот-вот стать отцом, Джордан будет думать о том, что тот юный Террел, ненавидевший свою жизнь и всё, что с ней связано, был совершенно неправ, потому что, хоть и определённого рецепта счастья в действительности не существует, это самое счастье — не привилегия, только лишь личное достижение каждого. Джордан, чувствуя, как сводит внутренности, будет отчаянно сдерживать девчачьи слёзы радости, потому что теперь будет точно знать, каково это — быть счастливым.