Кошмар королевского уровня II Обещания

Ее голос разрывает воздух подобно когтям, заставляя меня передернуться до кончиков волос. Я поворачиваюсь к берегу и встречаюсь взглядом с горящими алым огнем глазами. Думаю, по выражению моего лица понятно, что я совершенно и абсолютно не верю в ее присутствие (особенно учитывая, что ее голос преследовал меня все это время). Помотав головой, и умывшись холодной водой, я снова поднимаю взгляд. Она так же сидит на большом, покрытом мхом камне у воды. И так же смотрит на меня горящими глазами оборотня. — Так и будешь молчать? Или хотя бы скажешь «здравствуй»? Или ты не желаешь мне здоровья?       Я пораженно вздыхаю. — Ты все-таки здесь. — Да, я определенно здесь. В чертовых северных землях, — кивает она. — И меня дико интересует вопрос, какого лешего ты попёрся в места, где каждый шаг может стать последним?       Вот! А я о чём говорил?       Я бросаю взгляд на свои руки, потом на небо, потом на Ширу. — Мы обо всём можем поговорить позже. Ты не могла бы отвернуться? Мне нужно одеться. — Ой, да чего я там не видела? — усмехается брюнетка, но отворачивается.       Выбираюсь из воды, попутно замечая, что она на диво спокойна и покладиста. Не к добру это, ох, не к добру. — Закончил? — Да, — я поправляю рубашку и беру из сумки флягу.       А когда разгибаюсь, она стоит в локте от меня. Долю мгновения мы смотрим глаза в глаза, а потом мою щеку обжигает пощечина. — ДА КАК ТЫ МОГ?! — ее глаза снова разгораются светом, а клыки заостряются. — Как ты мог бросить всё и сбежать? Бросить меня и сбежать?! Жалкий, трусливый лживый предатель! О чем ты вообще думал?! Скажи мне! Скажи мне, как ты посмел? После всего, что было! Как ты посмел просто сбежать? Да еще куда! В северные земли! У тебя совсем мозги отшибло?!       Ее рука взлетает снова, но я перехватываю запястье буквально в нескольких сантиметрах от лица, несколько секунд изучаю ее пылающее гневом лицо и горящие глаза. — Пойдем. Поорать ты можешь и в доме, — мой голос тих и спокоен, как и выражение лица. Солнце садится, мне некогда выяснять с ней отношения прямо сейчас.       Шира замирает. Сквозь гнев проступает удивление, делая ее поразительно симпатичной. Потом пару раз моргает, вырывает руку и отворачивается. Волосы черной завесой скрывают лицо.       Я удовлетворенно ухмыляюсь (даже не знаю, с чего это) и спускаюсь к родникам. Девушка за спиной что-то бормочет, чем-то шуршит, но я не боюсь, что она нападет сзади и свернет мне шею. Хотела бы убить — убила бы. А вообще… что ей надо-то? Искать меня столько времени, закатить скандал. Чем недовольна? Я ей, между прочим, жизнь спас!       Бросив на брюнетку подозрительный взгляд, я набираю воды и возвращаюсь, застав ее неотрывно смотрящей в сторону гор. Там, на фоне наплывающей черной тучи, четко видны огненные вспышки. А если прислушаться, то на грани слуха можно разобрать отдаленный рокот. Я встаю рядом, пару мгновений понаблюдав за этой картиной: — Хозяева дерутся. Пойдем, нам пора.       Забираю у нее сумку и направляюсь к дому. Этот вечер будет не из легких. — Итак? — я ставлю перед ней миску с жареной зайчатиной, накладываю себе.       С тех пор, как мы вернулись, никто не проронил ни слова. Я готовил добытое мясо, она просто сидела, временами бросая взгляды по сторонам и в окно. Там быстро темнело, небо затянули тучи. — Ты изменился, — новый взгляд на тьму по ту сторону стен.       По крыше начинает шуршать дождь. Сажусь напротив, вскинув брови в ответ на ее реплику. Запах жареного мяса щекочет нос, заставляя фактически истекать слюной. В печи уютно потрескивают дрова, грея воду на травяной напиток. Девушка переводит взгляд на меня, замечает мою реакцию. — Стал сильнее. Вот здесь, — она касается своей груди, там, где сердце. — Зачем ты пришла? — несмотря на голод, я откладываю ложку и ложу руки на стол, внимательно глядя на собеседницу. — А ты думал, что сможешь просто так уйти, и все закончится? — ее лицо приобретает вопросительное выражение. — Вообще-то да, — я утвердительно киваю. — И все должно было закончиться. Разве нет? — стараюсь говорить спокойно, немного флегматично, хотя внутри кипит буря. — Ты должна была пойти своей дорогой, я — своей. — То есть вот так вот, да? — ее глаза прищуриваются, разгораясь огнем. — Все просто, ты своей дорогой, а я — своей? — Да, — я утвердительно киваю. — Именно так все и должно было бы быть. И я искренне недоумеваю, чем ты так недовольна.       Шира резко вскакивает, с силой упираясь в столешницу и буравя меня взглядом. Тот, другой я, сейчас серьезно испугался бы. — То есть как это, чем я недовольна? — почти шипит она. — Ты совсем дурак, что ли?       Но я даже не вздрагиваю: — Возможно я полный кретин. Ведь я действительно не понимаю. Ни зачем ты пришла, ни чем ты недовольна, — по мере речи мой голос становится громче, я тоже поднимаюсь со стула. — Я бросил всё. Я разрушил свою жизнь. Все то, что так долго и кропотливо строил. Уничтожил одним махом. Ради тебя. Ради твоей жизни. Потому что я не могу отвести тебя на смерть. Я не могу потом смотреть, как ты горишь на костре правосудия. Не могу. Так какого черта ты находишь меня на другом краю мира, фактически за гранью, и орешь тут на меня, тыкая мордой в то, что я не захотел тебя убивать?! Хочешь умереть? — рука взлетает, указывая ей на дверь. — Так иди и умри! Не впутывай меня в это!       Мы замираем, буравя друг друга гневными взглядами. Кажется, еще миг, и между нами посыплются искры. — Ты обещал мне, — она говорит неожиданно тихо, опуская глаза. — Обещал. — Знаешь, — я тоже моргаю, потом отхожу, снимая котелок с огня. — Такие обещания можно и нарушить. Я обещал тебе смерть. Но я больше не хочу этого.       За моей спиной вдруг раздается смех. Тихий, но отчетливый, он заставляет меня резко развернуться и уставится на нее удивленно-подозрительным взглядом. Уж не сошла ли она с ума? Мамочки, у меня в доме среди ночи в северных землях сумасшедший оборотень невиданной силы. Даже сейчас это способно меня напугать. — Ты действительно дурак, — она садится за стол, пододвигает к себе миску. — Мы заключили договор. Хочешь ты или не хочешь, но тебе придется его выполнить.       И вот в этот момент, впервые в жизни, мне захотелось ударить женщину. Ну, или взять ее за шиворот и хорошенько встряхнуть, приводя в чувство. — Ты не слышала? — все же поборов это недостойное мужчины желание, уточняю я. — Я сказал «нет, я не поведу тебя на смерть». Серьезно, Шира, если хочешь умереть — пожалуйста, это твоё решение. Иди к королю, взойди на костер. Или выйди за периметр, там есть пара весьма голодных упырей. НО НЕ ВМЕШИВАЙ СЮДА МЕНЯ. Я не хочу быть виновным в твоей смерти. Не хочу жить с этим чувством до конца своих дней. — Куда же делся тот человек, что забрал меня с болот? Куда делся тот Лиам, стражник до мозга костей? Готовый на всё, лишь бы выполнить свой долг? — она наклоняется вперед, слегка прищурив глаза.       Я замираю. Это удар в самое сердце. Отравленным кинжалом, с проворотом. — Его больше нет, — резко севшим голосом откликаюсь я. — Поэтому завтра же, когда взойдет солнце, тебе лучше уйти.       Я забираю свою долю мяса и ухожу в другую комнату, закрыв за собой дверь на щеколду.       Вовкулака чем-то гремит, что-то бормочет, скрипит стулом. За окном льет дождь, барабаня по крыше, выводя одному ему известную мелодию. Остывшее мясо кажется безвкусным, застряет в горле, заставляя запивать каждый кусок драгоценной водой. Голова гудит, словно улей, переполненный пчелами.       Зачем она пришла? Зачем искала меня? Я столько сделал, чтобы не быть виновником ее смерти, я… почему она просто не могла уйти? Откуда это сумасшедшее желание умереть? Что стало с той Широй, которую я знал? Ради которой разрушил свою жизнь? Ведь я не верил тогда, что она действительно бы пошла на костер, даже заключив тот злополучный договор. И что в результате?       Неожиданно меня разбирает жгучая обида. Разочарование. Я… А она… да как же так?! Осознание, что все впустую, все эти страдания, решения, уход, приходит как вспышка, заставив замереть с недонесенной до рта ложкой. И вот ради чего я тогда все бросил?       Хочется выскочить и как следует наорать на чертову девку, но я лишь доедаю ужин, запиваю все водой, и ложусь на кровать, отвернувшись к стене. Пускай хоть голой пляшет, а я никуда не пойду. Просто из ослиного упрямства и чтобы прошедшие два месяца не оказались прожиты впустую, не стали ошибкой. Я сделал свой выбор. И ей придется с этим смириться.