Red Hair

      Чимин находит его поздней ночью. Хосок хрипит и плюется кровью, но младший из-за своего врожденного сострадания к посторонним, упрямо сопя, взваливает тело Чона на плечи, медленно таща его в квартиру на третьем этаже. Лифт открывается сразу же, и Чимин, с трудом переставляя ноги, вваливается в кабинку. Подвыпивший мужчина, зашедший в подъезд одновременно с парнями (точнее с Паком, у которого за спиной безвольной тушкой висит Хосок), остается на первом этаже, видимо, решив не мешать такому увлекательному занятию, как помощи пострадавшему. Пострадавшему от бывшего, как выясняется уже в квартире Чимина, когда, чистый и одетый в самые растянутые вещи младшего, Хосок открывает свои щелочки-глаза. Попутно просит воды, тут же получая стакан с желанной жидкостью и выпивая залпом.       - Кто это тебя так? – спрашивает мелкий, дав Чону зеркало и следя за реакцией старшего на синяки под глазами и на скулах, искривленную перегородку и подсохшие корочки крови на лбу.       - Не дал парню. Его это взбесило, - буднично, насколько это возможно, хриплым голосом отвечает Хосок, вспоминая, как орал от боли вчера и звал на помощь.       Спасибо, люди. Выручили, ничего не скажешь. Он настолько жалок, что на него может обратить внимание только какой-то мягкосердечный подросток?       Тоже ему, меценат. У этого ненормального в голове, похоже, и мысли не было о том, что перед ним, может, маньяк или какой-нибудь мафиози.       Старший бросает безразличный взгляд на Чимина, отмечая про себя упругие мышцы под свободной футболкой и почти незаметную полноту. Стоило сказать, что эта полнота не уродовала парня, а, напротив, делала его милее. Чон готов поспорить, в кругах общения этого психа-недоростка он был предметом тисканья и жамканья за щеки. Ну, по крайней мере, так бы поступал сам Хосок, будь они не в таких обстоятельствах познакомлены.       - Какие-то проблемы? Ты гомофоб? – интересуется старший, смачивая глотку очередным стаканом воды.       Чимин, у которого от таких откровений челюсть чуть не поцеловалась с полом, поспешно отрицательно мотает головой и поджимает губы. Не то, чтобы он был против однополых отношений, но это был первый раз, когда он знакомился с парнем с нетрадиционной ориентацией. К тому же, еще и так спокойно повествующем о своей личной жизни.       За разговорами о жизни Хосок узнает, что парень-то давно не мальчик уже, а двадцатилетний боксер. Это, собственно, сполна объясняет такую несмелую реакцию на известие о пидорстве Чона. Было бы странно, если бы младший понимающе хмыкнул, будто бы каждый день видел зажимающихся по углам парней.       Хосок еще не оправился полностью, да и идти ему вообще некуда. Он жил либо в клубах, либо у «парней». Квартиры в этом городе не было.       Честно говоря, он и сам не помнил, как попал сюда. Попытки вспомнить отдаются глухой болью в голове, на фоне маячит размытое изображение старого знакомого и колоды карт. Они спорили на что-то, и Чон, кажется, проиграл.       Хосок был красавцем, сам это признавал спокойно. Поэтому проблем с жильем не было – все были не прочь получить такого себе в постель. Только вот самого парня все эти негласные соревнования «у кого больше» не вставляли. О том, что он гей стало понятно классе в шестом, когда после занятий в бассейне захотелось потрогать мокрую спину одноклассника. Дальше все по наклонной. Но Хосок не спал ни с кем. Да, жил у них в квартирах; да, в клубе сидел приобнятый своим временным содержателем; да, разрешал целовать себя прекрасного, но не спал с ними. Поэтому, когда чаша терпения потенциального ебыря наполнялась, Чон оказывался на улице.       Выслушав такую душещипательную историю существования тела под названием «Чон Хосок», Пак радушно разрешает пожить у себя. «Этот мелкий точно боксер?..»       Несколько следующих дней младший не знает, как себя вести с Чоном. Стоит ли уступать ему в очереди в ванную? Просить спать на диване или пустить на кровать? Может, нужны особые крема или косметика?       В конце первой недели старший не выдерживает, бросая полотенцем в Чимина, когда тот услужливо приоткрывает двери в ванную.       - Я тебе не телка, блять, качок недоделанный! У меня сиськи видны, что ли? Или член отсох, пока я на диване у тебя валялся? – Пак прибывает в шоке от такого резкого повышения голоса, но терпеливо выслушивает гневную тираду. - Харош вести себя так со мной, джентльмен нашелся! Я просто пидор, а не баба, дошло?       И дошло до Чимина, да. Дошло то, что губы у Хосока грубоватые, таких у девушек не бывает. И что руки сильнее девичьих. И что пахнет от Чона не приторно-сладко, а терпко, и запах этот щекочет ноздри, въедается в легкие, оставляет свой след.       И целуется старший умопомрачительно. Грубо жмет к кафелю холодному, обездвиживая руки и не давая передышек. Толкает свой язык в рот Чимину, не ждет ответа от опешившего младшего, а берет контроль на себя в поцелуе.       Медленно отстраняется, чтобы дать не готовому к такому повороту парню возможность вдохнуть кислород.       - Ну как, я доступно объяснил?.. – хрипло шепчет Хосок, переводя дух после случившегося.       Пак затравлено кивает и змейкой юркает в ванную первым. Слышится щелчок замка, и Чон матерится сквозь зубы. О чем он думал? Действовал на эмоциях, пытаясь доказать младшему неизвестно что. А в результате, кажется, у него встал.       Когда Хосок, чуть пошатываясь, доходит до дивана в гостиной, двери ванной резко распахиваются и оттуда вылетает красный, как созревший помидор, Чимин. Краем сознания Чон отмечает, что звука включенной воды в душе так и не было слышно, и вот лицо уже жжет от размашистого удара кулаком. Голова беспомощно дергается, и старший мягко падает на диван.       - Это какого черта было, извращенец? – сдавлено рычит Пак, и, кажется, у того уже дым из ушей валит.       Не думая о последствиях, Хосок с присущим ему спокойствием парирует:       - Остынь, паровоз. Я же уже сказал, что это было просто объяснение о том, что вести себя, как муженек не надо. И знаешь, - притворная обида в голосе, парень разминает пальцами пострадавшую скулу, - мне больно, вообще-то.       Младший вмиг успокаивается, смотрит обеспокоено. Потом раздраженно трясет головой.       - Хуя себе у тебя объяснения… - куда-то в пол мямлит парень и уходит мыться.       Идет второй месяц совместного проживания парней. И уже после первого Хосок понимает, что, судя по всему, он влип. Неизвестно когда появился такой нездоровый интерес к жизни младшего, но как-то Чон умудряется выучить расписание дня Чимина. Тот просыпается около семи и делает зарядку; садится за компьютер, надевает круглые очки в золотистой оправе и принимается за работу. Пак, к слову, подрабатывает на дому редактором, попутно распрягая Хосоку о своем прекрасном знании корейского. К девяти в судорожных сборах закидывает конспекты в сумку, а уже через секунду слышится щелчок замка входной двери – свалил в универ. Возвращается бодрый около обеда и после парочки безобидных шуток про то, что нормальный гей, должно быть, готовит вкусный обед своему кормителю и содержателю, делает массаж после трудового дня, младший намекает, что «Ну Хосок, ну херовый ты пидор, конечно». Около пяти снова собирается на тренировку. А Чон с дрожащим сердцем ждет восьми, чтобы усадить уставшего парня на стул в кухне, потягать за пухлые щеки и покормить из ложечки, строя из себя «идеального педика», потому что, думает Хосок, это дохуя весело. Дальше у них свободный вечер, который проводится около плазменного экрана за просмотром западных комедий, потому что смех у Чимина звонкий и яркий.       Однажды Пак уходит раньше, а Чон, которому нечем заняться вообще, беспокойно меряет шагами квартиру, пока не слышит из прихожей знакомые шаги. Младший протискивается в дверной проем, а перед глазами старшего внезапно начинает рябить и хочется расхохотаться, что собственно и происходит.       Около стола в кухне недовольный стоит Пак Чимин с ярко-красной шевелюрой. Младший, оказывается, продул на одном из боев, и условием для проигравшего была такая неуместная для спортсмена прическа.       Проходит время, и старший на стенку лезть готов, потому что заспанный Чимин в помятой рубашке, с красными волосами и в очках в тонкой оправе ранним утром – это, блять, пиздец невинно и соблазнительно в одно и то же время. Именно тогда и появляются первые мысли о том, что Чон, «Вот же сука…», втрескался в этого… в этого Пак Чимина. Втрескался по самое не хочу, потому что, когда младший с мечтательной улыбкой заявляет, что пойдет с одногруппниками развеяться в клуб, Хосок напрашивается с ним и весь вечер угрожающе-ревнивым взглядом провожает девчонок, пытавшихся заигрывать с его Пак Чимином.       Какая-то подвыпившая барышня, явно старше бедного младшего на лет так семь, грузно плюхается на колени к боксеру и пальчиками нежно приподнимает его подбородок так, что пухлые губы Пака оказываются в опасной (для Хосока) близости от ее собственных. А парень сидит и улыбается пьяно, хоть и не пил-то толком. Тогда старший не выдерживает, грубо спихивая обнаглевшую девушку и, слишком сильно, видимо, хватая Чимина за запястье, потому что со стороны того слышен сдавленный писк, но Чону плевать. Собственничество – никак не есть хорошо в их ситуации, потому что, когда входная дверь квартиры младшего оказывается закрытой, Хосок вдруг резко понимает, что сейчас будет обязан как-то оправдать себя и свое странное поведение. Не придумывая ничего лучше, чем сослаться на больной живот и, драматично обхватив себя одной рукой, сложившись пополам от выдуманной боли, поплестись в сторону уборной. Но, совершенно неожиданно для самого парня, его резко разворачивают, и Чон отдаленно думает, что так, должно быть, чувствовал себя Чимин, застигнутый врасплох напористым поцелуем и впечатыванием в стену.       А Чимин стоит теперь с закрытыми глазами, рвано выдыхая и улыбаясь прямо в губы старшего. Либо он пьян, либо просто сошел с ума, думает Хосок, и пытается выпутаться из рук Пака, но, услышав срывающимся шепотом:       - Хосок… - у Чона сносит крышу.       Целуясь, будто это для них – спасение из ада, обнимая друг друга так крепко, что, кажется, еще чуть-чуть и послышится хруст ребер, парни, не отрываясь друг от друга ни на секунду, заваливаются в спальню, тут же падая на жалобно скрипнувшую кровать.       Смущенное раздевание, сумбурные прелюдии и коктейль из боли вперемешку с наслаждением. Хосок, стараясь причинять как можно меньше боли, рвано выдыхая, целует младшего за ухом и губами смазывает соленые капли из уголков глаз. Чимин поворачивает голову и перехватывает поцелуй. Влажно, тягуче и прекрасно. Кажется, Чимин шепчет еще какие-то несуразицы, счастливо посмеиваясь время от времени.       А Чон думает, что точно налажал где-то в этой жизни, но плевать он хотел, если у него в руках будет это красноволосое недоразумение, которое будет так шикарно выглядеть в помятой рубашке, в очках в тонкой оправе и улыбаясь так маняще ему, неудачнику, похоже, подписавшему договор с дьяволом во время того спора на картах ради этих счастливых часов рядом с Пак Чимином.       А утром младший аккуратно выпутывается из-под загребущих объятий Хосока и, прихрамывая, бредет в ванную. Открывает незаметный ящичек и достает оттуда тюбик красной краски, недовольно подмечая черные корни в зеркале. И улыбается отражению, щуря свои узкие глаза, и прыгать, если честно, он от радости готов, потому что атмосфера в квартире поменялась заметно. На смену уединенности пришло чуть ощутимое чувство любви и еще немного, кажется, пидорства.