Кости

      Новость о его смерти пришла в Дорн на крыльях ворона. Письмо было небольшим и запечатано каплей твердого красного воска. Рука, что выводила слова на пергаменте, принадлежала Элларии, а печать принадлежала Оберину. Рука Элларии не дрогнула и не дрожала, когда она прикрепляла печать, в то время как ее сердце выло и бушевало при мысли о тех руках, что никогда больше не используют эту печать, его руках, которые никогда не будут ласкать ее снова.       Теперь она вернулась в Дорн с тем, что осталось от Оберина Нимероса Мартелла – черепом и костями, которые были лишены плоти жуками Молчаливых Сестер. Опустошенные останки обескровлены и лишены всего, что когда-то было внутри; жестокое и болезненное напоминание о пустоте, которая осталась навсегда и в ее собственном сердце.       -Я вернула его домой, - сказала Эллария Принцу Дорна, его брату, который уже потерял так много своих родных, этому серьезному и печальному человеку. Слезы блестели в его глазах, но не упали. Доран Мартелл так ничего и не сказал.       Нет, конечно же, нет, она не вернула Оберина домой. Как бы она смогла? Его больше нет. Все, чем он когда-либо был, все, чем он мог бы быть – прошлое, настоящее, будущее – все это навсегда стерто. Она вернула домой лишь его кости. Только их. Ничего больше.       Череп и кости не могли дразнить улыбкой, случайно встретившись с задумчивым лицом Дорана, не могли вызвать звонкий смех Песчаных Змеек. Череп и кости не смогут успокоить и согреть Элларию в те холодные, темные ночи, что ждут ее впереди. Ни его плоти, ни его сердца больше не было. Его ум, остроумие, проницательность; его интуиция, восприятие, воображение; его мечты, стремления, желания; все это ушло и уже никогда не вернется.       - Мертвые живут в тех, кого они оставляют позади, - в отчаянии сказала она однажды Оберину, пытаясь успокоить его после ужасной смерти сестры. Мертвые живут во всех воспоминаниях, в каждом слове, жесте, предмете, действии.       - У тебя доброе сердце, Эллария, - ответил Оберин. – Но мертвый – значит мертвый. А то, что ушло – ушло навсегда,- продолжил он горько.       Молчаливые Сестры одели его кости в ту одежду, в которой Оберин покидал Дорн. Его копье, заботливо положенное Элларией, лежало на груди.       - Не касайтесь наконечника копья, - предупредила она Дорана, когда они с Арео Хотахом помогли ему подняться.       - Это то копье, которым мой брат пользовался во время сражения? – Доран наконец заговорил, хотя его голос сквозил горем. Эллария кивнула. Доран закрыл глаза.       - Григор Клиган? – спросил он, но глаза все так же были закрыты, а руки сжаты, как будто в тихой молитве.       - Он кричал в муках и просил о смерти, когда мы уезжали,- ответила Эллария.       - Я написал Тайвину Ланнистеру, - сказал Доран, медленно открывая глаза. – Он обещал отправить голову Горы в Дорн.       - Но не свою собственную, конечно же, - сказала Эллария. Ее глаза были сухи, как кости – все слезы она давно выплакала по пути в Дорн. Теперь она должна оставаться сильной ради всех дочерей Оберина.       Доран вздохнул:       - Ты хочешь, чтобы я созвал знамена и пошел на войну ради головы Тайвина Ланнистера, ради голов всех Ланнистеров? Этого ты хочешь, Эллария? Твое желание совпадает с желанием Обары, Ним и Тиены?       - Вы должны знать это лучше меня, - с упреком в голосе ответила Эллария. – Когда Оберин пытался собрать армию, чтобы посадить Визериса Таргариена на Железный трон, кто пытался, как и вы, убедить его сойти с этого опасного пути?       Протягивая руку к ней, Доран сказал:       - Прости меня, Эллария. Мой брат…- он остановился, осознав свою ошибку, вздрогнув от боли, причиненной одним словом. Словом, которое никогда не могло использоваться по отношению к Оберину. – Мой брат был… Ему очень повезло с женщиной, которая разделила с ним жизнь. Ты сделала его очень счастливым.       - Он сделал меня очень счастливой, - сказала Эллария. Ее голос надломился. Нет, пожалуйста. Я не должна, не сейчас. Нужно сказать Принцу Дорна все, что хотела сказать.       - Я лишь хочу, чтобы мои дочери и все дочери Оберина были в безопасности, - голос вновь стал прежним. – Вы их отослали, я слышала.       - Ты действительно думаешь, что я бы навредил дочерям своего брата? Его плоти и крови, моим племянницам?       - Не моих младших, возможно, - признала Эллария, вынудив себя не обращать внимания на ту боль, которую она услышала в голосе Дорана. – Но слухи утверждают, что вы заключили в тюрьму Обару, Ним и Тиену.       - Я вынужден был это сделать, чтобы сохранить мир. Чтобы предотвратить еще больше смертей и большего кровопролития. Обара, Ним и Тиена слишком желали войны и мести за отца.       - Где они сейчас?       - Они заключены в башне Солнечного Копья, и не испытывают недостаток ни в чем, кроме свободы. Им не навредят в любом случае. Даю тебе слово, Эллария.       - А мои Элия, Обелла, Дорея и Лореза? Куда ты отправил моих дочерей?       - Все четыре в безопасности в Водных Садах, уверяю тебя.       - Тогда я должна поехать к ним, - решила Эллария. – Я покину Солнечное Копье завтра с рассветом.       Никакого ответа не последовало. Дрожащая рука Дорана колебалась выше разломанного черепа Оберина, его глаза пытались запомнить каждую ямочку, выемку, каждую травму. Молчаливые Сестры хоть и обладали большими навыками и опытом с мертвыми, но даже они не смогли сделать главного – скрыть все следы насилия, все следы мучений и боли.       Элия тоже видела это. Чудовищные, большие и сокрушительные руки Горы…       Крик, набирающий силу внутри нее, был прерван едва слышимым голосом Дорана:       - Ты считаешь меня слабым, Эллария? – спросил он. - Ты считаешь меня холодным и бесчувственным, ведь мой брат умер?       - Оберин никогда не сомневался в вашей любви к нему, - сказала Эллария серьезно.       - И все-таки, он бы незамедлительно созвал знамена, даже если бы я один был убит.       - У него была смелость, а у вас предосторожность. Вы дополняли друг друга.       - И теперь он мертв, - прошептал Доран.       - И теперь он мертв, - повторила Эллария, позволив, наконец, слезам упасть.