Что нужно клиенту

Хорошая погода кончается вместе с Ромиными деньгами, и он флегматично игнорирует дождевые запятые на стекле, приводя в порядок документы для нового тендера. Он работает, никуда не торопясь, и настраивает подчиненных на спокойный, размеренный темп, а сам мусолит в голове одну единственную мысль: «Когда же Марк сорвётся?» Рома не верит в чудеса, и олень не такой человек, который спокойно переваривает перемены в жизни, особенно такого глубинного, подшёрстного плана. Этот дурацкий рогатый шеф-повар уже не раз обдавал Рому кипятком, сдирал с него шкуру самообладания и пытался добраться до мягкого нутра. Вот бы уже выговорился побыстрее, всё выплеснул, а не тушил в ожидании. Телефон вибрирует от нового сообщения в групповом чате, где боссу делают командный втык за то, что он бросил баскетбол на несколько дней. «Мужики, у меня минимум две недели ещё будет полный завал. Попытаюсь в выходные», — пишет он, и в ответ приходят возмущенные: «А Марк? У нас и так народу мало!» «Ну спросите Марка, откуда я знаю? Он, вроде, тоже закопался на работе», — набирает Рома и читает всплывшее «Марк есть у тебя в друзьях?» Марка нет у него в друзьях. Он не добавляет своих любовников в социальные сети, ограничивая общение смс и телефонными звонками, потому что соцсети — это для приятелей, команды, коллег, партнёров по бизнесу, клиентов. Катя есть у него в друзьях только потому, что она иногда выкладывает фото Поли и терроризирует его личными сообщениями, которые Рома старательно не читает, притворяясь, что он не «онлайн». Почему он не добавил Марка, когда тот устроился к нему работать? Потому что у Ромы непривычно зудели руки это сделать, а такие желания по отношению к гетеросексуальным коллегам хорошо не заканчиваются. Интересно, как закончатся такие желания по отношению к свежегомосексуальным оленям? Роман Сергеевич столько времени живет надеждой, что на лбу граблями выбито: «Верю в светлое будущее до упора». Босс впечатывает нужное имя, фамилию и возраст, прокручивает несколько аккаунтов, видит улыбающуюся рогатую рожу и жмёт «Добавить в друзья», потом откладывает телефон, делает серьезное лицо, переводя глаза на макеты. Надо сосредоточиться. Он думает, что в пятницу всё же придется отвезти дочку с бывшей тёщей к Кате, опять ехать в подмосковные чащи, но, наверное, получится сделать лицо кирпичом и свалить на территорию разговаривать с докторами, повесив бывшую жену на её маму. А в выходные можно затащить Марка на баскет и нужно — в постель. Рома дорвался до тела, и теперь ему категорически мало. Со своими постоянными любовниками он любит сразу узнать границы, методично всё распробовать с конкретным человеком, чтобы потом просто брать то, что ему готовы предложить, не парясь о возможной негативной реакции. Он любит спокойствие, но этого ему не видать ни при каких обстоятельствах, поэтому получить шаткое временное умиротворение хотя бы в личной жизни было бы неплохо. Телефон снова вибрирует, и Рома, разблокировав экран, любуется развесёлой бородатой рожей, принявшей его заявку в друзья. «Как раз хотел тебе писать!» — приходит сообщение от оленя. — «У тебя картошка есть?» Рома смотрит на маленькую Маркову аватарку, задумчиво чешет щетину и набирает: «Когда-то была». «А лук?» — допытывается олень. «Есть немного», — отвечает босс. — «Ты хочешь приготовить мне ужин?» «Допустим», — читает он новое сообщение и явно представляет себе, как Марк, пытаясь скрыть улыбку, зажёвывает «м», а потом не выдерживает и лыбится вовсю. Как ловко человек превращается в оптимиста после хороших оргазмов! Может, пронесёт, и Роме больше не будут ебать мозги? «Я могу приготовить завтрак», — отсылает босс, и пусть он провалится на месте, пробьёт лбом несколько этажей и влепится в бетонный пол подвала, если это не самые романтичные слова, которые он когда-либо писал мужчине. Рома ещё раз бросает взгляд на телефон, а потом пытается вернуться мыслями к чертежам, пока внутри теплится ожидание ночи между ужином и завтраком. Чёрт возьми, как же сильно он хочет Марка, он уже в этом с головой, будто забыл выключить кран в ванной. Всё плывет, эмоции протекают из личной жизни в общественную, и Ксюша уже несколько дней недобро на него косится, будто вместе с синяками на лбу красуется «Марк мне дал, а тебе нет», и он затапливает её, как неудачливую соседку снизу. Время тянется лениво, будто секунды накрапывают с редким дождём. В конце рабочего дня босс с трудом отлепляет задницу от кресла, прилепляет её в машину и едет к веб-разработчикам, где они до упора исправляют раздел для частников и выгружают проекты. У Ромы рябит в глазах от мельтешения в чужих мониторах, он говорит, что пора закругляться, потому что, когда переводит взгляд на белую стену, она пульсирует бело-чёрным. Девелоперы пожимают плечами, мол, а разве так не должно быть, жмут ему руку, и босс, наконец, разворачивает автомобиль на дорогу к Катиной квартире, чтобы подставлять шею, за которую моментально цепляется Поля. Бывшая тёща намывает полы и посылает их за хлебом, чтобы не ходили по мокрому. Дочь с неохотой надевает резиновые сапожки и куртку с капюшоном, потом ещё неохотнее тащится за Ромой в супермаркет за углом, маленькой букой смотрит на то, как отец кладёт хлеб в корзину и косится на картошку, соображая, не принял ли он желаемое за действительное, когда сказал Марку, что все продукты есть. Пока Рома наваливает немытые клубни в пакет, Поля молча дотягивается до полки с выпечкой и подкладывает в корзину несколько булок с джемом, ягодные корзинки и рулет. Босс ставит пакет в корзину и вытаскивает всё сладкое наружу, рассовывая назад по полкам со словами: — Нет, зайка, у меня сейчас с собой только сто рублей в кармане, мы не можем это купить, у нас денег не хватит. — Значит, не нужна картошка! — заявляет Поля и упорно тянется к булкам. Рома ласково отводит ребёнка в сторону кассы, пытаясь заговорить ей зубы: — Сейчас мы придём домой, и бабушка накроет на стол, там будет и чай, и пирожки, и всё на свете, а ведь бабушкины пирожки гораздо вкуснее покупных, а эти холодные, чёрствые, противные, фу какие, — бормочет он и встает в очередь, но тут на глаза дочери попадается стенд с шоколадными батончиками, и Рома отчетливо понимает, что эти суки из отдела мерчендайзинга, расположившие сладости как раз на уровне детских глаз, сейчас нихуёво испортят ему вечер. Поля хватает в обе руки по «Марсу» и «Твиксу» и со злостью бросает батончики в корзину, босс садится на корточки, вынимает шоколадки и говорит: — Поля, я же сказал, что у меня с собой только сто рублей, мы не можем купить сейчас шоколадки. Давай потом я тебе их привезу? Если мы не купим картошку, то мне сегодня будет нечего есть, а если мы не купим хлеб, то бабушка будет ругаться. Потерпи немного, и мы пойдём домой пить чай. — Нет! — внезапно верещит Поля на весь магазин. — Купи! Дочь изо всех сил пинает корзину резиновым сапогом, пронзительно ревёт, и у него слепляется горло: ни вдохнуть, ни выдохнуть, тело каменеет в знакомом ступоре. Покупатели с недовольством оборачиваются на них, а кассирша повышает голос: — Мужчина, выведите ребёнка! Рома еле гнущимися руками хватает в охапку верещащую Полю и чуть ли не выбегает из магазина, игнорируя косые взгляды прохожих. Дочь пытается вывернуться и завывает ему на ухо, в голове всё звенит, и он, не замечая, как волосы вымокли без зонта, заскакивает в подъезд, с трудом выдерживает пытку лифтом, открывает квартиру, выпускает Полю из рук, делает последний рывок грязными кедами по свежевымытому полу и запирается в ванной. Сердце бьётся, как сумасшедшее, под кожаной курткой Рома насквозь мокрый от пота, а в зеркале отражается бескровное, чуть ли не серое лицо. У него колет за грудиной и в голове мелькает: «Блядь, нет, только не сердце, это не может быть сердечным приступом!» К горлу подкатывает тошнота, и он онемевшими руками поворачивает кран, подставляет лицо под холодную воду, отфыркивается, пытаясь размеренно дышать. Боль в груди постепенно отступает, и Рома думает, что пока рано вызывать скорую. Вода размеренно журчит, и босс залипает на звук, немного успокаиваясь, потом берёт полотенце и пытается вытереть мокрую голову. Когда он выходит из ванной, дочь как ни в чём не бывало сидит на кухне и ковыряется вилкой в каше с котлетами, а бывшая тёща сидит рядом и, не притрагиваясь к своей тарелке, смотрит на Полю. Рома отводит женщину в гостиную и тихо говорит: — Это не только при Кате, это вообще происходит. Вы понимаете, что она такая же? — У детей часто бывают такие истерики, — пытается успокоить бывшая тёща, — это нормально. — В пять лет? Вам-то откуда знать, как нормально? Тёща оскорблённо смотрит на него, но потом отводит взгляд. Рома думает, что ребёнка обязательно надо отвезти к психологу. И ему надо к психологу, кажись, потому что если у него сердце заболело из-за паники, то это диагноз. Рома столько всего начитался про психические отклонения, что и себя готов сдать в дурку. Отлично, вся семья там встретится, все ебанутые на голову, и денег никогда не хватит, и машину он продаст, чтобы выплатить кредиты, и квартиру… Рома несколько раз глубоко вздыхает, пытаясь уговорить желудок не выкручиваться. Ладно, всё хуйня, он просто распсиховался, ничего страшного не произошло, с сердцем, вроде, до этого момента было всё в порядке. Пока Рома живой, всё будет нормально. «И Катю вылечим, и Полю вылечим», — думает он, — «…и меня тоже вылечим». Бывшая тёща тихо смотрит в ковёр с нехорошим выражением лица, и они оба вздрагивают, когда в гостиную входит мелкая, заявляя: — Я поела, но ба пересолила котлеты, поэтому я их не стала есть. — Ничего страшного, — первой подаёт голос бывшая тёща, — сейчас я поставлю чайник, и будем есть пирожки. Она уходит на кухню, а Поля остаётся, смотрит на отца, и тот не знает, что сказать своему собственному ребенку. — Ты меня сегодня напугала, — выдавливает Рома. Дочь переминается с ноги на ногу и делает сложное лицо. — Я боюсь, когда при мне кричат и плачут, — продолжает он. — Это меня очень расстраивает. — Па, ты обиделся на меня? — Поля соединяет в своей маленькой голове два и два, получает один загнутый к ладони большой палец и начинает верещать. — Па, не обижайся, пожалуйста, па! Дочка лезет к нему на колени, и Рома обнимает её. — Когда при мне начинают кричать, я сразу хочу убежать далеко-далеко. Мне очень страшно и неприятно, когда при мне кричат, — с трудом говорит он. — Я больше не буду! — Поля вцепляется ему в руку. — Ты поэтому так долго не приезжал? У Ромы гордиев узел в горле, мягкое нёбо прилепляется к стенке глотки, когда он пытается объяснить: — Я не приезжал, потому что у меня много работы, и я должен работать, чтобы у вас с мамой было, что покушать. Я научил своих сотрудников делать все как следует и теперь могу приезжать. Рома пропустил слишком много, чтобы на практике знать, как надо воспитывать ребёнка, это как выучить ПДД, но впервые садиться за руль. Надо же как-то объяснить, что вести себя подобным образом нельзя, что надо договариваться с людьми и искать компромиссы, а не орать и требовать, ставя ультиматумы, как Катя. — Много людей боятся, когда при них кричат, — говорит он, — поэтому нельзя кричать, ты всех пугаешь. Если ты чего-нибудь хочешь, нужно вежливо попросить. А если тебе не дают то, что ты хочешь, нужно спросить, что тебе нужно сделать, чтобы купили, например, шоколадку. Понимаешь? У меня сегодня не было денег, а хлеб и картошку нужно было купить. Теперь я буду голодный сегодня. Очень жалко, что не получилось купить поесть, меня это расстраивает. Мелкая ничего не говорит, только обезьянкой скрючивается у него на коленях. — Я бы привёз тебе шоколадки завтра, купил бы их заранее, но ты очень плохо себя вела в магазине, поэтому мне грустно, и я больше не пойду в магазин. — Чай готов! — кричит бабушка, и мелкая молча отстраняется, тянет его на кухню. — Я руки мыть, — Рома отцепляется от дочери и закрывает за собой дверь ванной, глубоко вздыхает, растирает холодные онемевшие пальцы. Пиздец. Ему так хуёво, что мысли о Марке приобретают обезображенные формы, мутируя под воздействием ядерного отвращения к себе. Сейчас бы отменить их встречу, чтобы не грузить оленя своим дерьмом, но Рома слабак, ему плохо, он хочет компанию, иначе в одиночестве квартиры он додумается до какой-нибудь пиздецкой катастрофы и, учитывая его упрямое желание завязать с наркотой, ужрётся до пьяных слез и тошноты, что вырубит его на несколько дней. Он достаёт телефон и жмёт на список контактов. — Привет, — Марк быстро берёт трубку. — Ты уже дома? Я только выхожу с работы. — Марк, ты умеешь водить? — тихо спрашивает он. — Ну да, — олень звучит озадаченно. — Можешь сейчас подъехать к метро «Улица 1905 года», а потом на моей машине до дома? Я сейчас не смогу сесть за руль. — Рома, что случилось? — Ну сможешь? — Скинь адрес. Рома сообщением отправляет улицу и номер дома, ополаскивает лицо и идёт на кухню пить чай, а потом неловко прощается с дочерью, объясняя, что ему пора ехать, и всё оставшееся до приезда Марка время сидит в машине на пассажирском сиденье и вертит в руках ключи. Олень стучит копытцем в стекло, босс снимает блокировку с дверей и непривычно косится на Марка за рулём своей машины. — Что произошло? — сразу переходит к делу Марк. Его вечные вопросы в лоб настолько неотъемлемы, что Рома даже не замечает отсутствие приветствия, даже дружеского жеста, кивка или улыбки и вводного разговора ни о чём. Олень просто появляется в пространстве и вытесняет собой всё остальное. — Дочь закатила истерику в магазине, — коротко отзывается Рома. Марк рассматривает его, как тогда в коридоре офиса после попытки Кати сигануть в окно, потом кивает и протягивает руку за ключом, заводит машину и выруливает на дорогу. Босс вбивает адрес в навигатор, потому что не горит желанием следить за дорогой, предупреждая, куда поворачивать. — Все дети рано или поздно закатывают истерики, их просто надо воспитывать и не поддаваться, — говорит Марк и выкручивает руль. — Когда мы с Юлей к ребёнку готовились, я очень много литературы об этом прочитал, а уж когда узнал, что ребёнок всё же есть… был, — он замолкает, зажёвывает щёку изнутри и смотрит по сторонам. — В общем, Ром, теперь ты больше участвуешь в жизни дочки, вот и вправишь ей мозги. Рома автоматически кивает, смотрит, как мимо проносятся мокрые панельные многоэтажки, и вжимается плечом в дверь машины, когда они поворачивают налево. Он на автомате поднимается на нужные ступени, жмёт правильные кнопки, открывает и закрывает замки, хватает початую бутылку виски и прикладывается к горлышку, морщась от высокоградусного жжения в горле. — Ром, ты чего? — Марк осторожно касается его плеча. — Я сдохнуть хочу, — мертвецки спокойно отвечает он. Олень смотрит на него ошарашенно, будто попал за неприглядные кулисы самого шикарного театра. «Вот так вот, дорогой мой», — думает Рома, — «спектакль кончился, за сценой остался лишь унылый почти алкоголик, желающий стать наркоманом». Когда-то он был самым лучшим яблоком, а теперь его сердцевину источили черви, и никто не хочет его есть, никому нахуй не сдались его витамины, всё слишком поздно. Марк молчит, потом начинает мельтешить у плиты, сваливает в сковородку откуда-то вытащенные картошку и лук, бросает нарезанную на полоски обветренную колбасу из холодильника и остервенело перемешивает. Не для этого сегодня олень ехал к нему, совсем не для этого. Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны. Он ожидает, что Марк, будучи очень ответственным человеком с ограниченным терпением, сначала убедится, что Рома не собирается вскрывать себе вены и сопливо выплёвываться из окна на мокрый и твёрдый асфальт, а потом свалит. Перед Ромой приземляется тарелка, он кивает и без аппетита колупает жареную картошку. Он хочет, чтобы вакуум в теле был заполнен: чтобы чужой язык в рот, «мы» вместо «я» в голову, нежность в грудную клетку и член в задницу. Он устал трахаться, ебаться и заниматься сексом: его престарелый дядя, счастливо женатый уже 25 лет, говорит «любиться», когда выпьет и травит шутки о своей семейной жизни. Рома хочет любиться и чтобы этот день уже кончился. Марк отнимает у него тарелку, говоря, что негастрономическим уничтожением провизии сейчас занимается государство*, а белорусская картошка ни в чем не виновата. Рома послушно плетётся за оленем в спальню, валится на кровать поверх одеяла и, когда Марк осторожно ложится рядом, подкатывается к нему под бок, прижимается лбом к плечу, потом трётся щекой о рубашку и утыкается носом в углубление между телом и матрасом. Бородатая Алиса в стране чудес устала падать в кроличью нору. Когда уже наступит окончательное дно?