*
— Хёкдже, тебя зовёт господин, поднимайся скорее, — пролепетала старая горничная, еле-еле перебирая ногами, чтобы подойти к плите. — Давно? — Да уж как минут десять назад, — старушка стыдливо прикусила губу и отвела взгляд, смотря на свои ноги, на которых взбухли синие вены. Юноша в тёмном костюме быстро взглянул на наручные часы и взбежал по лестнице, ведущей на второй этаж, остановившись напротив щедро украшенной резьбой и покрытой золотой краской дверью. Посмотревшись в зеркало, он шустро поправил немного загнувшийся воротник рубашки и постучался в дверь. — Входи, — послышалось из-за двери, и Хёкдже, задумавшись всего на долю секунды, ступил внутрь, а в его лицо прилетела подушка. — Ты постоянно опаздываешь, тебе подарить новые часы? — лицо юноши, сидящего на постели и полностью закутавшегося в одеяло, было обезображено неистовым гневом. — Ты никогда не делаешь так, как хочу того я! Какой же из тебя друг? — Чего вы желаете, господин? — Хёкдже поднял подушку с пола и положил её обратно на постель. — Ты, — юноша схватил Хёкдже за воротник и притянул к себе. — Я же говорил тебе перестать меня называть господином, — парень проследил за тем, как взгляд его «жертвы» опустился. — В этом доме никто не понимает с первого раза. Почему я должен повторять?! — фыркнул юноша и оттолкнул от себя Хёкдже. — Где родители? — На праздничном вечере у одной семьи. — У них уже семнадцать лет одни праздники, я когда-нибудь их увижу вообще? — парень оскалился и на этот раз запустил подушку в шкафчик со стеклянными дверцами. — Господин… — Имя! — Господин Донхэ, вы хотите чего-нибудь? — парень недовольно осмотрел Хёкдже и отвернулся, покачав головой. — Хочу эклеров с шоколадом, — Хёкдже учтиво поклонился и тихо вышел из комнаты. Донхэ поставил стул к окну и залез на него с ногами. Он наблюдал за тем, как прозрачные капли стекают по прозрачной поверхности, вздрагивал, когда дребезжало стекло от раскатов грома, и ёжился, когда через открытое окно залетали ледяные порывы ветра, отнюдь не согревающие тело. Он не умеет жить по-другому. Он попросту не знает, как это делать. — Я ведь не нужен никому, — Донхэ кусает губы и бьёт рукой по стеклу. — Дурацкий, — парень ударяет себя по груди кулаком. — Дурацкий орган, почему ты колотишься с такой страшной скоростью? — он вновь себя ударил. — Я не понимаю, ничего не понимаю… — Ваши эклеры, — Хёкдже появился в проёме двери с серебряным подносом, на котором на плоской фарфоровой тарелки лежал французский кремовый десерт. — Я передумал. Давай лучше клубничный торт. — Как скажете, — юноша в тёмном костюме вновь скрылся за дверью, а Донхэ подпёр рукой лицо. — И не надоело ему? Через несколько минут Хёкдже появился в комнате с тортом, который поставил на прикроватный столик. — Хёкдже… — Донхэ обнял руками свои колени. — А ты… Ты что-нибудь хочешь? — юноша пронаблюдал за тем, как пальцы Хёкдже чуть дёрнулись, а он сам поджал губы. — Ясно… Можешь идти. — Как скажете, — Хёкдже поклонился и быстро вышел из комнаты. — Чёрт, — Донхэ прикусил ноготь и продолжил смотреть в окно, за которым начался настоящий ливень.*
- У них нет совести, раз они хотят купить друга своему сыну за деньги, да, Хёкдже? — девушка натянула на пятилетнего мальчика свитер. — Но это ведь отличная возможность для тебя, мой Хёкки. Ты сможешь жить в богатом доме, хорошо одеваться и кушать отличную еду. Это ведь лучше нашей нищеты, правда? — мальчик согласно покачал головой. — Хороший мой мальчик. Только запомни мои слова. Не перечь господину, не смей называть его в неуважительной форме, исполняй все его прихоти и никогда не жалуйся! Будешь всё это соблюдать — тебя ни за что не выгонят. А теперь иди и ни о чём не забывай. Стань ему другом, — мама легонько подтолкнула своего сына к седому мужчине в тёмном костюме. — Удачи тебе, Хёкдже! — мальчика взяли за руку, а он долго смотрел вслед своей маме, вскоре скрывшейся за дверью старого и разваливающегося дома.
— Хёкдже, Хёкдже, — спящего в сидячем положении юношу хлопали по плечу. — Хёкдже, просыпайся, скорее, — парень нехотя разлепил уставшие после ночной работы глаза и увидел перед собой горничную. — Господин вне себя от злости, никого в комнату не пускает, а оттуда одни крики да грохот, — Хёкдже широко распахнул глаза и со скоростью стрелы побежал на второй этаж, где за золочённой дверью стоял ужасный шум. — Господин, что случилось? — громко спросил юноша, а за дверью всё мгновенно стихло. — Господин, вы хорошо себя чувствуете? — Уходи! — у Донхэ был сорванный голос. — Уходи! — Хорошо. Я ухожу, — Хёкдже развернулся, но не успев и шагу ступить, сзади послышался скрип двери, а его руку схватили. — Нет… не уходи… — Хёкдже зашёл в комнату и закрыл дверь. Всё было кверху дном — у шкафа разбиты дверцы, семейная фотография валялась на полу, а её рама треснула, одеяла разбросаны по всей комнате, как и подушки. Донхэ смотрел в пол и громко дышал. Его лицо покраснело, а волосы были всклокочены. — Господин, вас что-то тревожит? — юноша промолчал в ответ, а Хёкдже подошёл к осколкам стекла на полу и наклонился, чтобы их подобрать, но Донхэ ударил его по рукам. — Не трожь! — Донхэ подошёл к Хёкдже и обвил руки вокруг его талии. — Ты… Почему ты мне так дорог? — Господин? .. — Замолчи, — Донхэ крепче обнял юношу и уткнулся носом в изгиб плеча. — Я всё это терпеть не могу, но ты. Оставайся со мной. Хёкдже вздыхает и кладёт руку на тёмную макушку, поглаживая чужие мягкие волосы. Ему больно, когда Донхэ так с ним поступает. Каждый раз он вспоминает напутственные слова матери, но не может разобраться в себе: она ведь не говорила ему любить господина, а значит… он поступает неправильно.*
Донхэ хватает горничную за руку, а его глаза сверкают злобой. Хёкдже стоит напротив и думает, что лучше не шевелиться. — Хёкдже, ведь ничего же не случится! — юноша встаёт за спиной старушки и смотрит на идущую вниз лестницу. — Если одной дряхлой старушенцией станет меньше, кто это заметит? Разве её жизнь что-то значит? — он касается ладонью лопатки горничной, торчащей из-за фиолетовой ткани старого сарафана, а старушка крепко зажмуривает глаза и прижимает к своей груди метлу. — Не нужно, господин, — Хёкдже внимательно следит за Донхэ, а тот нахмуривает брови и отводит руку, но в следующий момент толкает горничную, которая, если бы Хёкдже не успел её подхватить, полетела бы вниз по лестнице. — Не понимаю, я тебя не понимаю! Почему? — Донхэ отшатывается назад и обнимает себя руками. — Что бы случилось, а? Её жизнь ничего не стоит! Ни гроша! — Это не так, господин… — юноша поражённо опускает голову и, сверкнув напоследок глазами, полными непонимания, сбегает по лестнице, скрываясь за большой входной дверью. — Вы в порядке, Клавдия? — старушка качает головой, а Хёкдже доводит её до комнаты и, дав успокоительного, бежит на улицу, но вокруг один плотный белый туман, а Донхэ скрылся в неизвестном направлении. У Донхэ расстроенное лицо и ссутуленная спина. Поникнув головой, он пинает под ногами камни. Впереди непонятно что, только один туман, но вскоре слышен говор людей и весёлый смех — рядом какой-то рынок. Туман рассеивается. Донхэ бредёт по каменной дороге, крутя головой в разные стороны. С обоих сторон прилавки, которые обступили покупатели. Торговцы, почти как ораторы, вдохновлённо вещают всем о своём товаре, который, по их мнению, просто грех не купить. Овощи и фрукты пестрят своими насыщенными и аппетитными цветами, а вокруг царит какая-то идиллия, которую совершенно не понимает Донхэ. — Эй, отдай Элизабет! — девочка в розовом платье пытается достать свою куклу, которую высоко над её головой держит мальчик чуть постарше. — Бе-бе! Не отдам! Сейчас твоя куколка сломается! — Нет! Донхэ подходит к детям и забирает куклу из рук мальчишки, а ребята смотрят на него непонимающе. Юноша рассматривает куклу, крутит её в руках и отрывает ей голову. — Держите, — он протягивает безголовую куклу обратно детям, а девочка, увидев, что стряслось с её Элизабет, громко плачет. — Что ты наделал! — мальчик обнимает девочку и со злостью смотрит на Донхэ. — Ты же сам хотел, чтобы она сломалась. — Я же просто шутил! — девочка плачет ещё громче, а вокруг Донхэ собирается народ, сверкающий в его сторону неодобрительными взглядами. — Да у вас, молодой человек, просто нет совести! — Взрослый юноша, а издевается над маленькими! — Никакого воспитания, что за ничтожное поведение! Донхэ оглядывается, а в его сторону сыпется всё больше и больше колких фраз. «Что я сделал не так? Почему они смотрят на меня с такой ненавистью? ..» — юноша зажимает уши ладонями и убегает, быстро вдыхая и выдыхая, не оглядываясь назад. В его ушах всё ещё звенят эти фразы, сердце бьётся, а ноги заплетаются, и он падает на пыльную дорогу. — Что я делаю неправильно? — коленки разбились и немного кровоточат, Донхэ идёт в сторону своего особняка и, с трудом открыв тяжёлую дверь, прямо на пороге его подхватывает Хёкдже. — Где вы были, господин?! — щека Донхэ поцарапана, а он наклоняет голову вбок и отталкивает от себя Хёкдже. — В твоих глазах… ведь тоже самое, да? — парень сползает вниз, оседая на полу. — В твоих глазах такая же ненависть, как и у всех? .. Они все смотрят на меня так… Хёкдже садится рядом и берёт лицо Донхэ в ладони. — Посмотрите на меня, — Донхэ несмело заглядывает в чужие глаза — они светлые и немного тёплые, родные и добрые. — Разве в них есть ненависть? — Почему? .. — голос юноши сиплый. — Я ведь полное ничтожество… Я этого вовсе недостоин, — по щекам Донхэ текут слёзы, а губы дрожат. — Я ведь никогда не задумывался, плохо ли окружающим меня людям… — Мне всё равно, господин. Я вас люблю, — Донхэ вздрагивает от прикосновений холодных губ и закрывает глаза, чувствуя, как попадает в плен из тёплых рук и тёплого дыхания. — Я не приказывал тебе меня любить, — Донхэ переходит на шёпот и тает в чужих объятиях, кладя голову на плечо Хёкдже. — Простите, но мне это приказало сделать моё сердце. — Идиотство… — Может быть.