National Anthem

Как забавно всё получилось, всё же. Кейт пошла на уступки, и теперь Бинг жил по неделям, то у нас, то у неё. Хрен знает, где она там устроилась, но стоило сказать ей спасибо, что не укатила в Америку, прихватив с собой сына. Сын бы, наверное, сбежал из дома скорее, чем потерял возможность увидеться с папой. Мэттью подкупал его своим умом, непоколебимой уверенностью в себе, интеллигентностью – он был стоящим примером для подражания. Уже начинало холодать, и вместе с тем понижался градус интереса прессы к делам посла. Теперь ему и вовсе никуда не надо было выходить специально – его снимали только по делу, на выходе из немецкого посольства или для новостной сводки; а поддерживать интерес к чьим-то предприятиям и организациям он считал ниже собственного достоинства. Первую неделю без Бинга мы проводили в постели, на кухне, на балконе и снова в постели. Я ленился. Мне было не совестно ныть, что посол так много времени проводит на работе (ещё бы, когда я сам ничего не делал, восемь часов казались бесконечностью). И я не торопился искать работу. В конце недели он заявил: – Хочу выйти куда-нибудь. Наш выбор пал на Будда-бар в очередной раз. Пятизвёздочное заведение, назвать которое баром не поворачивался язык. Мы никогда, однако же, там не занимались сексом, хотя любой из люксов на верхнем этаже был готов открыть свои двери перед нами. Почему же я не удивился, когда увидел бухущего Стивена Макгрегора у барной стойки. Он никуда не делся, когда я закончил. Я минут двадцать, если не все полчаса, танцевал один, отталкивая случайных самоуверенных мужчин. Мэттью никогда не кичился тем, что у него достаточно бабла, чтобы позволить себе развлечься в таком месте. Все остальные типажи казались мне до жути жалкими. К тому же, я не хотел дразнить его. Он был страшен в ревности, я знал это заранее, даже не испытав. Медленные биты сотрясали всё моё тело. Почему я не назвался танцором? Я двигаюсь как драг-квин. Шутка. Он сам любил петь: утром в душе, при попытке выготовить нормальную глазунью, раскинувшись после долгого дня в удобном кресле и постукивая сигарой по стеклу стола. Кусочки классики: Queen, The Beatles – меньшее, что я узнавал. Может, не добился сам, а потому, как говорится, решил вложить мечту в чадо? Эти мысли испортили весь вечер. С той самой секунды, как я подошёл к Макгрегору и даже проявил сочувствие. – Я сразу же её киданул, нахуй она мне нужна. Такая сука, ты не представляешь, – он покачал пьяной головой, подпёр её кулаком и продолжил изливать мне душу. Он уже дошёл до кондиции. – Мне тяжело задурить голову. – Ты сам кому угодно задуришь. – Да, и… сука, – он чуть не разбил рюмку. – Хочешь пару шотов? – Нет, спасибо. Так что? – Ей сорок. Она убедила меня, что ей тридцать, что она несчастна и что её чуть ли не в рабство продали этому твоему папуле. Я хмыкнул. Что я мог сказать. – Настоящая актриса, видит бог. Меня пленили только деньги. – Как давно? – Я виноват, окей? – тут же начал оправдываться, вполне агрессивно, будто ожидая обвинений от меня. – Я не хотел. Но твоя подружка – очень, очень красивая. Весёлая такая, простая. Сама не замечает, как прозрачно врёт, и это так умиляет… – Харе заливать. – Когда она притащила меня на тот вечер, и ты там был впервые, у четы Беллами дома. Я тогда кивнул и охуел. Так вот почему у нас с послом было так много времени – Кейт тоже была по свои ужасные, огромные уши занята со Стивом. И ещё неизвестно, кто кому наплёл больше. Эти двое стоили друг друга. – … мне теперь все пути закрыты. Они смотрят на меня и «о, любовничек жены посла! Неплохая рожа на кадре вышла!». Уроды, – в сердцах плюнул он. – Сам виноват, – я похлопал его по плечу и ушёл. Наверное, он долго после этой насмешки проклинал меня. Он наказал сам себя, мне ничего не оставалось, кроме как вернуться на коленки. Кейт тоже красотка. Кому нужна сучка сорока лет без денег? Но я не мог выкинуть из головы мысли о собственном проступке. Мэттью мог не признаваться в этом, но он уже посматривал на другие варианты, несмотря на то, что я наотрез отказался к кому-либо идти. Он думал, что я поставил крест на своём таланте – это лучшее, что я мог вывернуть, не признавая свой промах окончательно. – Может, переедешь? – спросил мой посол, водя пальцем по моему обнажённому боку. Я пел только под ним. Я специально от него отвернулся. После оргазма я стал соплёй, и я боялся, что у меня прямо на лице большими буквами написано «ОТЧАЯНИЕ». – Родителям придётся рассказывать сказку про мышку, ставшую слоном, – сказал я первое, что пришло на ум. – Когда-нибудь ты всё равно должен будешь признаться. Этого времени мне хватило, чтобы прийти в себя, хотя последняя фраза проткнула моё бешеное сердце насквозь. Когда-нибудь. Я лишь перевернулся, уселся на него сверху и заявил: – Не хочу об этом думать. – А чего хочешь? Вот так за месяц я избавил его от жены, воспитал в его сыне приспособленного к жизни человека, научил его готовить макароны, но так и не смог сказать ему, что я не умею петь.

* * *

Немногим спустя я ждал своего посла в одном из лучших пабов седьмого дистрикта, и ко мне подкатил один тип. Том Кирк, чтоб тебе в твоей могиле икалось, сука. Я был уже подвыпившим, поэтому, когда он сказал, что может помочь, я почти повёлся, а потом вспомнил, что я всё-таки дерзкий оборвыш с улицы, а не наивная принцесска, которой можно наобещать горы брюликов безвозмездно. – Ты просто выкупи пару записей. А петь можно и под фанеру. Пожав плечами, я сделал вид, что меня это не интересует, и закинулся ещё одной водкой с тоником. Он минут пять пытался заставить меня нервничать – уставился на меня и потягивал самое дешёвое пиво. Тоже мне, советчик. В конце концов, он оставил мне салфетку с цифрами, которые лучше бы мне не набирать никогда. Но я был вовлечён в жизнь посла Беллами больше, чем когда-либо, в отсутствии жены, и посему подвержен попыткам сделать из меня хоть что-то толковое. Телефон разрывался в кармане. – Малыш, где ты? – Кажется, я напился, папочка, – шепнул я. – А ещё я бездарь. – Где ты? «Я не хочу продвигаться за твой счёт», «Я бездарь», «Я просто хочу быть с тобой», и многие, многие другие фразы, которыми я пытался его убедить. И в тот вечер, и во многие другие. Он даже приставать ко мне не стал, просто уложил к себе на плечо. Я спал, и мне снился рай. Конечно же, я позвонил Софи, как только остался один. Она с восторгом описывала все перспективы Нью-Йорка, куда отбывала уже через пару дней на поиски счастья. Она получила спонсирование от кого-то, но сначала собиралась быть подмастерьем у какого-то дизайнера, всё такое, я не был в состоянии вникать. Но она сказала, выслушав меня: – Слушай, пару записей это ведь ерунда. Хуже не будет, попробуй. Вдруг он успокоится? Я никогда не винил Софи в том, что она одобрила этот бред. Решение было моим, а Томас Кирк был человеком, который профессионально разрушил мою жизнь моими же руками.