В шаге от пропасти

Порою жизнь требует от нас быстрого принятия решений. Поступки, которые мы не совершили бы, обдумав ситуацию подольше, вновь и вновь появляются в жизни каждого, потому что они были необходимы. Не нам, кому-то другому, у кого гораздо больше возможностей, чем у существ, населяющих Землю. Но этим наскоро принятым решениям присуща двойственность. Не всегда мы получаем желаемое, часто сталкиваемся с непредвиденными обстоятельствами, трудностями; но не исключена и вероятность нахождения счастья там, куда мы ступили, закрыв глаза. И мне повезло. Однажды сделав выбор за секунду, я не пожалел о нем и в дальнейшем. Тяжело жить воспоминаниями, постоянно думая о прошлом, не глядя в будущее и не видя настоящего. Я жил так, словно для меня всё перестало существовать. Мир рушился на глазах, кубик за кубиком, словно детская башня, пазл за пазлом, словно в чьем-то игрушечном сновидении. Жизнь перестала быть замысловатой мозаикой, состоящей из множества мелких фрагментов, я перестал ее собирать и был в шаге от того, чтобы разом снести все подходящие друг другу кусочки. Так и не дойдя даже до половины, я остановился, потому что не видел или же попросту не хотел замечать следующих частей, то есть эпизодов моей жизни. Беззаботность и радость, улыбка и смех, казалось, исчезли навсегда, оставив после себя только фальшивую тень, призрак, подобие. Но на пороге моей временной обители появился ты. Я бы с удовольствием произнес избитую книжную фразу «Он ворвался в мою жизнь», да вот только ты ворвался в мою уже очень и очень давно. А именно тогда ты действительно просто появился передо мной. Так же непредвиденно и незаметно, как когда-то я оставил тебя, решив отгородить от опасностей, которым ты мог быть (и обязательно был бы) подвергнут, если находился бы в непосредственной близости со мной. Но тебя не волновали чужие предостережения, даже мои. Вбив себе в голову идею быть рядом, ты по чистой совести следовал ей, пренебрегая возрастающим с каждым твоим шагом навстречу мне риском. А я обреченно смотрел на тебя, понимая, что отныне тебе, как и мне, больше некуда бежать и негде спрятаться. Ты никогда не грубил, шел на уступки, был абсолютно не напористым, всегда с улыбкой делал то, что хотели другие, даже в ущерб себе. Таким был ты, солнечный мальчик, но в тот день я не узнал тебя. Сказанная фраза, прозвучавшая как ультиматум, засела в памяти и тогда вызвала еще легкую улыбку. Я снова улыбался. Пусть сдержанно, странно и вовсе не так, как раньше, но улыбался. «Давай сбежим, Канеки. Одни. Никому ничего не скажем и просто исчезнем. Знаю, ты хочешь защитить всех дорогих тебе людей и гулей, но, будучи одержимым этой задачей, ты упускаешь из виду то, что все они сами могут защитить себя. А я нуждаюсь в тебе. Так что выбирай, Канеки-кун». Тогда я в первый раз не знал, что со мной. В затуманенных от вечных внутренних терзаний и болезненных глазах вновь загорелся слабый огонек, похожий на яркий свет маяка в ночном океане, спасающий корабли. И в тот момент мне показалось, что ты, словно герой, сошедший со страниц книги или популярного комикса, из ниоткуда прилетел спасать меня, потерянного и запутанного то ли человека, то ли монстра, стоящего на краю пропасти. И я пошел за тобой, сбежал с тобой без особых раздумий. Тогда меня не волновали мысли, которые стали образовываться во всё ещё шатком сознании, когда мы находились на полпути к нашему новому миру. Не будешь ли ты подвергнут еще большей опасности, когда останешься лишь со мной наедине? Что мне делать с неутолимой потребностью в “особой” пище? И на что мы будем жить, и где, а главное, как. Совместное сосуществование человека и гуля по всем рассказам, которые мне довелось услышать, и по живыми примерам моих знакомых не кончались ничем хорошим. Всегда кто-то безумно страдал в конце, не в силах что-либо исправить в этом лживом и, бесспорно, несправедливом мире. Но ты, будто читая мои беспокойные мысли, крепко сжимал мою руку в своей, продолжая смотреть в окно уносящего нас все дальше и дальше от убивающей действительности транспорта. И я успокаивался. Закрыл глаза и облокотился на мягкую спинку сидения. Я не привык смотреть в будущее, делать планы, которые в любой момент могли разрушиться, поэтому и мой спонтанный шаг навстречу твоим распростертым рукам мог стать началом абсолютно всего, чего угодно. И именно эта неизведанность почему-то вообще не пугала. Ведь я вот-вот готов был с ней столкнуться вовсе не в одиночку – ты был со мною рядом. Я успокаивался, ведь понимал, что я и не гуль, и не человек. А про жизнь парня, стоящего на грани двух миров, и простого любящего человека нам никто ничего не рассказывал, поэтому мы сами стали вершителями наших собственных судеб, писателями собственной совместной истории. Я уже потерялся в днях, которые мы провели вдали от всех врагов и друзей. Следователи из CCG, «Аогири», ребята из Антейку теперь остались позади, там, откуда мы умчались уже давно. По последним мы с тобой оба скучали, но понимали, что это – плата за резкий необдуманный скачок. Нам было интересно, как сложились их судьбы и как живут сейчас они. Называют ли Нишики с Тоукой друг друга “чертовыми”, скупится ли все так же Йомо на разговоры, делает ли Ута такие же потрясающие маски, было любопытно даже, носит ли все ещё Цукияма с собой платок, пропитанный каплей моей крови. Но и они, и все интересующие нас вопросы оставались лишь в пределах головы, и, возможно, это было к лучшему. Теперь, как ты и говорил, существовали одни лишь мы вдвоем. И я дорожил каждым спокойным мгновением, проведенным вместе с тобой. Просыпаться и видеть рядом с собой тебя, еще сладко сопящего и погруженного в мечтания о вечном, было особенно прекрасно. Разбросанные по подушке пшеничные волосы, плотно закрытые глаза, чуть сморщенный нос и слегка поджатые губы, которыми в ночи ты постоянно что-то шепчешь, заставляя меня просыпаться и обеспокоенно смотреть на тебя, медленно поглаживая по спине. Сон был для нас тем, что иногда приносило боль и заставляло ворошить прошлое. И ты часто вскакивал от моих полуночных криков сквозь плотно закрытые веки, хватал меня за руку и не отпускал, пока кошмар не отступит, и я вновь смогу спокойно спать. Мы поддерживали и спасали друг друга. Иногда я даже не верил в подобную сказку и щипал себя за руку, чтобы проверить владение реальностью. А ты лишь звонко смеялся, заставая меня за подобным нелепым занятием, улыбался широко и искренне и, взяв меня за запястье и приложив мою ладонь к своей груди, тихо шептал: «Послушай». И я прикрывал глаза, растерянно смущаясь, и, абстрагируясь от постороннего шума, слушал твое учащенное сердцебиение, сравнивал его со своим и понимал: мы – реальные. Мы и правда живем. Ты любил ездить в деревню на поле, а я наблюдать за тобой. Ты резвился, словно ребенок, напяливал себе на голову смешную соломенную шляпу и возвращался ко мне, сидящему где-то в самой середине колосьев пшена, с целой охапкой ярко-желтых подсолнухов. Ты улыбался широко и смущенно, а я с замиранием сердца смотрел на тебя, такого счастливого и радостного парня, стоящего на фоне заходящего рыжего солнца, и не мог перестать учащенно дышать. И я кидался на тебя с объятиями, повалив на землю, прижимал к себе до умопомрачения крепко, вдыхал твой неповторимый запах и целовал жадно, но до безобразия нежно. Я посылал к чертям всех, кто говорил, что люди для гулей – лишь еда, ведь у меня и мысли не было о том, чтобы попробовать тебя на вкус. Я наслаждался даже мимолетным взглядом на тебя, такого счастливого парня, лежащего в кругу крупных летних цветов, нависал сверху и с благоговением терся кончиком своего носа о твой, после чего целовал в щеку и чувствовал, как ты благодарно шепчешь мне на ухо небылицы только присущим тебе шепотом, из-за которого мое тело вмиг покрывалось мурашками. Я был одурманен своею любовью к тебе. «А ты хорошо сохранился, Кен!» – еле сдерживая смех, с улыбкой говорил ты, смотря мне в глаза и зарываясь пальцами в мои седые волосы. И я хотел обидеться, но не мог, ведь даже твои глупые шутки стали мне самыми дорогими и ценными на свете. Поэтому приходилось придвигаться к тебе ближе и уже настойчиво целовать в губы, чтобы предотвратить последующие подколы с твоей стороны. Ты обнимал мою шею и податливо приоткрывал рот, видимо, наслаждаясь тем, что достиг своей первоначальной цели. Ты слегка бил меня по рукам, когда я вновь по старой привычке щелкал пальцами. «Прекрати, пожалуйста, а то это действительно выглядит устрашающе, хоть и брутально», – закинув руку за голову, бормотал ты, как бы извиняясь за то, что сделал мне замечание, а я лишь фыркал тебе в ответ и находил своим пальцам куда более интересное занятие. Они блуждали по твоему телу, будоража чувства, и я медленно мстил тебе, наблюдая, как ты прикрываешь глаза от наслаждения и тяжело дышишь. А потом я резко прекращал свою сладостную пытку и начинал щекотать тебя, и мы вновь заливались звонким смехом, как в детстве. Мы вместе неожиданно начали жизнь с чистого листа, но теперь не жалели ни о чем. И все же, несмотря на идиллию нового мира, созданного нами, мы не забывали о том, кто я есть на самом деле. Мы просто не имели права забыть. И ты помогал мне, поддерживал и делал для меня то, о чем мне было стыдно даже попросить. Не боясь ничего, старался успокоить меня, когда я терял контроль и высвобождал кагуне, беспорядочно круша наш дом. Ты был рядом всегда и принимал меня таким, какой я есть даже тогда, когда я сам не мог принять себя, видя в отражении зеркала лишь непонятного зверя со странными щупальцами, а ты все шутил: «Не переживай, Канеки, это красиво!». Ты не жалел себя и посвящал все свободное время разучиванию мира гулей и нахождению новых способов облегчить мне жизнь, помогал в поисках пищи и каждый раз заверял меня, что тебе вовсе не противно и не страшно. Я знал, что ты врал, но говорил, что верю тебе, потому что все равно не смог бы выудить из тебя правду. Но твоя забота о гуле, жившем внутри меня, и бесценная поддержка для меня необходимы так же, как и глоток свежего воздуха. Знаешь, Хиде, я по жизни нахожусь в шаге от пропасти забвения и сумасшествия, но твоя любовь ко мне из раза в раз спасает меня и не дает упасть вниз в безызвестность. И я навечно благодарен тебе за то, что тогда ты пришел ко мне и подарил возможность улыбаться и радоваться каждому дню, проведенному вместе с тобой. Я навечно люблю тебя.