Люди войны

До Гермионы с Роном я добрался ближе к вечеру, пьяный до появления белочек. По-моему, я даже действительно видел белочку. Я не был в этом уверен до конца, возможно, то был песец. Сказочно большой. Так сказать, предупреждение. Мне было плохо. Покинул Министерство Магии я еще в более или менее нормальном состоянии, но через двадцать минут пошел откат. Меня всегда настигал откат после сильных всплесков эмоций, как бы я ни желал обратного. Чаще всего, чтобы с ним справиться, я шел под холодный душ. Помогает безотказно. Но посреди Лондона душа не нашлось, хотя я даже честно поискал. Единственным решением проблемы оставался алкоголь. Но он же и создавал другие проблемы. Я вообще не любил и не умел пить, именно поэтому не спился после войны. Мне не нравился вкус алкоголя, да и не привык я к нему. Нас никогда в Хогвартсе не ограждали от разгульного образа жизни, и, наверное, именно тот факт, что нам ничего не запрещали, влиял на всех студентов. Не помню, чтобы мы пили что-то крепче сливочного пива на наших вечеринках. Добравшись до первого попавшегося маггловского бара, я пил до того момента, пока мозги не начали отказывать. Дальше я просто напивался, много и некультурно. Переобнимал всех, кого можно и нельзя, нашел себе закадычных друзей навек, сплясал дважды на бис на танцполе, несмотря на то, что танцевать я не умею, и, в заключение моего послужного списка, проорал все песни в караоке вместе с такими же отвратительно напившимися товарищами. К концу вечера я рассказывал новым товарищам про то, как тяжела жизнь героя в отставке, а они понятливо кивали, смахивали скупые мужские слезы и заказывали мне еще выпить. Понял я, что надо закругляться, когда чуть не заложил орден какому-то барыге за бутылку водки. Это уже было слишком. Нетвердой рукой врезав этому барыге, я позорно сбежал, понимая, что в драке мне не выстоять. Да куда там: я вообще еле стоял! Хорошо, хоть смог вспомнить, как дойти до друзей, а то так бы и упал где-нибудь под кустом. Шансов добраться до Гриммо у меня просто не было. — Гарри! — ахнула растрепанная и очень домашняя Гермиона в белом пушистом халате, когда открыла мне дверь. Я посильнее сжал косяк руками и силился улыбнуться. — Ты где был? А, впрочем, неважно. Ну-ка, марш в квартиру, — подруга взяла меня чуть ли не за грудки и затащила в коридор. Что было дальше, я не помню. Отрубился к своему стыду. Когда проснулся, за окном вовсю пели птички, а в глаза светил настойчивый луч солнца. От вчерашней пасмурной погоды не осталось и следа. Как и от моего хорошего самочувствия. — Кто я? Где я? Убейте меня... — простонал я, забираясь под одеяло с головой. Но послышались шаги, и через пару мгновений меня насильно вытащили из моего убежища. — Ты чего это вчера устроил? — спросил Рон, нацепив мне на нос очки и сунув в руки какую-то склянку. Я, не разбираясь, выпил, и тут же головная боль вместе с тошнотой отступила. Осталось лишь острое чувство тоски и вины, а еще - немного ликования и страха. Сразу же навалилась ничем не замутненная действительность. Теперь я ясно видел ближайшее будущее, и оно мне абсолютно не нравилось. Точнее, я его боялся. — Не знаю, просто… просто, ну так вышло, — проговорил я и тут же стушевался под скептическим взглядом друга. — Знаю, это не оправдание, но я был в отчаянии. — Он не дал разрешение? — в голосе Рона вместо осуждения появилось сочувствие, и я мысленно ударил себя по лбу. Я же забыл им сказать. — Дал, Рон, представляешь, дал, — я похлопал себя по карманам, но вспомнил, что орден вместе с пергаментом лежит в мантии, а вот мантию с меня кто-то снял. Я сделал вдох поглубже и осторожно осмотрел комнату. Чистенькая, небольшая спальня, кровать в углу, напротив шкаф. Рядом с кроватью небольшая тумбочка, в ногах — журнальный столик, заваленный книгами. На стуле, придвинутом к столу, аккуратно висела моя мантия. Я выдохнул, обрадовавшись, что мантию я не потерял и не пропил, а затем вновь повернулся к Рону. На лице друга застыло озадаченное и в тоже время радостное выражение. — А причем тут тогда отчаяние? Или ты уже не хочешь забирать Снейпа? Тебе и не придется на срок больший, чем мы его вылечим. Если что, просто мирно разойдетесь и все, — проговорил Уизли, пожав плечами. Практичность — это часть его характера. Он не был человеком одухотворенным и не любил копаться в себе и других, но именно это и делало его особенным. Рон всегда прочно стоял на ногах и правильно расставлял приоритеты. И только он так практично и так спокойно мог сказать мне о том, что я могу и бросить Снейпа, если он мне уже не нужен. — Нет, что ты, — я улыбнулся и, сняв очки, потер переносицу. — Просто наговорил министру разных ненужных и страшных вещей, и к тому же мне страшно, Рон, страшно, что будет дальше. Гермиона, конечно, гений, я верю в ее способности, но эта болезнь - непростая, тут болен разум, а разум — это очень тонкий механизм. А еще в нашей проблеме есть весьма усложняющий все фактор — сам Снейп. Он очень сильный легилимент. Нам за ним не угнаться. — Да, ты прав, — в комнату вошла вездесущая Гермиона, неся в руках внушительную стопку книг. Свалив книги на столик, девушка затянула потуже растрепавшийся хвостик и сдула с лица настырную прядь волос. — Но у нас есть книга того мага, маггловская медицина и кое-какие догадки, что произошло со Снейпом. Мы с Роном тут же уставились на нее, как на богиню науки: с благоговейным трепетом и почитанием. Мы даже представить не могли, что бы мы без нее делали. Гермиона, словно прочитав наши мысли, хмыкнула, взяла тот стул, на котором висела моя мантия, передвинула его к кровати и села. — Видите ли, мальчики, я полагаю, что яд Нагайны не стер память Снейпа, а блокировал ее, — проговорила Гермиона, и я нахмурился. Нечто такое уже приходило мне в голову. — В конце концов, Гарри рассказывал то, что целитель сказал о воспоминаниях профессора. Снейп будет постепенно вспоминать прошлое под влиянием сильных эмоций. Когда он увидел Гарри — это стало своего рода толчком к разблокировке памяти, и он начал вспоминать отдельные моменты, если я верно поняла. — Честно говоря, я и сам не понял, — я повел плечом, чувствуя некоторое раздражение от этой неизвестности. Догадки догадками, но то, что пока у нас нет способа вылечить моего любимого человека, весьма нервирует. — Целитель как-то странно все говорил. — Значит, придется выпытать нужную информацию. Когда мы пойдем за Снейпом (а мы пойдем вместе с тобой, одному тебе не справиться!), я поговорю с целителем и узнаю все, что нам необходимо, — заявила воинственная Гермиона, на мгновение превращаясь в ту бойкую девочку, с которой мы когда-то познакомились. — А когда мы за ним пойдем? — я посмотрел сначала на Гермиону, а потом на задумчивого Рона. Какое-то время мы молчали, вслушиваясь в мерный ход часов, которые отсчитывали каждую секунду наших жизней. — Мы не можем забрать его сразу. Нам нужно какое-то время, чтобы подготовиться, чтобы создать условия. Извини, Гарри, но твой дом совсем не способствует излечению от психических заболеваний, — заявила Грейнджер с таким видом, что мы с Роном засмеялись. Она всегда говорила таким тоном, когда ждала, что мы будем сопротивляться. В очередной раз меня настигло острое чувство понимания, что эти два человека — моя единственная семья. Что у меня нет и не может быть никого дороже Рона и Гермионы. Я слушал, как они тихо продолжают диалог, смотрел на них, и не мог понять, как так вышло, что девять лет назад в Хогвартс-экспрессе я обрел не просто друзей, а семью? У меня никого-то, кроме них, и не было. Девять лет у меня были лишь они. Я любил Сириуса, но он просто не успел стать мне тем, кто сможет заменить друзей. Судьба так часто отбирала у меня близких, что сам факт того, что мы втроем так много пережили и до сих пор живы в полном составе, до сих пор меня удивляет. — А чем это пахнет? — вырвал меня из размышлений озадаченный голос Рона, и я тоже принюхался. Пахло гарью - довольно слабо, но учуять можно было. Несколько секунд мы друг на друга смотрели, а затем Гермиона вдруг подскочила и вылетела из комнаты, оставив нас сидеть и ждать хоть каких-нибудь объяснений. Запах гари стал сильнее, а затем в спальню вновь вернулась Гермиона, размахивая перед лицом полотенцем. — Заговорили вы меня, мальчики. Пирога не будет, увы. Останетесь без завтрака, — девушка фыркнула и, забавно тряхнув растрепанным хвостиком, под наш дружный смех опять скрылась за дверным проемом: — Идите чай пить, я сейчас заварю. За неимением лучшего есть печенье. — Похоже, она так и не научится готовить. Мы с Роном переглянулись и снова рассмеялись. Пока мы, все еще посмеиваясь, мыли руки под милое недовольное бормотание Гермионы над пирогом, я невольно, раз за разом, возвращался к мысли, как неправильно я прожил целых два года. В этой маленькой квартирке, пахнущей книгами, пергаментами и почему-то хвоей, я чувствовал себя удивительно гармонично. Вопреки всему, мне не казалось, что я стесняю друзей, я просто чувствовал себя на своем месте - там, где я и должен был быть. Сжимая в ладонях чашку горячего чая, я бессмысленно улыбался, наблюдая за друзьями. Они не обращали никакого внимания на то, что я молчу, потому что так было всегда. За все время нашей дружбы они привыкли, что я молчу, пока они говорят. Как бы странно это ни было, но в такие моменты я не чувствовал себя лишним; я знал, что они рядом, что они никуда не денутся. Гермиона называла это настоящей дружбой. А я — чудом. — Рон, открой дверь, — я снова вынырнул из себя на какой-то незначительной фразе, смысл которой я додумал по ходу дела, потому что не понял, что произнесла Гермиона. Подруга вновь очаровательно фыркнула, лукаво посмотрев на меня своими чудесными теплыми глазами, и я в ответ развел руками: мол, ты же меня знаешь. — Кого я вижу! — в комнату влетел яркий рыжий вихрь, который едва не снес меня со стула, бросившись с порога обниматься. Я улыбнулся, прижав к себе Джинни - а это была именно она. Маленькое солнышко, чудесное, всепонимающее и всепрощающее. Моя младшая сестра. — Я не знала, что ты начал выбираться из своего склепа. — Очень мило с твоей стороны, Джинни, я тоже рад тебя видеть, — усмехнулся я, выпуская девушку из объятий и отправляя ее обниматься с Гермионой. Рон состроил забавную рожицу, и шаркая любимыми тапочками, отправился наливать сестре чай. — А ты какими судьбами заглянула? — В отличие от тебя, любимый мой затворник, я часто бываю у братца и его невесты, — Джинни, закончив ритуал приветствий, уселась на стул Грейнджер и притянула к себе ее чашку с самым непосредственным видом. — Джинни всегда забегает после тренировок, — пояснил Рон, ставя на стол еще одну чашку и отбирая у сестры чашку Гермионы. Завязалась шуточная перепалка, но вскоре все успокоились и расселись вокруг стола. Несмотря на то, что все было по-прежнему, меня снова перебросило из спокойного созидания в пучины самобичевания. От прежнего кристально-прозрачного солнечного настроения не осталось и следа. Смена настроения последнее время вообще часто меня преследовала. Будто кто-то свыше желал в который раз испытать мои нервы. Я смотрел на Джинни, на то, как она с показной веселостью рассказывает нам о тренировке, и не видел ту девушку, которую я когда-либо знал. Я чувствовал фальшь в ее движениях, в повороте головы, в улыбке — она словно хотела казаться той, кем когда-то была. И она обманула бы кого угодно, но не тех, кто знал ее достаточно хорошо. Я даже не мог представить, что творится в ее душе. Прокручивал в голове последние два года, пытаясь понять, когда именно она успела измениться. После победы всем казалось что Джинни, несмотря на свалившееся горе, на несчастья, осталась все еще той Джинни, которая не пережила войну. Все восхищались ею, даже наша «семерка» время от времени говорила ей, какой она живчик. И она действительно была нормальной. Так когда же она успела измениться? Что я, черт возьми, пропустил? Она казалась успешной. Красавица, умница, сильная ведьма, лучшая из лучших. Охотник «Холихедских Гарпий», настолько талантливый, что ее едва не разрывали на части репортеры, стоило ей выйти из дома. О ней было слышно, она блистала. В семейном кругу она тоже была любимицей, все мы шли у нее на поводу, потому что она всех заряжала своей энергией. В голову пришла неприятная мысль, и я сразу же поник, ощущая себя полнейшим ничтожеством. Я вдруг подумал, что, возможно, я просто не замечал изменений в Джинни. Так же, как и не замечал изменений в Невилле. Как не замечаю изменений в Луне. Рон и Гермиона — это другое, не заметить, что они стали другими, я не смог бы никак, и даже мое бесконечное погружение в себя и свой собственный мир демонов не закрыло мне глаза окончательно. Но Джинни… Я мельком глянул на рыжеволосую подругу, которая продолжала что-то бойко говорить, но что - я не совсем понимал. Сделав над собой усилие, я вынырнул из своей любимой раковины и прислушался к разговору. — …в следующий раз я обязательно нашлю на него сглаз! Этот урод просто не знает, с кем связался, — Джинни откинула назад длинные блестящие волосы и рассмеялась, но как-то совсем невесело, зло. Гермиона хмыкнула, но ничего не произнесла, продолжая очень внимательно и серьезно смотреть на Джинни. На секунду мне даже показалось, что они о чем-то говорят по-своему, невербально, но наваждение тут же спало, будто его и не было. Младшая Уизли вдруг встрепенулась, приподняв голову, и кинула быстрый взгляд на часы на стене: - Ох, сколько уже времени! Надо же, не заметила, засиделась. Я пойду, а то опоздаю, через час подъедет журналист из «Ежедневного пророка», не хотелось бы, чтобы обо мне думали, будто я зарвалась от славы. Девушка плавно поднялась, обняла Гермиону, затем Рона и меня. Со мной она стояла чуть дольше положенного, прижавшись головой к моей груди и почти не дыша. На кухне повисла неловкая тишина, которую почти сразу же нарушил тихий голос Джинни: — Я рада, что ты вернулся к нам. — Я тоже рад, — с трудом выговорил я, отмечая, как неуловимо изменилась в доли секунды эта девушка. Она стала настоящей, я чувствовал это всей душой, но не смог бы объяснить, что именно произошло, даже под угрозой смерти. Джинни улыбнулась и оторвалась от меня, а затем, скомканно попрощавшись, убежала в коридор. Через пару мгновений хлопнула входная дверь, защелкиваясь на замок, и наступила звенящая тишина. Я смотрел то на Гермиону, то на Рона, и не знал, что говорить, что делать дальше. И по их лицам я видел — они тоже не знают. — И… И что это было? — неловко спросил я хриплым от напряжения голосом. Присев, я сжал в руках чашку с остывшим чаем, лишь бы только чем-то занять немного подрагивающие руки. Гермиона тоже бессильно опустилась на стул, и устало потерла глаза ладонями. — Это была Джинни и ее безумие. Добро пожаловать в наш мир, Гарри, — проговорила подруга и посмотрела на меня печальными глазами. Я обернулся и взглянул на Рона, который, растеряв весь свой задор, тоже теперь выглядел осунувшимся и уставшим. На меня навалилось еще одно откровение дня. Все борются с последствиями войны по-разному, как могут. Кто-то, как я, прячется в себе, запирает свою жизнь на все замки и зацикливается на внутренних переживаниях. Кто-то, как Гермиона с Роном, пытается бороться. Кто-то, как Невилл, пытается все исправить. Кто-то, как Кингсли, ходит везде только с охраной. А кто-то, как Джинни, пытается уничтожить все воспоминания о войне, чтобы стать нормальной. Только у нее не выйдет. Ни у кого из нас не выйдет справиться с собой, пока мы не примем то, что произошло. И рано или поздно, но нам придется это принять.