***
Последним украшением были листья, алевшие в темноте вокруг штаба, но и они вскоре сгинули, оставив потускневшие стволы безнадёжно сереть на ветру. Безрадостная картина. Работы по устранению неполадок в системе ведутся вторые сутки, оставив особняк без тепла, и наверху жарко топят камины, пытаясь согреть промёрзшие стены и озябшие руки претендентов - суровое испытание для будущего агента Ланселота, кто бы из них им не стал. А Мерлин большую часть суток проводит глубоко под землёй, в координаторской, отогреваясь бесконечными чашками горячего чая. В подвалах не бывает каминов. - И как это понимать? - Это взятка, сэр, - весело сообщает Ли, накидывая плед на широкие плечи. - Вы что... Но желание возмущаться пропадает, вытесненное ощущением брони, теплотой окутавшей тело, и руки тянутся сами собой, поправляя края, а глаза скользят по узору из клетки, оценивая случайно угаданные родовые цвета, и вместо раздражения приходит покой, и Мерлин уже не пытается отказаться от своевременного подарка, лишь уточняет: - От вас двоих? - Я в этом не участвую, Мерлин! - Замолкни, Джеймс! Конечно, от нас двоих. На улице такая холодрыга, а вы здесь возитесь ночи напролёт. С нами, сэр! - Да, сэр. С нами, сэр. - Вот! Надеюсь, вам понравилось, сэр? Возьмёте на новую миссию? - Вас двоих или плед? - Желательно совместить, сэр. -...но увы, не получится. Хозяйские руки неохотно стягивают ткань, разрывая объятие, заранее готовясь к скорой разлуке, и быстрым движением складывают в прямоугольник, аккуратно расправляют складки, укладывают на край стола. - Там, куда мы отправимся, плед нам не понадобится, а вы оба - пригодитесь. - Мы летим втроём, сэр? - Куда, сэр? - Вчетвером. С нами отправится Галахад. На Дальний Восток...***
Возвращаются они неделю спустя - всё теми же, но другими. Мерлин приходит в координаторскую первым, стряхивает ладонью с мониторов несуществующую пыль. Привычно садится в кресло, и упираясь руками в подлокотники, целую минуту смотрит на забытый на столике плед, который никто не осмелился с глаз убрать. Он не думает, но ему кажется, что в координаторской никогда больше не будет тепло. Несмотря на отлаженное отопление. Несмотря на шерстяной тартан, неведомым путём уже оказавшийся у него на плечах. Несмотря ни на что. Но пора начинать работу. И время идёт, и даже поздравления нового агента Ланселота не кажутся ни пустыми, ни лживыми. Мерлин плотнее закутывается в клетчатую ткань, рапортуя Артуру о выполненном задании, и лишь к поздней ночи опоминается, понимая, что в нём теперь достаточно сил, чтобы ехать домой, и почти привычно складывая плед, и оставляя его на столе. В транспортную капсулу он садится немного живее, чем был ещё утром, а значит - всё лучше, чем смел бы надеяться. И даже не знает, что в полночь на место него в кординаторскую придёт другой - коснётся пальцами клетчатой ткани, запахнётся в неё с головой, вдыхая ещё не выветрившийся запах снежинок, и будет вспоминать и сетовать, что шиллинг ему никто никогда не вернёт. Невыносимый зануда и сноб, но ему можно, Ли бы разрешил, хотя Ли давно уже расплатился со всеми долгами сразу. Какой-то паршивый шиллинг, Джеймс, не мелочись. Теперь ты ведь стал Ланселотом! Будь великодушен, как рыцарь, надевая на плечи клетчатый плед белоснежным плащом. У тебя остаётся память, теплая память из овечьей шерсти и запаха лондонского утра. Скоро будет немного легче. Иначе бы Ли этот плед никогда не купил.***
Семнадцать лет - не возраст для пледа, семнадцать лет - основа легенды. Мерлин чует неладное раньше всех, пряча тартан в стенном шкафу, но он не залёживается там слишком долго. Расправляются невидимые складки, и ложится на плечи, успокаивающе обнимая, проверенная годами ткань, когда кто-то приходит с заданий разбитым, словно из боя. Никто не говорит об этом вслух, никто не шутит, но шкаф никогда не запирают на замок, боясь, что однажды не хватит кому-то смелости и силы отпереть его в нужное время. - Персиваль, Джеймс... - Я знаю, Мерлин. Сам Персиваль приходит лишь несколько дней спустя, вернувшись с миссии на Майорке, очень тихо пройдя мимо ламп и рабочего стола, не потревожив ни единой тени. Открывает железные створки, но не закутывается в старый плед. Слишком прямой и гордый, лишь стоит и смотрит, и касается ткани чуть дрогнувшими пальцами, вспоминая и прощаясь. Предупреждает, как старого друга: - Будет новый Ланселот. Уточняет зачем-то: - Второй на твоём веку. Просит: - Но ты не забудешь первого. Ах нет, не просит - приказывает. Будто есть у пледа память, будто есть, что ему забывать. Будто можно забыть того, кто напоил тебя своей кровью. Об оставшихся будет кому позаботиться, Джеймс. Спи с миром.***
Когда в больничном крыле оказывается Гарри Харт, верить остаётся не столько в могущество врачей, сколько в божью милость, но чудес не случается, никогда, и именно поэтому Мерлин приносит в палату плед, впервые забрав его из координаторской. Стелет поверх унылых покрывал, расцвечивая надежду тартаном, прикрывает серым одеялом, скрывая тайное средство от чуждых глаз, и очнувшись, Галахад инстинктивно шарит по ним, интуитивно зная, что искать. Но натыкается ладонью лишь на красную кнопку. Это тоже неплохо. А в том, что отпуская Гарри долечиваться домой, кто-то случайно вкладывает клетчатый плед среди его вещей, ничьей вины нет. Только заслуга.***
Эггзи дела нет до легенд и традиций, до надежды и веры, до историй и запрета на вторжение в частные владения - он проводит в доме Гарри четыре дня, четыре долгих-долгих дня, прописанных в документах выходными, мысленно окрещенными Мерлином больничными. Все знают, что случится, когда он вернётся. Кресло Галахада не должно пустовать слишком долго. Но Эггзи имеет право тосковать. Нельзя начинать новую жизнь, не распрощавшись со старой. Он боится уборной на первом этаже, шарахается от кухни, в которой успел лишь однажды позавтракать, и не поднимается в гостевую спальню, опасаясь, что воспоминания накроют его с головой. А воспоминаний он не искал. Он искал отпущения. - Отвали от меня, Гарри Харт, - бормочет Эггзи, поднимаясь по лестнице в своей старой толстовке. - Отпустите меня, сэр, - вежливо просит будущий агент Галахад, уже в костюме спускаясь вниз. Но костюм не помогает. Ничего не помогает. Даже обнаруженный в шкафу Гарри красный халат. Эггзи наслаждается спасением мира, Эггзи учится жить и не вспоминать, Эггзи верит в себя целых три дня. А на четвёртый срывается. И находит в гостевой комнате плед, словно сам выкатившийся из неведомого угла ему под ноги, расстелившийся на полу. Не хочет, но вспоминает, как укрывался им неделю назад, засыпая под незримым присмотром наставника - ещё живого, ещё дышащего. Всего лишь спящего в соседней спальне. И заматывает в тартан плечи, закрываясь от враждебного, глупого мира, стискивает в пальцах края. Чувствует, как не вынеся его боли, рвётся на части обветшавшая за годы ткань, разрывая пополам и сердце, и тяжесть на нём. Утыкается носом в тёплую шерсть, не чувствуя ни холода, ни запаха давно истаявших в прошлом снежинок, ничего. Но почему-то верит. И загадывает желание - одно-единственное, сокровенное, последнее, завершающее желание. Никогда не становиться Галахадом. Ткань под его руками рвётся, и рвётся вместе с ней и реальность, сталкивая Эггзи в сонную пустоту. Он засыпает на холодном полу. И просыпается на рассвете, от запаха знакомого парфюма. - Ты уничтожил легенду, - с сожалением говорит Гарри Харт, опускаясь рядом с ним на колени. Перебирает длинными, живыми пальцами оставшиеся от пледа лоскутки. Смотрит на Эггзи осмысленным взглядом. Замирает, опуская ему на голову тёплую ладонь, ерошит уложенные в строгую причёску волосы. - Не уничтожил, - возражает Эггзи, не смея закрыть глаза, - создал новую. Агент Галахад усмехается, всё ещё не отводя взгляд. Не возражает. В конце концов, старый плед успел научить его правильно обнимать.