Игра в мяч

С резким, упругим звуком мячик взвивается высоко-высоко – я отбегаю спиной назад, подпрыгиваю и едва достаю его ракеткой. Попробуй-ка, отбей! Но нет, Кира достанет, она играет куда лучше меня. Снова резаный удар, я принимаю его с лёту. Ветер так и норовит сдвинуть растрёпанную чёлку на глаза, острые стебельки хлещут по ногам, цепляются за подол платья. Мне страшно, мне весело так, словно я на голодный желудок хлебнула добрый глоток весеннего вина. Скачет, скачет мяч солнечным зайчиком, с пронзительным свистом рассекает воздух ракетка. От дороги едва доносится гортанная кардассианская речь. Кире подавать. Чуть откинувшись назад, она подбрасывает мяч – навылет. Кто-то из кардассианцев оборачивается в нашу сторону. Сквозь слепящие закатные лучи мне удаётся разглядеть угрюмый низкий лоб, ломаный профиль. Должно быть, телохранитель. Кира не торопит меня. Утирая рукавом пот со лба, она вглядывается в моё лицо. Получится? Не получится? Сейчас я должна подать как следует. Вжих! – мяч срезается с ободка ракетки и летит, как камень, пущенный из пращи. Со слабым звоном он ударяется о броню на плече высокого поджарого кардассианца, и тот недоумённо поворачивает голову. С обветренных губ Киры глухо срывается ругательство. Три, нет, уже четыре дисраптора направлены на меня – я невольно пригибаюсь, накрываю голову рукой. Офицер, в которого я угодила, подбрасывает мяч, не глядя ловит его в ладони. Машет мне рукой… кажется, он хочет, чтобы я подошла. Гудящие от усталости ноги через силу повинуются мне, я невольно оглядываюсь на Киру. Она стоит по колено в траве, прижав руку к поясу брюк. Под поясом у неё нож – но чем он нам поможет против четырёх дисрапторов? Кое-как выбираюсь на пыльную дорогу. Подбитый мною кардассианец, слегка наклонив черноволосую голову, разглядывает меня, на губах его играет насмешливая улыбка. - Твоё? – снова подкидывает мяч. - Моё. Скосив глаза на значок гала, поблескивающий на броне, чуть слышно добавляю: - Я нечаянно. Гал коротко усмехается, на лицах охраны тоже появляются улыбки – но дисрапторы убирать никто не намерен. - Ты здесь живёшь? Мотаю головой: - Я из Роканты. К подруге приехала погостить. - А как тебя зовут? - Лара, - я отвожу волосы от лица. – Лара Алин. Небрежным движением он бросает мне мяч, от неожиданности я едва успеваю сжать его подрагивающими пальцами. - А моё имя ты знаешь, Лара Алин? Ртутно-серые глаза смотрят на меня с насмешливым прищуром. Я хочу отвести взгляд – и не могу, как примёрзла. - Не знаю. - Я гал Дукат, - с оттенком самодовольства произносит он. Ох, Пророки… Не зная, что сказать, снова бормочу: - Я не хотела. - Не бойся, - шершавые кончики пальцев касаются моей щеки, скользят вниз, к подбородку. – Я не собираюсь тебя наказывать. Скажи мне лучше, у тебя большая семья? - Мама, двое братьев и сестричка. Отец… отец в лагере. - Нелегко вам, должно быть, приходится, - гал Дукат сочувственно качает головой. – Я знаю, в Роканте сейчас перебои с продовольствием. Пожимаю плечами: - А где их нет? - Какая ты худенькая, бледная, - прохладная ладонь накрывает мои пальцы. Я инстинктивно отступаю назад, но гал Дукат не выпускает мою руку. – Скажи, как у тебя с арифметикой? Такого вопроса трудно было ожидать. Я развожу руками: - Учителя в школе хвалили. - Я сейчас заканчиваю инспекцию Дахкура. Поедем со мной? Поможешь мне с отчётами справиться. А я тебя награжу за это, тебе не придётся больше голодать. И что мне ему ответить? «Мне мама не разрешает к незнакомым кардассианцам во флаер садиться»? А за спиной у него, между прочим, четыре охранника. С дисрапторами. - Если не хочешь, не надо, - мягко говорит Дукат. – Я просто хочу тебе добра. Ага, верю, как же. Сегодня я откажу, а завтра меня в лагерь отправят? Сглотнув, я киваю: - Я помогу вам с отчётами. - И прекрасно, - в серых глазах вспыхивают искорки. – Идём. Изящная стальная птица заставляет меня восхищённо вздохнуть. Красота-то какая! - Прошу, - сильные руки обхватывают меня за талию, подсаживая в кабину. – Ты можешь сесть рядом со мной, Алин. Или мне следует называть тебя Лара? - Лучше Лара, - цежу я, не глядя ему в лицо. – Мы с вами всё-таки полчаса знакомы. - Как тебе будет удобно, - безмятежно говорит Дукат, придвигаясь к пульту управления. – Готовься, мы взлетаем. Устроившись с ногами на подоконнике, я склоняюсь над паддом. Шрифт очень мелкий, а я опять забыла, как его менять – не спрашивать же Дуката в третий раз. Последние солнечные лучики рассыпаются по стёклышкам витража. Похоже, раньше здесь был храм: разноцветные узоры складываются в изображение Сферы, на гобелене вытканы слова из книги Кай Сумара. «Если есть свет в сердце твоём, не бойся ночной тьмы, ибо пребудут с тобой Пророки в радости и горести…» Дальше не разобрать: кто-то опалил гобелен дисраптором. - Всё считаешь? – за спиной Дуката гулко хлопает дверь. Здесь очень сильный сквозняк, по ногам так и бьёт. - Я почти закончила, гал. - Ну и прекрасно, - он опускается на подоконник рядом со мной. – Ты уже поужинала? - Да, спасибо, - я опускаю взгляд, чувствуя, как щёки заливает краска досады. Я не хочу принимать кардассианские подачки, но хаспарат пахнул так вкусно… Две порции смела – и совесть меня не остановила. - Тебе сколько лет? – тихо спрашивает Дукат. Его ладонь легонько поглаживает моё плечо. Это не противно, это даже приятно. - Семнадцать. А зачем вам? - Так просто, - сухие губы касаются моей щеки. – Почему ты дрожишь? Я не сделаю тебе больно. Хорошенький вопрос – почему. Откуда мне знать, что он со мной сделает, у меня никогда ничего не было с кардассианцами… И с баджорцами тоже, если совсем честно. Руки Дуката неспешно стягивают с моих плеч тонкую ткань платья, губы, мазнув по подбородку, прихватывают кожу на шее, и от касаний влажного языка меня снова прошибает дрожь – это уже не страх. - Я бы тобой долго-долго любовался, - шёпот окутывает, обволакивает невесомой пеленой тепла. – На тебя можно смотреть, как на лакатские статуи… Пророки, никто и никогда не говорил мне таких слов. Никто не называл меня красивой, даже Мур, который признавался мне в любви и таскал мне корзинами веклаву. Лёгкими, дразнящими движениями ладони Дуката скользят по моему телу, горячие губы прижимаются к коже. На мне уже нет ни лоскута одежды, но мне ни капельки не стыдно, я вижу ошеломляющий восторг в его глазах, и мне хочется ещё, ещё… Я вскрикиваю, наверное, больше от неожиданности, чем от боли, принимая его, но сильные пальцы успокаивающе поглаживают мой затылок. - Будет легче, - выдыхает он. – Сейчас. Я сжимаю ладони на его плечах, подчиняясь размеренному ритму движений. На смену боли и неловкости мягко, волна за волной накатывает томительное удовольствие. Зажмурившись, прижавшись лбом к плечу Дуката, я стискиваю его так сильно, как только могу, и едва чувствую горячую влагу под веками. Пальцы Дуката расслабленно перебирают мои волосы, рассыпавшиеся по плечам. - Такое богатство грешно прятать. Не закалывай их, ладно? Я закажу для тебя на Кардассии серебряный ободок с кристаллами. Он тонкий и лёгкий, тебе будет очень к лицу. - Вы же улетите, - шепчу я в подушку. – Вы вернётесь на Терок Нор. - Я возьму тебя с собой, - сонно выдыхает Дукат. - Разве так можно? - А кто вправе мне указывать? – хмыкает он. – К тебе будут относиться со всем надлежащим уважением. Тебе там будет намного лучше, чем на Баджоре. Как же мне хочется верить ему. Мне кажется сейчас, будто всю жизнь я провела в тени, в прохладе – и вдруг солнце брызнуло мне в глаза ослепительными каплями. Я не хочу терять Дуката. Но разве можно потерять то, что тебе не принадлежит? Ветер бьёт в лицо холодной струёй, я плотнее стягиваю на груди концы шарфа. Подарок Дуката… Я сначала хотела отказаться, но он так взглянул на меня, что я без дальнейших пререканий повязала шёлковый лоскут на шею. - Здорово, правда? – он оборачивается ко мне, перекрикивая свист ветра и шум мотора. Я киваю. Вчера мы летели низко-низко, прямо над дорогой, а сейчас внизу расстилаются зелёные лоскуты полей, лесов, синие, как само небо, озёра. - Ты когда-нибудь летала так высоко? Кто взлетел высоко, тому и низко падать… Подумав, я озвучиваю эту мысль Дукату. Запрокинув голову, он звонко, заразительно смеётся. - Если придётся падать – так тому и быть. Но пока я не вижу того, кто мог бы меня свалить. - Ты не мог бы повернуть чуть правее? Дукат не слышит, и я прикладываю руки рупором ко рту, ещё раз прошу о том же. - Зачем – правее? – он недоуменно поворачивает голову. Ветер треплет его густые чёрные пряди, на месте строгой зализанной причёски уже давно остался буйный вихрь. - Хочу посмотреть, что там. - Там бараки для рабочих. Какой смысл на них смотреть? - На всякий случай, - пожимаю плечами. – Чтобы не забыть, во что превратился Баджор. Серые глаза из-под надбровных гребней хмуро, сурово смотрят на меня. Я не отвожу взгляда. - Я не намерен обсуждать с тобой политические вопросы, - цедит он. – Но баджорцам не мешало бы проявлять хоть немного благодарности за всё, что мы для них сделали. За разграбленные недра? За выжженные поля? За тысячи смертей? В какой параллельной Вселенной живут кардассианцы, если они требуют от нас благодарности? Флаер плавно идёт на снижение. Пальцы Дуката успокаивающе гладят мою ладонь. - Сегодня я заканчиваю инспекцию, утром мы улетаем на Терок Нор. Будь готова. Похоже, для офицеров из местной администрации проводы префекта – воистину праздник: с проверкой покончено, можно снова творить всё, что хочется. На напитки для прощальных посиделок они не поскупились, и начальник вряд ли хоть раз за вечер задумался о соблюдении меры. Во всяком случае, на ногах он стоит нетвёрдо. - Лара, помоги мне с бронёй, пожалуйста. Сними её с меня, - выдыхает он, опускаясь на кровать. Я присаживаюсь рядом с ним, осторожно освобождаю его плечи от тяжёлых пластин. - Как хорошо… Полежи со мной. - Дукат, - осторожно выбираюсь из-под его руки, - вообще-то, не мешало бы и сапоги снять. Он пытается привстать – и я обхватываю его поперёк талии, не давая свалиться на пол. - Дай-ка я сама. Не дёргайся. Сапоги я убираю под кровать, достаю из шкафа плотный шерстяной плед. Кардассианцам ведь очень вреден холод. - Спасибо, - сонно бормочет Дукат, потираясь щекой о мягкую ткань. – Что бы я без тебя делал… Я сижу на краю кровати, чуть соприкасаясь с ним пальцами. Я жду, пока его дыхание станет ровным и размеренным, а ресницы перестанут вздрагивать: это будет значить, что снотворный порошок подействовал. Как я всё рассчитала! От отскока мяча до белой щепотки, всыпанной в бутыль канара. Шакаар гордился бы мной, хотя он очень отговаривал меня от этой затеи. Но у меня всё получилось – осталось только добраться до компьютера и перебросить ребятам файлы кардассианского командования. Пусть Шакаар сам решает, как их взламывать. А те ли это, собственно, файлы? Уж больно легко мне удалось до них добраться. Ну ладно, наш командир разберётся. А мне пора ноги уносить, пока Дукат не проснулся. Набросив плащ, я подхожу к двери, и мой взгляд прикипает к металлическому стволу дисраптора, забытого Дукатом на кресле. Говорите, некому свалить вас, господин префект? Тяжёлая рукоять обдаёт мою ладонь холодом, я устраиваю палец на спусковой кнопке. Это вам за Галитеп. За голод. За то, что превратили нас в скотов, вымаливающих крохи пищи. Я ведь не буду медлить, правда? Шумно потянув носом, Дукат поворачивается на бок, устраивая ладонь под щёку. Уголки жёстких губ подрагивают, словно ему снится что-то очень приятное. Дисраптор тянет мою руку вниз, локоть ходит ходуном. Что, убивать сонного подло? Ну так я тебя сейчас разбужу. Размахнувшись свободной рукой, я отвешиваю Дукату пощёчину. Дёрнувшись, он вскидывает голову и расширенными от изумления глазами смотрит на оружие перед своим лицом. - Лара?.. - Я самая, - выдыхаю сквозь зубы. – Я убью тебя. Сейчас. И я хочу, чтобы ты знал, почему умираешь. Страх в тёмных зрачках сменяется гневом, но и он выцветает, уступая место сонной усталости. - Честно говоря, мне это не очень интересно, - Дукат прикрывает зевок ладонью. – Хочешь стрелять – стреляй, но давай обойдёмся без пропагандистских бесед. - Не получится без бесед, - в висках у меня закипает злоба. – Хватит, накомандовался. Кардассианец пожимает плечами: - А я думал, я тебе нравлюсь. - А вот это уже не имеет никакого значения. Кнопка жжёт мой палец. Зажмурив глаза, я с силой вдавливаю её. Щелчок – и ничего. Закинув руки за голову, с силой потягиваясь, Дукат поднимается с кровати. - Я буду тебе признателен, если ты положишь подарок для моего сына на место. Такую точную модель дисраптора нелегко было найти. Моя ладонь разжимается, я опускаю игрушку на кресло. Что ж. Я хотя бы успела файлы отправить. - Охрану ко мне в комнату, - командует префект по коммуникатору и растерянно переминается с ноги на ногу: босиком на голом полу холодно. – Лара, а куда ты поставила мои сапоги? Подол платья намок от росы, я машинально стряхиваю с него травинки. Кардассианцы не торопятся, командир то и дело протирает заспанные глаза. Алой полоской у горизонта разгорается солнечное пламя. Что ж, наверное, так лучше всего. Пророки у врат Небесного Храма будут знать, что на моих руках нет крови. Вот только колени всё равно трясутся, и я на каждом шагу спотыкаюсь. - Ну, хорош, что ли, - командир оглядывается. – Какой смысл далеко уходить? Давайте здесь. Кардассианцы вскидывают винтовки, и я поднимаю взгляд к небу, чтобы не видеть их. И чтобы не выкатились из глаз колючие слезинки. Я представляю рядом с собой маму, Шакаара, худенькую, не по годам серьёзную Киру, насмешников Фьюрела и Лупазу… - По приказу гал Дуката, префекта планеты Баджор, командующего войсками Кардассии на космической станции Терок Нор, приводится в исполнение приговор Ларе Алин за покушение на жизнь государственного деятеля. Мне страшно. Я хочу домой. Надеюсь, хоть что-то полезное Шакаар в моих файлах найдёт? Винтовки щёлкают. Я ойкаю, вздрагивая всем телом. Почему-то мне совсем не больно, только под грудью закололо. И вспышки я не видела… - Свободна, - ухмыляется командир. – Приказ выполнен. Как – выполнен?! Растерянно переступаю с ноги на ногу: - И вы не будете меня расстреливать? - Мы тебя уже расстреляли. Незаряженными винтовками, как распорядился гал Дукат. Я недоумевающе смотрю на кардассианца – и меня пробивает дикий, истеричный смех. Слёзы текут по щекам, я уже не пытаюсь их сдержать. Кто-нибудь любит кардассианский юмор? - Да, вот ещё, - командир протягивает мне какой-то круглый предмет, запакованный в плёнку. – Велено передать. Пошли, ребята. Солдаты уходят, топча высокую траву. Им больше нет до меня дела. Непослушными пальцами я разворачиваю плёнку. И опускаюсь прямо на пыльную землю, ещё не прогретую солнцем. У меня в руках – кардассианский серебристый ободок с прозрачными кристалликами.