Думай обо мне постоянно

Йесон задумчиво погрыз колпачок ручки и невидящим взглядом уставился в пустую страницу блокнота. Ночь была его любимым временем для творчества: никуда не нужно бежать или спешить, можно спокойно расположиться в кресле, разложить перед собой тетрадь и задуматься над словами или музыкой для новой песни. У Йесона даже был особый ритуал, без которого он просто не мог засесть за сочинительство. Первое — нужно обязательно потушить свет в комнате и зажечь лампу. Её успокаивающий жёлтый свет действовал всегда благодушно и расслабляюще, чувствовался прилив сил и творческой энергии. Второе обязательно правило — писать в блокноте или тетради. Никаких гаджетов или компьютеров, только девственно чистый лист бумаги и обычная шариковая ручка. Стоило только устроиться поудобнее в кресле и взять в руки инструмент — и мысли мгновенно начинали складываться в красивые строки. Строки, пропитанные любовью и нежностью. Музыку он писать не любил, больше доверяя профессионалам, а вот стихи выходили из-под его пера с завидной регулярностью. Йесон прекрасно знал, почему взялся за сочинительство: два года армейской службы нужно было чем-то занять. Общественные работы днём и вечера, проведённые в кафе, отвлекали и давали возможность забыться, а вот ночи чем-то занять не получалось. Именно тогда ночь и стала его верным союзником в творческих делах. Но не только грусть, тоска и переживания о будущем были причинами, послужившими толчком к сочинительству. Главная из причин — практически полное отсутствие общения с самым близким ему человеком в группе. Макнэ Super Junior был постоянно занят на всевозможных съёмках, договориться о встрече с ним было очень и очень трудно, даже по телефону они общались редко, а уж когда начался промоушн с новой песней, то он вообще пропал из виду. Йесон скучал, так сильно, что вся та любовь, которая скопилась в душе и которую некому было отдать, стала выливаться на бумагу в виде красивых и нежных стихов. Йесон не обижался на макнэ, он понимал, что тот очень занят, поэтому не требовал постоянного общения или частых встреч, однако иногда нет-нет да проскакивала в голове шальная мысль: "А не забыл ли о нём Кюхён?" Нет, это невозможно, просто невероятно, поэтому старший отгонял эту мысль и не позволял ей прочно укорениться в сознании, однако она появлялась с завидной регулярностью. Обычно за ночь Йесон успевал написать несколько стихотворений, правда почти все они тут же уничтожались, потому что автор не был доволен своими творениями, однако паре-тройке всё же удалось выжить. Свои стихи он никогда никому не показывал, потому что считал, что занимается несерьёзным делом, и написанные им стихотворения не могут быть чем-то большим, чем просто ночными излияниями на бумагу. Однако стоило случайно оставить блокнот в репетиционной, как менеджер тут же решил засунуть в него свой нос. Результат — песня. Йесон долго не мог подобрать музыку к словам, потому что к этим стихотворениям он относился особенно трепетно, поэтому и не отправил их в общую корзину. Именно эти строки полностью передавали те чувства, которые он испытывал к макнэ, а чтобы передать свои эмоции людям и, что главное, самому Кюхёну, должна быть особенная музыка: нежная, спокойная и чувственная. В конце концов после долгих поисков главный вокалист всё-таки нашёл то, что ему было нужно. Даже после того, как песня была готова, Йесон не был уверен в том, стоит ли её вообще кому-то показывать, однако менеджер и организаторы концерта Super Junior KRY предложили устроить премьеру на первом же выступлении в Японии. Чонун сомневался в том, что готов исполнить то произведение, которое было написано конкретному человеку, на публику. Пришлось долго свыкаться с этой мыслью и не менее долго тренироваться, чтобы выступление прошло на высшем уровне. На самом деле его мало волновало мнение общественности по поводу написанного им произведения, самое главное — как отреагирует на него Кюхён. Макнэ был в курсе того, что хён написал песню и будет исполнять её на концерте, однако о посвящении он даже не догадывался. Первый концерт KRY за два последних года, первое выступление Йесона после возвращения из армии. Непередаваемые эмоции, слёзы радости и счастья — Йесон думал, что ничто не сможет затмить эти крышесносящие ощущения, однако всего одна фраза, сказанная Кюхёном прямо на сцене сразу после исполнения той самой песни, выбила его из равновесия: — За эти два года Йесон написал много новых песен. — Некоторые из них подходят Кюхёну. Я написал их ночью, думая о нём. — Можно же сказать правду, но выдать её за шутку? — Пожалуйста, не думай обо мне по ночам. Йесон даже на секунду опешил. Ему показалось, что он ослышался, однако с каждым мгновением до него всё лучше доходил смысл сказанного. Возможно, Кюхён только пошутил, чтобы не показывать истинные чувства на публику, а, может быть, он говорил серьёзно? Может быть, эти два года развели их в разные стороны, и совсем неважно, что их связывало друг с другом раньше? Оставшийся час от концерта прошёл как в тумане. Главный вокалист плохо помнил о том, что говорил, что пел, да и как пел, кажется, он даже смеялся и поддерживал разговор двух макнэ, однако воспоминания практически стёрлись из памяти. Он даже не помнил, как переодевался в гримёрке после концерта и как оказался в своём номере гостиницы. Всё это время в мыслях блуждала лишь одна фраза: "Пожалуйста, не думай обо мне по ночам". Она въелась в мозг и никак не хотела его покидать. Йесону казалось, что он слышит её снова и снова. Хотелось зажать голову руками, сжать её покрепче. Может, хотя бы так она испарится? Неужели всё-таки макнэ забыл, что было между ними? И заботу друг о друге, и признания, и их любовь в конце концов? Йесон не мог в это поверить, просто не хотел. Наверное, стоило поговорить с Кюхёном, объясниться, выяснить всё раз и навсегда, однако после концерта не было ни моральных, ни физических сил, поэтому максимум, на что хватило Чонуна, так это на то, чтобы запереться в своём номере. Сославшись на усталость и недомогание, он, под недоумённые взгляды окружающих, покинул стол, за которым все ужинали, и поднялся к себе. Спать не хотелось, вспоминать о таком долгожданном ранее концерте тоже, потому что все положительные эмоции были в одно мгновение перечёркнуты жирной красной линией, созданной из слов "Пожалуйста, не думай обо мне по ночам". Голова шла кругом. Йесон решил привести мысли в относительный порядок, лёг на кровать, закрыл глаза и попытался расслабиться, однако ничего не помогало. Даже тело не могло принять расслабленное положение, а что уж говорить о нервах? В порыве главный вокалист поднялся с постели, вытащил из рюкзака блокнот и ручку и сел за стол, не забыв перед этим выключить верхний свет и зажечь настольную лампу. Может быть, хотя бы сочинительство поможет отвлечься? Раньше помогало. Однако слова не хотели складываться в строки, хаотично прыгая и мельтеша в голове не хуже попрыгунчиков. Йесон уже испортил несколько листков, впереди ещё большая стопа, но пока ничего приличного не получалось. Главное — не получалось забыться. Ну созданы же все условия! Ночь на дворе — раз, горит лампа — два, листок и ручка перед глазами — три. Что ещё нужно? Йесон встал и прошёлся по комнате. Нет, без относительного равновесия в душе ничего написать не получится. "Пожалуйста, не думай обо мне по ночам" — эта фраза била по вискам, перекрывая другие мысли. Нет, нужно избавиться как-то от неё, но как? Решительно подойдя к столу, он взял в руки ручку и крупными буквами написал эту омерзительную фразу на белом листке. Яростно нажимая на ручку, которая была уже готова прорвать бумагу, он выводил букву за буквой. Сжав зубы, Йесон снова и снова обводил их, будто пытаясь вытеснить всю боль и обиду на беззащитной бумаге, которая всё стерпит. Только после того, как рука отозвалась ноющей болью, он положил на стол ручку и брезгливо отбросил листок с такой ненавистной ему фразой в сторону. Стало легче, но не на много, однако прежней ненависти уже не было. Только злость и жуткая обида как на самого себя, что не уделял должного внимания любимому человеку, так и на Кюхёна, который заработался и совсем забыл о своём парне. От тяжких раздумий Йесона отвлёк стук в дверь. Разговаривать ни с кем не хотелось, однако проигнорировать чужой приход было бы невежливо. Пересилив себя, он открыл дверь. На пороге стоял Кюхён. — Хён, — осторожно начал он, внимательно рассматривая невозмутимое лицо Чонуна, — как ты себя чувствуешь? Я тебя не разбудил? — Нет, — чуть помедлив, ответил старший и отступил в сторону, пропуская макнэ внутрь номера. На вопрос о состоянии здоровья он решил не отвечать, потому что лучше промолчать, чем вывалить всё, что думает на самом деле, на любимого человека. — А то ты был такой странный после концерта, задумчивый, грустный, потом даже с ужина ушёл, — проговорил Кюхён, проходя в комнату и присаживаясь на краешек кровати. — Устал немного, — ограничился Йесон общей фразой и снова сел на стул спиной к макнэ. Повисла неловкая тишина. Йесон не знал, что сказать, а посмотреть на макнэ было выше сил. Чонун уже практически на сто процентов уверился в том, что между ними всё кончено. Так нелепо и глупо, так по-детски, но всё же спросить напрямик духу не хватало. Нет, он не был готов потерять Кюхёна, но тот больше не проявлял каких-либо эмоций по отношению к старшему. Да раньше они вообще не могли усидеть рядом друг с другом, а сейчас между ними будто возникла высокая стена. — Ты что-то пишешь? — Кюхён потянулся к столу и взял в руки блокнот. — Ну да, ты же любишь писать по ночам. — Надо же, ты это помнишь? — губы старшего скривились в презрительной ухмылке. — Конечно, ты же сам мне говорил, — с нотками недоумения в голосе проговорил младший и пролистал блокнот. — А почему он пустой? — он окинул внимательным взглядом скрученные в комки листки бумаги, разбросанные по столу в картинном беспорядке. — Не пишется что-то, — еле выдавил из себя Йесон. Каждое слово давалось ему с огромным трудом. Главным его желанием было поскорее лечь спать, заснуть и, может быть, никогда не проснуться. Он был согласен и на это, но только бы не испытывать тех чувств, которые глодали его сейчас. Обида, злость, ярость — Йесон не знал, почему он ещё жив? Эти эмоции были настолько сильны, что пробили брешь в сердце, и теперь там образовалась большая чёрная дыра. Он ничего не чувствовал, только пустоту, а ещё дикую усталость. — Ты, наверное, и правда устал, тебе нужно выспаться. Всё-таки первый концерт после долгого перерыва, — поучительно проговорил Кюхён. Одним движением он сгрёб измятые листки со стола в корзину и потянулся за последним — гладким и ровным — который лежал на дальнем краю стола. — Не трогай его, — бросился ему на перерез Йесон, однако опоздал. Младший взял в руки листок и вчитался в написанный на нём текст. "Пожалуйста, не думай обо мне по ночам". Кюхён удивлённо посмотрел на разозлённого донельзя старшего, а потом снова уставился на листок. Ни один из них не произнёс ни слова. Чонун ругал себя всеми известными ему нецензурными словами. Зачем оставил этот злосчастный листок на столе? Почему не выкинул его? Выплеснул злость на беззащитную бумагу? Так отправь её в утиль, а не раскладывай на столе всем на обозрение! — Надеюсь, ты не принял мои слова всерьёз? — макнэ внимательно посмотрел на хёна. — Конечно, нет, — чуть помедлив, медленно проговорил Чонун и даже попытался выдавить что-то наподобии улыбки, но плохо получилось. — Я слишком хорошо знаю тебя, Йесон-а, — строго проговорил Кюхён, буравя сердитым взглядом дыру в лице старшего. — Я даже знаю, о чём ты подумал, но хочу тебе сразу сказать, чтобы ты даже не начинал верить тому бреду, который я имел дурость ляпнуть на сцене. Своим признанием ты застал меня врасплох. Вот и вырвалось первое, что в голову пришло. Что я мог ответить тогда? Что тоже думаю о тебе каждую ночь, да и не только ночь, а двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю? Это было бы слишком даже для наших ополоумевших фанатов. — А что я мог вообще подумать, Кю-а? — взвился Чонун, вскакивая с места и стреляя возмущённым взглядом в сторону ошарашенного неожиданным поведением любимого макнэ. — За всё время, пока я был в армии, мы с тобой разговаривали в лучшем случае раз в неделю, да и то по телефону, а виделись раз в месяц, да и то опять же в лучшем случае. Даже сейчас, когда я вернулся, мы с тобой общаемся как неродные люди, будто ты забыл о том, что между нами было. И что ты предлагаешь мне думать? Кюхён опустил голову и обиженно засопел, а Йесон вдруг опомнился и снова опустился на стул. Вот зачем он сорвался? Сейчас макнэ вообще развернётся и уйдёт, хлопнет дверью и вообще прекратит с ним общаться. Кюхён вспыльчивый и обидчивый, а такой тон он не переваривает вообще. Почему сначала действует язык, а потом уже голова? Сейчас же прекрасная возможность всё выяснить, а Йесон собственными руками разрушил её. — Понимаю, хён, ты очень обиделся на меня, — начал, запинаясь, макнэ, теребя в руках всё тот же листок с написанной на нём злосчастной фразой. — Мы и правда очень мало общались два последних года, и в этом только моя вина. Не знаю, — он покачал головой, — то ли работа так достала, то ли я просто устал, но свободное время, которого, к сожалению, было очень мало, я проводил дома в одиночестве. Ни с кем не хотелось общаться, вот совсем. — Что случилось? — взволнованно спросил старший, перебираясь со стула на кровать рядом с Кюхёном. — Да в том-то и дело, что я не понимаю причины, — пожал плечами младший. — Хотелось просто запереться в комнате и лежать, тупо глядя в потолок, что я и делал, собственно говоря. Наверное, дело просто в усталости. — Но почему ты не рассказал мне? — Йесон не мог понять, чем заслужил такое недоверие макнэ. Раньше у них не было секретов друг от друга, а сейчас получается, что эти два года изменили их отношения до неузнаваемости. — И как я мог объяснить своё поведение, если я и сам до сих пор не знаю, что вообще творилось? — Кюхён тяжело вздохнул и, чуть помедлив, улёгся на кровать, а голову пристроил на коленях хёна. — Тогда я практически ни с кем не общался, даже с тобой. — Но почему тогда никто из наших мне не рассказал? Они-то уж наверное заметили твоё странное поведение, — Йесон запустил пальцы в уже немного отросшую шевелюру младшего. — Ещё как заметили, — усмехнулся тот в ответ и блаженно закрыл глаза. — Скорее всего, они не хотели тебя волновать. К тому же они не знали, что я и с тобой не общаюсь. Они немного помолчали. Кюхён плавился от нежных прикосновений, а хён обдумывал слова, сказанные младшим. — И долго у тебя продолжалась эта типа "депрессия"? — Чонун до сих пор не мог понять, почему макнэ всё же не поделился с ним, не рассказал о своём странном состоянии, но что уж теперь об этом говорить? Хотя бы теперь есть подобие рационального объяснения его поведению, а остальное его мало волновало.. — Около года примерно, — послышался ответ. — Ха, интересно, тогда почему ты дурака валял ещё один год? — возмутился Йесон. — Почему бы не прийти к хёну домой и не рассказать ему всё? Не логично ли, Чо Кюхён? — Логично, — кивнул в ответ макнэ, — но я побоялся. — Чего? — удивлению старшего не было предела. — А вдруг ты обиделся на меня? — младший поднялся и снова уселся рядом с Чонуном. — Я бы и сам себя прибил за такое отстойное поведение. Ты не заслужил такого наплевательского отношения. Но тогда я не мог поступить иначе, понимаешь? — Ты мог всё это рассказать мне ещё год назад, а не мучить недоговорками. Неужели ты думаешь, что я бы не понял? — Я самая последняя мразь, да, хён? — Кюхён жалобно посмотрел на Чонуна, на устах которого уже играла лёгкая улыбка. — Ты не представляешь, что я только себе не напридумывал, — прошептал старший крепко обнимая макнэ. — Что я тебе не нужен, что ты меня забыл, что у тебя появился другой и тому подобное. Эти два года были сложными не только из-за того, что я не мог выступать на сцене, но и из-за того, что мы не общались и практически не встречались. Я очень сильно скучал, но тоже боялся выводить тебя на откровенный разговор. Больше всего на свете боялся и боюсь услышать, что я тебе не нужен. А сегодняшний концерт лишь подтверждал мои догадки. И это твоё: "Пожалуйста, не думай обо мне по ночам". Сначала я не поверил своим ушам, а потом, как мне показалось, всё встало на свои места. — Нет, хён, всё это вообще ничего не значит, — решительно проговорил Кюхён. — Я поступил необдуманно и даже эгоистично, просто пустил дело на самотёк, даже не подумав о тебе. Понадеялся на то, что всё наладится само собой. Наивно решил, что ты не обратишь внимания на наше "недообщение". Так глупо. Мне очень стыдно перед тобой, но я готов искупить свою вину. Как угодно. А вот это, — он протянул листок Чонуну, — нужно уничтожить. Забыть об этом раз и навсегда, — младший смял страницу в руке и отправил её в урну. — Понимаю, что я не в праве о чём-то просить тебя, но, пожалуйста, хён, пообещай мне одну вещь. — Какую? — затаив дыхание, поинтересовался Йесон. — Думай обо мне постоянно.