Ориентальный романъ.

— Уже неделя, — задумчиво проговорила Варя, пересчитывая накопившиеся в сахарнице жесткие бумажки. Традиция отправлять друг-другу карточки с короткими посланиями за едой стала практически неотъемлемой чертой Вариного референтства. После случая с реповым рассолом Анвар долго мучил Варвару Андреевну расспросами о ее вкусовых пристрастиях, отвращениях и аллергиях, после чего лично контролировал все, что в положенные часы приема пищи направлялось из кухни в ее кабинет, и каждую подобную съестную посылку снабжал карточкой с парой-тройкой добрых слов. Работала Варенька в небольшой, но крайне уютной комнате, оформленной под стандартную европейскую библиотеку или книжную лавку. Потолок был невысоким, сужающимся по углам, отчего образовывалось некое подобие готической арки с нишами, в которые, к слову, Варвара Андреевна успела припрятать, по ее мнению, вещи первого назначения, а именно: иголку с ниткой, запасную банку чернил, гребешок и капли от мигрени. Вещи эти часто перекладывались, путались, падали, и, в конце концов, теряли свое первостепенное значение, отчего заменялись другими безделушками, обреченными на ту же участь. Кабинет Варя выпросила себе по двум простым причинам: во-первых, единственным столом в ее спальне была шахматная подставка, использовать которую в иных целях не представлялось возможным, а, во-вторых, из сада прекрасно можно было рассмотреть любой уголок девичьей комнаты, а уверенная в совершенной секретности и важности своей работы Варя не могла допустить какой-либо информационной утечки. В кабинете балконная дверь также присутствовала, но была куда меньше, чем в Вариных апартаментах, и в случае необходимости прочно запиралась на засов. Но вернемся к запискам: в них не было ничего фривольного, лишь сухая учтивость, но она была представлена в такой замечательной форме, что получение весточки от своего начальника Варвара Андреевна каждый раз ждала с большим нетерпением. Анвар писал на красивых карточках, обрисованных дивным орнаментом, и от того любая мелочь в его исполнении становилась торжественна. Варя отвечала проще, используя в качестве бумаги обрывки черновых документов. Простоту материала девушка компенсировала витиеватыми пожеланиями удачного дня на русском и спокойной ночи на французском языках, раз за разом меняя прилагательное «удачный» на «добрый», «светлый», «незабываемый» и «необыкновенный». Так продолжалось около пяти дней, пока однажды записка, адресованная Варе, не оказалась выведена турецкой вязью. — Что это еще такое?! — возмутилась девушка, крутя бумажку в руках, пытаясь найти, где же у написанной фразы значилось начало. Потратив на бесполезное исследование свыше получаса, Варвара Андреевна стала обдумывать план мести. Но все ее варианты, как были были они хороши, казались провальными. По-русски Анвару прочитать не составило бы никакого труда, по-французски и подавно, а других языков Варя, к сожалению, не знала. Поэтому, со вздохом встав и потянувшись, она взяла с полки первую попавшуюся книгу, наугад открыла страницу и выписала кусок вязи, показавшийся ей наиболее запутанным. — Вот так как-то. Прибежавшая на звук колокольчика темнокожая служанка осторожно взяла карточку, посмотрела на нее бесстрастно и удалилась прочь. Варе было скучно. Работа, о которой просил ее Анвар-эфенди, была несложной и однообразной, отчего прекрасно выполнялась барышней еще до обеда. Все остальное время Варвара Андреевна маялась от безделья, слоняясь по дворцу и ища хотя бы книги на понятном ей языке. Армаам, столь любезно помогавшая Варе по первой просьбе, была женщиной приятной, но недалекой, и оттого долго беседовать с ней русская барышня подолгу не могла. Остальные обитательницы женской половины дворца были либо старыми (под 35 лет) и скучными, либо совсем девочками, едва расставшимися с куклами и игрушечной посудой. Все они обучались французскому, но говорили на нем до того коряво, что Варя неучтиво морщилась. Она пыталась быть милой, рассказывать о «далекой холодной Руссии», о селе, о европейской моде, но проводить так все дни напролет ей просто не позволяла природа. Душе хотелось приключений, а не сплетен и бантиков. Но единственный приятный ей собеседник был практически недосягаем, и проблема состояла не только в различии полов и невозможности их пересечения. Анвар-эфенди в виду своей непростой государственной должности имел ряд обязанностей, с первого раза необозримых Вареным приземленным сознанием. Он был поистине странным субъектом: то подолгу пропадал где-то, при том не отлучаясь с территории владений Митхад-Паши, то его вновь становилось слишком много. Лично Варе он даже в недолгие часы своего присутствия уделял недостаточно внимания, что скучающей барышне было вдвойне противно. По ночам она подолгу смотрела на луну, пытаясь понять, какой недальновидный и лишенный всяческих аналитических способностей черт дернул ее тогда попроситься с Анваром в Стамбул, в котором вместо экзотики и приключений барышню встретила недалеко ушедшая от петербургской пагубная рутина. Пытаясь отвлечься от назойливых размышлений, Варя взглянула в окно. Третий день солнце игриво пряталось в тумане, прекратив, наконец, душить и мучить непривычного к зною юного путешественника. Оно поумнело и одумалось, встречаясь с ветром в цветах гибискуса, и роса, задержавшаяся в нежных листьях, искрилась радугой, соря разноцветным бликами вокруг, сияя, заманивая. Решив, что в такую погоду сад вполне можно изучить, Варя приколола к волосам парчовую шапочку и вышла к лестнице, ведущей с балкона к одному из садовых фонтанов. Когда она миновала толпу поющих под саз* наложниц-черкешенок, то очутилась в лабиринте, сложенном из розовых кустов, переплетённых плотной аркой. Такая стена шла через весь огромный сад и служила прочным ограждением мира женского от мира мужского, вот только Варя об этом не знала. Раз за разом оказываясь в тупике, она упорно продолжала искать выход, и уже не обращала внимание ни на красоту замысловато выстриженных кустов, ни на фонтаны, живописно поросшие мхом на скандинавский манер, ни на душистые розы. От незавидного положения, в котором она оказалась, Варя даже не думала расстраиваться — всё веселее, чем смотреть часами в окошко. Спустя некоторое время стена поддалась и расступилась, открывая девушке вид на укромный и бесконечно милый уголок: вокруг развесистой чинары были высажены змейкой ряды кремовых цветов, похожих на те, что Варя не раз видела в материнских пособиях по садоводству. Рядом, в камне, шумела, стекая, тоненькая струйка воды, по каплям ударяясь в темную воду импровизированной жирандоли. У корней чинары по кругу были прибиты мраморные плиты, очевидно, служившие лавками. Внезапно что-то зашуршало в тени: на одной из лавок, оперевшись локтем о сухую низкую ветку, сидел резидент турецкой разведки. — А, мадемуазель Барбара! — позвал он, откладывая раскрытую книгу на скамью, — не ждал вас здесь увидеть. — А я — вас, — Варя удивленно изогнула бровь, — ведь это женская часть сада. — Отнюдь, — отвечал Анвар, — насколько я помню, этот кусок всегда принадлежал мужчинам. Анвар встал, приглашая Варю присоединиться к нему. — Вот так всегда, — барышня с грустью оглядела прекрасный дворик, — всегда лучшее у мужчин. И как после такого можно спокойно жить? — Не могу с вами не согласиться, — Анвар с ухмылкой скрестил руки на груди, — даже вы находитесь во власти мужчины, господина Яблокова. — Еще чего! — возмутилась Варя, — ни в чьей я не власти! Я сама по себе! И вообще, с некоторых пор я абсолютно свободная женщина! Референт между прочим! — Я не спорю. Вообще я заметил, что спорите в основном вы, мадемуазель. Хорошо, раз вы у нас вольная птаха, спорьте, сколько хотите и о чем хотите, я не против. Но с одним вы точно не согласиться не сумеете. — С чем же? — уже готовая вновь обидеться Варя уперла руки в бока. Анвар покрутил перед ее носом только что сорванным лилово-голубым бутоном.  — В этом саду вы, определенно, самый прекрасный цветок. Вы позволите? Барышня покраснела. Шарль д"Эрве никогда не делал ей таких изысканных комплиментов. И ждать их от Анвара-эфенди Варе совершенно не приходилось. Совершенно сбитая с толку, она наклонила голову, и легкие лепестки защекотали кожу ее виска. — У визиря воистину роскошный сад, — продолжал шпион, — я всегда любил бродить здесь. Помогает собраться с мыслями, знаете ли. У меня-то в саду одни розы, они порой кажутся слишком торжественными, когда хочется побыть в тишине и просто насладиться ею. — Кстати об этом, — Варя резко очнулась от сладких мыслей, — почему мы не живем в вашем доме, а гостим у визиря, причем уже довольно долго? Разумно ли это? — Вы верно подметили. Мизафир юч гюн мизафирдир**, как говорят у нас. Но, понимаете, я как-никак выполнял важное государственное задание и должен доложить о результатах Его Величеству. Но халиф Мурад*** в настоящее время изволит странствовать. Без его ведома я не могу покинуть Стамбул. — Как жаль, — Варя вернулась к размышлению о том далеком и недостижимой, что про себя она именовала просто «дом Анвара». В голове висел смутный образ маленького побеленного домишки с черепичной крышей, оплетенной южным цветущим плющом, и его хозяина, стройного, в феске, по-гусарски подкручивающего пшеничный ус после глотка душистого восточного кофе за завтраком. — Послушайте, — Варе внезапно появившаяся ехидная ухмылка Анвара почему-то не нравилась, — что за белиберду вы мне прислали сегодня? — Когда? Ах, вы про это, — турок запустил руку по внутренний карман сюртука, — это, мадемуазель, пожелание доброго утра. А ваш ответ, должен признаться, меня несколько обескуражил. Престраннейшее предложение. «И да и». Что же вы этим хотели сказать, позвольте выяснить? — Ничего, — сконфуженная Варя бесцеремонно выдернулась записку у него из рук, — я, между прочим, могла обидеться! Вы же прекрасно знаете, что я не говорю по-турецки. — Вот именно, — Анвар мягко вернул записку назад, — насколько я понимаю, вы намерены пробыть тут еще долгое время. Как же вы будете без турецкого языка? Вы же даже чаю на базаре купить не сможете. — Нашли проблему, тоже мне, — барышня фыркнула, — я от башибузуков отстреливалась, а вы мне про чай! — Ну, от башибузуков отстреливались не вы, а ваш Фандорин, да и потом: если бы мы с Соболевым тогда не подоспели, срубили бы они вашу очаровательную головушку и привесили бы к седлу. Может быть, даже хуже… Тут Анвар понял, что сказал лишнее. Губы Варвары Андреевны предательски задрожали, нос раскраснелся, а из глаз норовили полноводными реками потечь слезы. — Простите, мадемуазель, — он осторожно тронул отвернувшуюся барышню за рукав, — я погорячился. Все в прошлом, Варвара Андреевна. Прошу, успокойтесь. Варя шмыгать носом перестала, но для вида сделала до безобразия оскорбленное лицо — чтобы шпиона и интригана загрызла совесть, и он начал наконец барышню по-человечески утешать. Тут Варвара Андреевна заметила, что с другой стороны от турка осы подозрительной толпой кружат над небольшой коробочкой, по краям там и тут испачканной сахарной пудрой. — Что это там у вас? — спросила Варя, показательно громко фыркнув. — О, мадемуазель, — Анвар заметно повеселел, — вы пробовали когда-либо рахат-лукум? — Нет. Угостите? Лукум оказался маленькими кусочками мармелада, вываленными в сахарной пудре и содержащими внутри каждый по кусочку ореха. Эта сладость, помимо тут же налетевших на Варю ос, имела другую неприятную особенность: она пачкалась. Осыпавшаяся сладкая пудра запачкала кафтан, и Варе показалось, что все щеки у нее теперь белые, сладкие и очень липкие. Но, несмотря на все это, лукум барышне пришелся вполне по вкусу. — Вам нравится? — спросил Анвар после пятого кусочка, — Здесь, в Стамбуле, в конце XVIII века это лакомство было впервые предложено султану придворным турецким кондитером Али Мухиддин Хаджи Бекиром, и с тех пор готовится почти в каждом доме. Не запомнившая еще даже названия диковинной «конфеты», имя восточного кудесника Варя решила опустить. — Очень вкусно. Но на таком рационе в скором времени я стану абсолютной пышкой, как Эмине-ханым! — Первая жена Мидхат-Паши? Ну уж, мадемуазель Барбара, чтобы довести вас до таких габаритов, мне пришлось бы каждый день скармливать вам по дюжине таких коробочек! Тем более, в Турции мужчинам нравятся пышные формы, — предваряя вопрос Варвары Андреевны, Анвар поспешно добавил, — но я придерживаюсь западных вкусов. — Поясните. — Скажу проще: меня не тянет быть подстилкой у пышногрудой кадын***** в манисте и золотых браслетах, ведущей затворнический образ жизни и видящей единственную радость в воспитании детей в соответствии с караном. От резкого тона турка Варя несколько опешила. — Это радует. — Но, — Анвар ухмыльнулся, — не в обиду вам будет сказано, мадемуазель, бесшабашные девицы, прикидывающиеся мальчиком, чтобы проникнуть в русскую ставку, также не заставляют меня мучиться в любовном огне. — На вас не угодишь, — Варя, сделав вид, что слова гения шпионажа ни капли ее не задели, положила в рот еще один кусок лукума, — с такими запросами вам придется искать невест из небожительниц, притом в течении всей вашей нынешней и последующей загробной жизни. — Я не спешу, — турок прислонился спиной к стволу чинары, отчего лицо его в тени приобрело несколько шоколадный оттенок. Варя про себя отметила, что, несмотря на весьма сомнительные моральные устои, турецкий интриган был чудо, как хорош: тонкий, с горбинкой, нос, подкрученные пшеничные усы с рыжеватой эспаньолкой, умные серые глаза. Глаза, впрочем, отчего-то были прикрыты, не то от яркого света, не то от налетевших строгих дум. — Вахшигюль-ханым! — внезапно разнеслось по саду гулким воем. Тут поднялся ветер и по потемневшим в небе облакам Варя поняла, что с моря возвращался дождь. — Вахшигюль? — Анвар улыбнулся уголками губ. — Да, — протянула смущенно девушка, — так уж они меня прозвали, ничего не могу поделать. — «Дикая роза»? Что же, вполне оправданно. Ну идите же, вас обыскались. Да и потом, вы на мужской половине, если кто-то нас вот так наедине увидит, скандала потом не оберешься. Подумают, что я ваш севгили. — Кто? — Еще узнаете. Пожав плечами, Варя распрощалась с Анваром и отправилась туда, откуда все еще доносился протяжный женский крик. Уже вечером, за ужином, укладывая очередную записку от Анвара в сахарницу, барышня заметила на подносе небольшую отчеканенную коробочку. В ней, любовно укрытые дорогой рисовой бумагой, лежали пять кусочков лакомства, названия которого Варя так и не смогла запомнить. — Ну ладно, — выдохнула барышня, кладя в рот сразу два кусочка, — зато с «бесшабашной девицей» теперь покончено. Но, очарованная прелестью заморской сладости, Варя даже не могла предположить, как сильно ошибалась в тот момент. В окно ударили первые тяжелые капли. Начинался дождь.