Ориентальный романъ.

— Ну, что делать будем? Белый генерал выпустил в потолок струю едкого табачного дыма. Лазарет Султан-Капусэ не производил впечатление места, где несчастному больному кто-либо способен оказать помощь. Скорее уж это было пристанище смерти, а сестры, эти разодетые в широченную униформу скучающие европейки, ходили толпами от койки к койке с постными лицами и лишь молились, изредка растворяя в стаканах с водой какие-то шипучие смеси. Фандорин прислонился к оконной створке. — Нужно ему сказать. Рано или поздно он все р-равно узнает об этом, но п-потом будет больнее. — Ядрена мать, — рявкнул Соболев, со злостью, сжимая в пальцах окурок, и тут же зашипел от боли, — да я и сам хорош, ведь дал слово офицера, что спасу ее… А на деле что? Мы с вами чаевничаем, а Варенька… Боже ее храни… Если этот мерзавец хоть пальцем его тронет, клянусь, вырву ему глазёнки и и запихну в глотку подальше, чтоб оттуда видел, как я кишки ему выворачиваю! — Ну ну, будет вам, — Фандорин безучастно наблюдал, как из опрокинутой генералом чашки медленно капает на пол сладкий чай, — не кипятитесь, разбудите раненых ведь. Это р-раз, — затем он встал, — Анвар уйти далеко не мог, ему нельзя н-надолго покидать пределы Турции вне целей кампании. Это два, — Фандорин ходил восьмеркой между Соболевым и рядом плетеных стульев, — он человек чести, и с дамой, хотя бы на первых порах, пока не надоела, ничего плохого не сделает. Это т-три. Варвара Андреевна вполне сообразительна и в меру умна, и как подать нам знак в случае чего придумает. Это четыре. — Хватит придуриваться, Фандорин, — Соболев отряхнул штанину, — ну не можете вы так равнодушно морщить свой лоб. Ведь мы все в Варвару Андреевну были хоть сколько-нибудь, да влюблены! — Именно п-поэтому я на некоторое время успокоен. Анвар-эфенди так же как и вы, простите великодушно, несколько влюблен в госпожу Суворову. Ведь д’Эвре был одним из нас долгое время. — Да уж, черт бы его побрал… — более изощренно ругаться в лазарете Мишель постеснялся. Полоска света, разрезавшая комнату для посетителей на две половины, резко расширилась, и, окруженные жаром керосиновых ламп, в проеме показались сонные женские лица. — Можете войти, — сказала одна из сестер на французском, едва держась на ногах. — Как он? — Фандорин от переживаний даже с сединой на висках казался Соболеву мальчишкой, случайно оторвавшим бабочке крылья, а потом неумело пытавшимся приклеить их обратно смолой. — Ну, ухо доктор ему зашил. — Да не Перепелкин! — не рассчитав силы, Мишель ударил кулаком по столу и уронил вторую, уже фандоринскую чашку, — тот, у кого ляшка прострелена! Яблоков! Он как?! — А что с ним будет? Рана-то совсем легкая, — сестра милосердия улыбнулась, — тот, кто в него стрелял, его явно любит. — Сомневаюсь, — буркнул Соболев и, не глядя больше на измотанных волонтерок, вошел в палату. Фандорин последовал за ним. Палата представляла собой узкое помещение, рассчитанное на 10 коек, но любезно вместившее в себя около тридцати дурно пахнущих человеческих тел. Тени их ползли по отвратительным, натертым до блеска стенам цвета плесени на хлебе и застревали на уровне балки, невесть зачем приделанной слишком низко от потолка. Фандорин зажмурился, привыкая к непривычно яркому освещению, но цвет этих стен уже резал ему глаза хуже скальпеля дрянного хирурга. От вида раненых и кровавых бинтов перехватывало дыхание, и Эрасту Петровичу стало казаться, что он не идет, а бежит через душное помещение, сбивая на ходу лампы и падая в спину почтенному белому генералу. Несчастный Петя лежал в углу палаты и смотрел с великим сочувствием на своего соседа, пленного турка с развившейся гангреной. Сестра в наглаженном фартуке заботливо стирала пот с его смуглого лица, под влиянием болезни ставшего сродни противным Фандорину больничным стенам. Увидев командира, Петя хотел было встать, но вспомнил о простреленной ноге и, не удержав равновесия, опрокинул прикроватную каталку. — Лежите, Яблоков, — выдохнул Соболев и снова закурил. — Как я рад вас видеть! — очки в шесть диоптрий озорно блестели, делая нерадивого шифровальщика больше похожим на гусеницу или богомола, чем на бравого рыцаря. — Рад, что все обошлось. — Ох, Фандорин, а я-то как рад! Думал всё, конец мой настал, да не тут-то было! Анвар ваш мазилой еще тем оказался, только поцарапал меня. Доктор сказал, что если осложнений не приключится, через неделю бегать смогу! Мужчины понимали, что мазилой Анвара назвать можно только в последнюю очередь, но разочаровывать храброго мальчика не стали. — Вы лучше скажите, господа, где моя Варенька? Что же она не пришла ко мне? А впрочем нет, не говорите, она, наверное, устала совсем, вымотали ее эти штучки проклятого Анвара! Боже, как подумаю, что он ее взаперти держал, так сразу дышать не могу, сердце разрывается! Генерал и советник переглянулись. — Вы скажете, ваше превосходительство? — шепнул Фандорин, натянув довольно паршивую улыбку. — Лучше вы, — Соболев вздрогнул и нетерпеливо опустился на койку. — Господа, ну что же вы? — голос у Пети задрожал и он часто, по-детски задышал, вцепившись в края матраца. — Яблоков, — начал несмело Фандорин, — дело в том, что ваша невеста… — Что, что?! — Она… Ее нет в Султан-Капусэ. — Что за вздор, — юноша недоуменно уставился на генерала, — где же она? Вы отправили ее в Петербург? — Нет, понимаете… Тогда, в хранилище… Её… Её там не было. С минуту висело тягостное молчание. Петино лицо сначала интенсивно посерело, затем, переливаясь желтым и зеленым, слилось с оттенком грязной простыни. — Вы х-хотите с-сказать, — начал он, заикаясь, — что он… Он забрал ее?.. — К сожалению, — сказал Фандорин, но видя, как закатились петины глаза, поспешно добавил, — но не все потеряно! Она сейчас в Турции, где-то недалеко отсюда, мы сделаем все возможное, чтобы найти ее. — Пожалуйста! — закричал шифровальщик совсем нечеловеческим голосом, — спасите ее, спасите мою будущую жену! Варенька!.. Прибежавшая на крики сестра угрозами и тычками в бок вытолкала мужчин из палаты. В руке ее блеснул шприц, и Петя, едва не впавший в истерику, на полуслове оборвал свой молебный клич и бухнулся на подушки. — Бедняга, — сказал Соболев, — говорил я вам, не надо было так сразу все ему говорить! — Вы правы, тут я оп-плошал, — Фандорин снова принялся мерить шагами комнату, — теперь нам точно придется начать поиски. — То есть, до этого вы сомневались?! — Тише, тише, — усадив вскочившего Соболева на место, советник продолжил, — не сомневался, но, учитывая обстоятельства, действовать теперь нужно быстрее. Завтра я расспрошу извозчиков на набережной. — Это зачем? — Анвар и госпожа Суворова не могли уйти из города пешком, до Царьграда слишком далеко. — Анвар мог найти лошадь. — И ехать вот так, в открытую, да еще и с дамой? Вы забыли, генерал, что Анвар осторожен и очень умен. Он не стал бы так рисковать. — То есть вы полагаете, что надо искать повозку? — Закрытый экипаж. Не думаю, что таких много в этом маленьком городишке. Найдем экипаж, или хотя бы тех, кто его видел, и тем самым узнаем приблизительный маршрут эфенди. — Хорошо, — Соболев снова встал, но куда более спокойно, — исполняете, Фандорин, срочно! — Только мне понадобится помощник. Сам я по-турецки не понимаю, а с местными надо как-то общаться. — Ладно, — махнул рукой генерал, — делайте что хотите, привлекайте кого хотите, только найдите ее! На этом Соболев поспешил откланяться. Фандорин еще долго сидел в приемном покое лазарета, давя на блюдечке и так превратившуюся к пудру пахлаву. Ему трудно было сохранять спокойствие особенно теперь, когда сам белый генерал потерял голову от волнения и оскорбленных чувств, но это было необходимо. Эраст был почти уверен в том, что ничего серьезного любимице штаба не грозит, но сам факт того, что убийца Зурова, его единственного бескорыстного друга, держит Варвару за руки, улыбается ей и строит глазки, выводил Фандорина из себя. В кармане мягко шелестел оброненный русской Жанной д’Арк носовой платок. «Я найду вас» — в который раз повторил титулярный советник, искренне надеясь, что ему действительно удастся это сделать.