Ориентальный романъ.

Этот день запомнился жителям Султан-Капусэ как время, раздираемое звуками выстрелов и нервными криками на непонятном языке варварской бойни. Шансы России на победу заметно таяли в крови и нежном свете начинавшего засыпать небесного светила. Анвар-эфенди достал часы. — Пять минут седьмого. Мне понадобился «весь этот балаган», чтобы выиграть время. Кстати, за мсье младшего лейтенанта можете быть спокойны. Зная, что вы к нему привязаны, я всего лишь продырявил ему ляжку, ничего страшного. Будет потом хвастаться боевым ранением. Прижавшаяся от страха к плетеной ширме Варя слегка поморщилась. — Привязана. Как же иначе… Сложно сказать, любила ли Варя шифровальщика Яблокова. Он был милым, несомненно благородным и до крайности родным, чем-то теплым, что обычно поджидает вечером у только что разожженного камина. Милый мальчик с очками в шесть диоптрий говорил ей комплименты и целовал в щечку, как молоденькая курсистка или гимназистка младших классов, и эта вездесущая правильность душила похлеще арабской удавки. Раньше Варя не задумывалась об их с Петей отношениях, но теперь, после всего того, что они оба пережили, милый Яблоков казался ей невыносимо скучным, а о том, чтобы теперь выйти за него замуж и стать пухлой курицей-наседкой под Петербургским небом, не могло быть и речи. От неприятных аллюзий девушка затрясла головой и неловко дернулась, случайно поранив щеку о предательски торчащую из ширмы острую щепку. Варя ойкнула и поспешно приложила к ране свой носовой платок. Анвар глянул поверх своих очков. — Вам дурно, мадемуазель? — Вот еще, — ответила она и отвернулась. — Тогда в чем дело? Варе очень хотелось сказать «мне страшно» или, что еще хуже, «мне страшно за вас», но признаться в этом было бы равносильно полной капитуляции. Поэтому она поспешила сменить тему. — Так… Выиграть время? Зачем? Рассуждения Анвара о преимуществе анатолийских стрелков Варя не слушала. Ей действительно делалось дурно. В хранилище, как назло, не было ни одного окна, а вентиляционную отдушину кто-то давно залепил сургучом. Струйки пота противно склеивали волосы, из-за чего лицо госпожи Суворовой приобрело несколько мышиные черты. Из-за спертого воздуха под ребрами неприятно кололо, и Варе очень захотелось ослабить шнуровку на платье, но гений шпионажа, хоть и не отрывал лица от стены, прислушиваясь, пристально наблюдал за своей заложницей. Синие блики скакали по смуглому лицу, делая образ Анвара-эфенди еще более загадочным. На удивление, за такой короткий срок в нем мало чего осталось от Шарля д’Эвре: всклокоченные обычно пряди были педантично приглажены, а на губах застыла нехорошая ухмылка, разгадать которую не представлялось возможности хотя бы из-за пресловутых синих стекол. Сам по себе экс-журналист, казалось, стал больше: изменилась его походка, осанка, и лишь манера держать руки в полукулачках еще выдавала в нем милого и приятного во всех смыслах французского корреспондента. Издали раздался треск стрельбы. — Черт, ударили раньше времени! Варя тщетно пыталась унять неистово бьющееся сердце. Гром выстрелов приближался. Она услышала, как Соболев отдает какие-то команды, но не разбирала слов. Где-то закричали «чабук!», ударил залп. — Что же, жаль прерывать нашу преинтереснейшую беседу, мадемуазель Барбара, но вынужден откланяться. — Что?! — Варя, как глупая пташка, закрутилась на месте, пытаясь найти из хранилища выход, — но как?! — Госпожа Суворова, не разочаровывайте меня, прошу вас, — Анвар скорчил недовольную гримасу и стал ворочать мешки с золотыми слитками, — вы действительно думаете, что мне просто так взбрело бы в голову забраться в хранилище, где нет даже окон? Очень скоро до Вари стал доходить смысл всего вышесказанного: прямо в паркете, заложенная всевозможными тряпками и металлическими листами, была проделана дырка, через которую было прекрасно видно весь нижний этаж. В эту дырку спокойно можно было пролезть, благо кто-то внизу уже позаботился о деревянной лестнице. — А разве под обшивкой хранилища не сталь? — Только не в полу. Я же говорил вам про восточную безалаберность. Анвар ухмыльнулся, и Вареньке вдруг сделалось невероятно тоскливо. Противоречивые чувства разрывали ее: с одной стороны, упустить Анвара она не могла — зря что ли искала его больше полугода по всему русскому лагерю. С другой стороны, бегство турка означало их окончательное прощание. Он скроется, возможно, сменит имя, и не видеть больше Варе ни этих бледных глаз, ни слышать привычного голоса. И от подобных мыслей рыдать хотелось вдвое сильней. Варя задрала голову повыше, чтобы поступившие слезы закатились обратно, и уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы совсем расплакаться, как вдруг щеки ее коснулись подушечки холодных пальцев. — Прощайте, Барбара. Мне грустно расставаться с вами, не скрою. Вы были приятной собеседницей. Я даже был немножко влюблен в вас. От формулировки «немножко» Варя оскорбилась. Анвар на пару секунд снял свои очки и посмотрел заложнице в глаза. Посмотрел, чтобы не оборачиваясь отойти к потайному ходу, застегивая на ходу измятый светлый пиджак. Варя думала недолго. Вся женская ее гордость собралась в кулак, и в спину экс-корреспондента был направлен взгляд, совершенно не вязавшийся с шепотом, вырвавшимся наконец из девичьей груди: — Возьмите меня с собой. Анвар остановился и медленно обернулся. — Взять с собой? — он приблизился на несколько шагов, — На что вы мне, мадемуазель? В качестве кого же вы мне прикажете вас взять? Наложницей в гарем? Простите, не интересуюсь. — Секретарем, помощником, горничной, — взмолилась Варя, даже не обидевшись, — пожалуйста, Шарль! Я не хочу возвращаться в Петербург, мне там… — Вам там скучно. Да да, я знаю. Сейчас вам даже кажется, что вы никогда не любили Петю Яблокова, что жизнь в Петербурге убьет вас… Спорить не буду, бесполезно. Но, милая Барбара, хочу вас уверить, что прогулки в коляске и пикника не ожидается. То, что я делаю, опасно, я не могу так вами рисковать. — Я знаю. Но пожалуйста, я не стесню вас! Анвар задумчиво покрутил запонку. — Вы уверены, Варвара Андреевна? Назад дороги уже не будет. Варя утвердительно кивнула головой. — Тогда быстро, — Анвар рывком подошел к Варе и довольно больно ухватил ее за руку. Девушка скрипнула зубами, но происходящее вокруг было слишком увлекательным, чтобы обращать внимание на подобную мелочь. — Дамы вперед. Варя беспрекословно подчинилась. Сползать по тоненькой лестнице оказалось довольно рискованным, но девушка, зажмурившись и мысленно упрекнув себя за трусость, преодолела это препятствие, бросив опасливый взгляд на Анвара, надеясь, что тот не видел ее дрожащих ладоней. Анвар не заметил. Слезая вторым, он плотно закрыл дырку импровизированным люком, предварительно разбросав вокруг мешки. — Даже если этот ход найдут, то это явно будет не скоро, и в ближайшее время погони за ними не предвидится. Достав из-за пояса револьвер, турок, не прицеливаясь, выстрелил куда-то в потолок. Из-за дверей послышались крики. В последний раз Варя взглянула наверх, где секунду назад выделялась рука Анвара, и через секунду все охватил мрак. *** Фандорин ворвался в хранилище первым после того, как прозвучал взрыв. В дыму и чаде сложно было что-либо различить, но одно титулярный советник понял точно: помещение пустовало. Резидент турецкой разведки исчез, прихватив с собой несчастную барышню. Фандорин ужаснулся при мысли, что может сделать с ней этот человек: в лучшем случае, Варвара Андреевна угодит в наложницы турецкого султана или Осман-паши, или же Анвар из тщеславия оставит красавицу себе. О худшем раскладе Эраст Петрович старался не думать. Где-то рядом басил Соболев, рассыпаясь в изощренных ругательствах по отношению ко всей турецкой братии и к Анвару-эфенди в частности. Раненый в ухо Перепелкин тоже что-то щебетал, но куда более скромно и литературно выдержано, нежели взбешенный белый генерал. Тут Фандорин увидел то, что заставило его с остервенением сжать в карманах кулаки: под ширмой, зацепившись за резьбу, висел белый носовой платочек, выделяемый алым пятном у самого края. Этот кусочек легкой материи пах духами — забытый Фандориным аромат. — Держитесь, Варвара Андреевна, — прошипел он, поднимая вещицу с пола, — я найду вас, будьте уверены.