Центральный парк

Аккуратно ложатся на дорожку два пожелтевших листика, связанных одной веточкой, в паре шагов от меня. Переступаю через них, иду дальше по дорожке. Листья желтеют уже недели две, но падать начали только вчера. Грустно, что совсем скоро деревья будут безжизненными. А потом выпадет снег, станет холодно... Но листья желтеют и падают. Я подхожу к развилке дорог: право и лево. Если я пойду направо, то выйду к старому тополю, вокруг которого в линию выставлены белые лавочки; налево — старая детская площадка, а за ней и старая часть парка. Веет прохладным ветерком, и вновь сыплются листья с деревьев, вплетаясь в мои длинные растрепанные волосы. Вычесав листья, убираю пряди за уши, они послушно остаются там, не мешаясь больше, а я продолжаю свой путь, поворачивая налево, где людей значительно меньше, да и тише в той стороне, хочется побыть одной. Детская площадка не пустует все равно, пара неугомонных мальчишек скачет от качелей к горкам и обратно. Больше здесь некуда пойти — площадка маленькая, только их это совершенно не волнует, такие веселые, счастливые огоньки поблескивают в глазах. Сама того не заметив, я засмотрелась на непосед и стою, улыбаясь во всю, как дурочка, а я же шла не сюда! Миновав детскую площадку, я вышла на «побитые жизнью» дорожки, они трескаются от времени и корней близ растущих деревьев. Таких, как огромный клен, например, об корень которого я зацепилась ногой и чуть не упала только что! Вот думаю, было бы больно падать на потрескавшийся неровный асфальт... Хорошо, что я не настолько неудачник и обошлось без этого. Я выхожу к еще более «избитой» лавочке, но мои ноги слишком устали, чтобы продолжать это путешествие. Провожу рукой по доскам — не так уж плохо, можно присесть. Достаю чуть затертый блокнот, он абсолютно пустой, без единой помарки. На дне сумки с трудом найдя ручку, сразу подношу ее к белому листу бумаги. Когда-нибудь я напишу тебе обо всем, что давно пора сказать. Мысли исчезают, рука чуть вздрагивает, обреченно кладу ручку в блокнот и прикрываю его. Отсюда видно проезжую часть, где-то за деревьями, слышно, как сигналит кому-то автомобиль. Похоже, эта та самая грань природы и города, необычные ощущения. Я давно здесь не была. А все потому, что слишком знакомо, это леденящее дежавю — так уже было. Гадкое ощущение, а еще хуже, что, убирая руку с лавочки, вижу свое имя, точнее просто «Марли» и... Закрываю второе имя рукой. Уже было. Лето только начиналось, я во всю готовилась к сдаче экзаменов, поэтому даже на прогулках не расставалась с учебниками. В моей руке учебник по алгебре, а на плече сумка, в которой еще пара книг. Будто я действительно собиралась их все тогда прочесть. Я шла, почти как сейчас, по тем же извилистым дорожкам вглубь и, не сказать, что увлеченно, но читала. На мои плечи опустились чьи-то руки, я вздрогнула и обернулась. А ты улыбался, как Чеширский кот, и чуть ли не нараспев протянул: — Ма-арли! Привет! — после чего убрал руки с плеч и обнял за талию. И конечно, это совсем ни о чем, и между нами тогда ничего не было, а флиртовал ты, по-моему, со всеми девчонками. Ты взглянул на учебник, причудливо повернув голову и с интересом прочел его название. После интерес быстро угас. — Алгебра, — констатировал и провел свободной рукой по обложке книжки. — Совсем скучно, да? Затем была нервная обстановка, экзамены... Все крутилось с бешеной скоростью, а ты старше на год — уже отмучился и мог жить в свое удовольствие. А после мы долго не виделись. Ну, полгода или немного дольше. Ты в то время учился в институте непонятно на кого, и это не играло ни малейшей роли в твоей жизни. Я уже говорила, что ты странный? Да, часто. Осень была в разгаре, в тот год шли проливные дожди, а листья с деревьев осыпались в считанные дни. Это была очень тоскливая осень, но я в ту пору опять что-то читала и учила. Центральный парк, лавочки, люди вокруг. Можно подумать, что я жила в этом парке, хотя на самом деле все мои прогулки по нему можно посчитать по пальцам. И почти каждый раз здесь я встречала тебя. Ты шел с компанией, что-то обсуждал, смеялся. А потом, как в дешевом романе, увидел меня и решил подойти. Расспрашивал, чем жила и что делала. И снова круговорот событий, ты любил звонить мне по вечерам и говорить ни о чем. Балкон третьего этажа, старый, весь словно затертый от времени. За его пределами вечерние пробки. Телефонный звонок вывел из моего погружения в Нью-Йорк. — Привет, Марли, — бархатным голосом говорил ты. — Привет, — отвечала я и улыбалась кокетливо. — Тебе снова не с кем поговорить? — Ну почему сразу так? Я звоню, чтобы услышать тебя. — Еще скажи, что ты романтик. — А это не так? — наигранно удивляешься ты. — Я романтик! — и сам не можешь удержаться от смеха. А потом, в один из вечеров, мы спорили. — То есть, — опешил ты, — считаешь, что я не умею быть галантным и романтичным? Это уже оскорбление моих чести и достоинства, — из последних сил играл ты свою роль, нарочито тянув слова и гласные в них. — О да, по тебе слышно, как ты оскорблен. — Оскорблен и обижен, прощу отметить. И я уже в голос смеялась. Не дожидаясь, пока успокоюсь, ты продолжил говорить уже серьезнее: — А я могу доказать! Спорим, я устрою самый романтичный вечер, который только был в твоей жизни? Но это был далеко не тот вечер, в который наши имена появились на скамейке в парке. К тому моменту прошло еще быстротечных полгода, когда наша «романтика» приобрела такие пугающие для меня черты, чтобы брать с собой на свидание нож... Мы были милой парочкой, часто зависающий в местном кафе. Тогда ты каждый день кормил меня мороженым и рассказывал какие-то комичные и нелепые истории, я много смеялась, конечно. — allez hopp! Ты ловко стал на руки и колосом прокатился по дорожке парка, я несколько раз хлопнула в ладоши и продолжила идти дальше, улыбаясь. — Мастерство не пропьешь, — довольно, почти как Чеширский кот, прокомментировал ты. Сейчас начинаю задумываться: как же чертовски сложно удивлять каждый день. Но тебя хватило надолго, почти на год, это несомненный успех. Помню очень много разных смешных моментов, они столь обрывочны, что связать их в единое целое, наверное, невозможно, да и в моих мыслях они разбросаны по мелким кусочкам, иногда появляющимся картинкой перед глазами. Похоже, тебе все-таки удалось свести меня с ума, но сегодня не о том. Мы подошли к скамейке в парке, я провела рукой, чтобы убедиться в том, что на нее можно сесть. Ты сел рядом, продолжая о чем-то увлеченно рассказывать, приобнял на плечо. Смотря вглубь парка, я теряла смысл твоих слов. Думаю, ты часто пользовался этим и мог говорить вообще все, что угодно. Когда история подошла к концу, ты потряс меня за плечо — не уснула ли. И, желая растормошить, с хитрым прищуром произнес: — Смотри, мы войдем в историю! Кивнув, я стала ждать дальнейших действий. Ты достал из кармана перочинный нож и принялся старательно царапать бедную лавочку. В глазах поблескивали шальные огоньки, а выражение лица оставалось сосредоточенным, это так забавно, что я начала звонко смеяться. А на скамейке тем временем появилось заветное «Марли и Джон». Убираю с колен блокнот, усталость наваливается грузом, наливая веки свинцом. Немного придя в себя, поднимаюсь и, снова заправив выбившиеся пряди за уши, смотрю на осеннюю листву этого замечательного парка. День подходит к концу, становится заметно темнее, мне пора уходить... Когда-нибудь я напишу тебе письмо с пометкой «Лично в руки», боюсь только там будет лишь одно несмелое «люблю». Сегодня я не встретила тебя здесь и, кажется, такое впервые. Становится зыбко и холодно. — До скорых встреч, Джо... — обрывок фразы чуть слышно срывается с губ и улетает по ветру вглубь Центрального парка.