Розы, или Точка невозврата

      – Чтоб тебя! – Лисицын резко сбросил скорость, возмущенно просигналил. Придурок, неожиданно решивший «поиграть в шашечки», преспокойно зигзагом усвистал вперед. Майор покосился вправо, убеждаясь, что с пассажиркой все в порядке, и повел машину дальше.       – Костя, что с тобой все-таки происходит? – поинтересовалась Соколова. Интонации ее голоса были ровными и спокойными, поскольку этот вопрос звучал за последние недели неоднократно.       Мужчина вздохнул:       – Юль, ну сколько можно? Ничего не происходит, просто… день дурацкий. Дело это…       – Да причем тут дело?! – все-таки возмутилась девушка. – Можно подумать, я не вижу! Ты ведь не первый день такой… – продолжила она тише. – Скажи мне уже. В семье какие-то проблемы? С мамой или с братом что-то случилось?       Отрицательно мотнув головой, Константин снова вздохнул. Глазастая, да. Все видит, все замечает – опер. На отговорки не ведется, правду ищет, задавая вопросы, по кругу перебирая все возможные варианты. Кроме одного-единственного – правильного.       Лисицын прекрасно понимал, что ведет себя не так как обычно: то мрачно молчит, то срывается на кого ни попадя. И да, не первый день и даже не первую неделю. Но рассказать девушке ничего не мог. Не надо ей это знать. И никому не надо.       Конечно, хотелось забыть о случившемся, выкинуть из своей памяти ту девицу, тот вечер, утро… Но, черт побери, не получалось. Не то чтобы Константин Львович думал об этом прям постоянно. Нет, конечно. Однако даже если майор был полностью поглощен очередным делом, где-то в его мозгу все равно концентрировалась какая-то свинцовая тяжесть. Как будто выстрелил себе в лоб, выжил, а пуля так и осталась в голове и постоянно напоминала о своем присутствии. Вырезать бы, да какой хирург возьмется?       Уже дома Юля предприняла очередную попытку:       – Костя… ну, может, я что-то не так сделала или сказала? Я же знаю – я могу…       Теперь она себя винит. Это уже слишком!       – Хватит! – выдал он резче, чем хотел. И осекся.       Мгновение девушка смотрела на него широко распахнутыми глазами, затем обиженно поджала губы и ушла на кухню. Костя в очередной раз вздохнул и пятерней взъерошил волосы. Молодец, ничего не скажешь. Давай еще на нее наори. А она-то точно ни в чем не виновата перед тобой. Как раз наоборот.       Когда мужчина зашел на кухню, Соколова сосредоточенно разделывала курицу и даже не взглянула на него. Лисицын полез под раковину:       – Пойду мусор вынесу.       В ответ – молчаливый кивок. Ну а что ты еще заслужил?       В мешке Костя заметил зеленые стебли – Юлька утром выбросила завядшие цветы. Надо наведаться в цветочный круглосуточный киоск на остановке. Продавщицы там его скоро в лицо будут узнавать. Константин понимал, что ведет себя как классический провинившийся мужик, даря эти веники, но ничего лучшего придумать не мог. Оставалось только надеяться, что он все-таки справится с этой пулей в голове и все пойдет как раньше, до той злополучной командировки в Ульяновск.       По возвращении, протягивая девушке букет роз, он постарался улыбнуться:       – Ты ни при чем. Просто… хандра, усталость, понимаешь? Навалилось все как-то… Это пройдет… – слова, повторяемые не первый раз, как и весь разговор, вязли на зубах.       Мужчина вглядывался в ее глаза – поверила или нет? Соколова вроде улыбалась в ответ, но было заметно, что тревога так и не отступила. Розы и слова уже не срабатывали. Юля принялась располагать цветы в вазе и вдруг ойкнула и сунула палец в рот – укололась. Сердце сжалось – хотел хоть как-то загладить вину, и что в результате? Выходило все хуже и хуже.       Лисицын быстро подошел к девушке сзади, обхватил руками за талию и прижал к себе:       – Давай возьмем отпуск, – зашептал он ей на ушко. – Уедем из Москвы, куда хочешь – хоть на юга, хоть в тайгу. Отдохнем от этих трупов, убийств, свидетелей, подозреваемых, протоколов – от всего… И хандра моя пройдет. М-м-м?       – Рогозина не отпустит, – пробубнила Юлька, поворачиваясь в кольце его рук и все-таки обнимая в ответ. – Майский и Николай Петрович уже в отпуске, а на следующей неделе Тихонов уезжает отдыхать. Так что, товарищ майор, до конца месяца не вырвемся…       – А мы следующий застолбим…       Видит бог, в этот момент он искренне верил в свои слова – что сможет вместе с ней уехать не только от работы, но и от собственных сводящих с ума мыслей и воспоминаний, от стервы-пули в своей голове. Это казалось такой замечательной идеей…       В коридоре запиликал телефон. Они посмотрели друг на друга.       – Мой, – наконец опознал Костя.       Номер был незнакомый и, судя по всему, даже не московский. Хотя мало ли куда их служба забрасывала – звонили на «рабочую» симку. И не ответить нельзя – может быть что-то неотложное.       – Майор Лисицын слушает.       – Ну здравствуй, майор Лисицын, – пропел в трубке женский голосок. – Помнишь меня? – Костя молчал, соображая. – Видимо, не помнишь. А Ульяновск помнишь?       И воображаемая пуля в голове словно сдвинулась, вгрызаясь глубже.