Медовые губы

Placebo feat. Alison Mosshart – post blue

Вот уж который день не могу понять, что со мной происходит. Не могу — и всё тут. Хоть режь. То ли напиться мне хочется до почти неживого состояния пьяницы Джейка с нашего района, то ли умереть. То ли всех к самому чёрту послать, честное слово. Сам пока что не решил ещё... Вот муторно мне сейчас на душе, ой, муторно. А причину этому и — дьявол — не знаю. Просто кажется, что с меня кто-то жизнь огромными дозами выкачивает, просто океаническими, с каждым днём всё больше и больше. Будто что-то тяжёлым бременем на плечи мои полегло и слезать не хочет, больно уютно ему. И сидит вот, молча сидит, дёргая за ниточки, крепко-накрепко пришитые к моим плечам, словно кукловод. А я-то, я-то кто? Получается, марионетка. Ужасна, кажется, моя история. Ох, как ужасна! Можете даже прямо сейчас забросить читать мои совсем юные и невинные записи, я не обижусь, правда. Просто мне нужно выбалтываться, хоть как-то, хоть кому-то. Потому и пишу письма. Пишу, пишу, — тайно пишу! — а затем отправляю их с адресом «куда — в никуда», и потому за такие проделки меня даже на местной почте чудным «никудашкой» прозвали. Но я ничего не могу с этими письмами поделать. Ревмя реву ежедневно, а он только и насмехается надо мной. Тешится он так. Как дитя, честное слово. Я ему когда-то об этом сказал. А он пуще прежнего хохотом залился. Но потом, если честно, кое-что сказал... А я только хмыкнул ему в ответ и пожал плечами. Странно ведь, очень, просто до не могу. Хотя есть ещё штука такая: не даёт он мне в последнее время и слова промолвить. Говорит, не нравится ему, когда я языком своим без толку трещу. Говорит, шуточки у меня плоские какие-то. Как стенка. Он ведь ценитель юмора. Он ведь только и ждёт, чтобы посмеяться над чем-то. Или над кем-то. Надо мной. Но не из-за гнусливой злобы, а так, ради секундного развлечения. Ему так хорошо. А я горло могу кому хочешь перегрызть, чтобы ему было хорошо. И хохот у него такой заразительный, необычный. И в то же время завораживающий, заражающий. У меня в каждый раз мороз по коже от этого смеха. Сам не знаю, почему так. Но я и об этом молчу, стараюсь не злить его лишний раз... И покоя мне, бедолаге, сейчас до жути не хватает. Как только закрываю глаза, в сознании тут же вырисовывается образ его, Патрика, моего милого Патрика, с которым мы — хвалюсь, а не каюсь — целовались. До поры до времени. Сначала Патрику это было нужно, просто необходимо, как вода. И я стал Патрику крошечной заменой Брэда, который бросил любовь всей моей жизни. Я позволял Патрику целовать меня. Мягко и аккуратно. Жёстко и страстно. Так необыкновенно и так сладко. Лишь для того, чтобы ему стало лучше. Чтобы он пересилил свои чувства, не заскулил, как псина, которую переехал грузовик. А потом всё стало как в сплошных сумерках, ей-богу. Я был в сумерках. Патрик был в сумерках. Чувства, эмоции, всё это было в сумерках, которые незаметно пробирались под кожу, порождая внутри настоящую мглу. С каждым поцелуем Патрика бес во мне открывал свои большие, сонные глаза, а затем начинал рычать так громко, моля о чём-то большем, резком, прекрасном, что начинало звенеть в ушах. Я видел в глазах Патрика искромётное, обжигающее желание. Желание безумно запретного, а потому такого... такого невероятно-притягивающего. Вспышка памяти. Жаркий поцелуй. Приступ похоти, вожделения и неописуемого влечения. О, да-а... Я не помню, когда я абсолютно бесповоротно влюбился в Патрика. Он не помнит, когда его «надо» переросло в «хочу». А когда он сказал мне: «я и представить себе не мог, что ты сможешь заменить мне Брэда», я расплылся в такой детской и нелепой улыбке, что мне показалось: ещё чуть-чуть — и меня оторвёт от земли, взвинчивая в сами небеса. Когда-то я уже рассказывал, что о мастурбации мне рассказал Патрик. И сейчас мне так стыдно перед ним, Боже, так стыдно! Потому что, наверное, когда он мне об этом поведал, он думал, что я буду во время этого процесса вместо крепко сжатого кулака представлять Сэм, но никак не... самого его. Патрик, я так давно хочу тебя, ты знаешь об этом? Я до сих пор не рассказал ему об этом — боюсь, что посмеётся надо мной. Снова. В который раз?.. И всё было вроде бы хорошо — честно. Как вдруг. Просто вдруг. В мою душу будто пробралась невидимая рука, которая зажигалкой подожгла мои внутренности, которая завязала вены в морские узлы, которая переломала все мои кости. Брэд вернулся к Патрику. Услышав это, я осознал, что почти что умер. Потому что Патрик стал этому несказанно рад. Оказалось, я был утешительным призом, но никак не более достойной заменой этого неблагодарного ублюдка Брэда. Ох, как я был зол. Как я был зол, услышав эту новость! Был готов рвать и метать, правда. Сейчас же уже успокоился. Помню тот надрывной звонок в дверь, помню, как ветром побежал открывать. На пороге стоял Патрик, такой радостный, такой лучащийся ослепительной улыбкой. Когда я спросил, что ему нужно, он лишь мотнул головой и ответил: «ничего», а потом с маху налетел на меня, обжигая губы кипящим, сахарным поцелуем. Я, не думая, ответил, зная, что это последний раз, когда я чувствую его вкус. Такой замечательный вкус. Это был один, всего один поцелуй. Прощальный, но незабываемый. Но именно в тот момент я понял, действительно уяснил, что вкус этих губ — кажется, самых медовых на свете — не сможет выжечь из моего сознания даже сам Бог, честное слово.