Почти зима

Я смотрю на своего ребенка и тщетно пытаюсь понять, что же я чувствую. Я должен его любить, я знаю, но это «должен» - такое сухое, оно бьётся в моём мозгу навязчивым рефреном, с которым невозможно покончить. Я должен и сам себя к этому приговорил. — Возьми его, — говорит Катя, и я окончательно теряюсь. А потом беру сына на руки. Он пахнет больницей: хлоркой, бинтами, лекарствами, кровью. Яблоки — нянечка ела в перерыв яблоко. Шерстяное одеяльце, в которое он завернут. Молоко. Катя. Я сам. И все запахи вдруг сливаются в один, бьющий яркой желтой вспышкой по моей нервной системе. Вспышкой болезненной и несущей теплоту и спокойствие одновременно. Мой сын. Вечером я вынимаю из почтового ящика письмо. Машинально отмечаю, что наш почтальон снова начал курить, не долго он продержался, всего неделю как бросил в очередной раз. Я распечатываю письмо, и сразу понимаю от кого оно. Я знаю этот запах. Слишком долго я его помнил. Эдгар. «Ты счастлив?» — единственная фраза написана на белоснежном листе писчей бумаги. Я счастлив, Эдгар. Я должен быть счастливым. Я слишком долго к этому шёл. И мы оба заплатили слишком большую цену за возможность для меня взять на руки этого ребенка. Я счастлив. Наверное. Катя улыбается, когда я возвращаюсь домой. Она улыбается мне постоянно: утром и вечером, за обедом и перед сном, во время работы и отдыха. А смотрю на её улыбку и каждый раз пытаюсь поймать отражения прошлого. Улыбалась ли прошлая Катя также? Может, она по-другому растягивала губы? Смешно морщила при этом нос? Или в её глазах читались только нежность и безграничная любовь? Прости, меня уверили, что ты — это ты. Но сам я лишь сомневаюсь. Когда любовь превращается в обязательства, она просто исчезает. А я смотрю на тебя и мне больно. Больно почти так же, как в те моменты, когда я довожу синтез ПКФ до конца. И эта боль — внутри меня. — Как, вы, правда, не хотите активировать гены будущему ребенку? — удивляется врач. — Можно выбрать практически любую специализацию. Ваш малыш может стать величайшим хирургом или выдающимся спортсменом, иметь абсолютный слух или обоняние, сейчас это стало возможно… — Нет, — качаю я головой. — Подумайте, — настаивает врач. — Вот у вас есть какие-нибудь способности? А у него будут! — Миша, — шепчет Катя просительно. — Нет, — говорю я. — Мой ребенок будет заниматься тем, чем захочет он сам. Он сам, понимаете? Ни я, ни вы и никто другой не может выбрать его будущее. Только он. — Может, зря мы отказались активировать гены, — говорит Катя, пеленая ребенка. — Можно было выбрать что-то не такое сложное для восприятия, как у тебя. В каталоге положительных мутаций содержится множество вариантов, что-нибудь бы подошло идеально. Я молча выхожу из комнаты. И только на кухне даю волю своим эмоциям, с силой бью кулаком по столу. В чувство меня приводит запах крови —– его ни с чем нельзя спутать: багровый, тяжелый и удушливый, и при этом прекрасный своей яркостью. Я смотрю на ссаженные костяшки пальцев, и мне хочется кричать от собственного бессилия. Но я не могу. Я сам себя обрек на эту любовь. Игорь хмурится, задумчиво вертит висящий на цепочке автоматный патрон. — Ну и зачем ты это сделал? – спрашивает он. — Хотел как лучше? Я даже не говорю, что ты совершил преступление. Ладно, Катя. А ребенок? Его-то ты любишь? Что ты ему ответишь, если однажды он всё узнает? Я пожимаю плечами. — Молчишь, — злится Игорь. — Не знаешь ответов. А их и нет, понимаешь, нет! Вот я, ты вообще уверен, что я — это тот же я, что был и раньше? Может, я уже совсем другой? А ты меня спросил? Спросил, хочу ли я стать другим? Или мальчишка этот, сын Эдгара. Его ты спросил, хочет ли он исчезнуть из этого мира? Ты же всегда гордился тем, что будешь пробовать идти до конца. Попробовал? — Твой парфюмерный набор, — говорит Катя. — Почему мы сами никак его не используем? — Нам не нужно, — сквозь силу улыбаюсь я. — Мы же и так любим друг друга, и мы это знаем, — я вру ей, но что мне ещё остается? В субботу я приношу домой два пузырька. — Пахнет приятно, — улыбается Катя. — Да, — соглашаюсь я. Катя наносит духи на запястье, я наклоняюсь к ней и легко целую её в губы. — Запах хороший, — говорит Катя утром. — Но вообще ничего особенного, даже непонятно, откуда такой ажиотаж. — Мода, — пожимаю плечами я. — Да и аромат небанальный, отличается от привычных, многим такое нравится. Катя никогда не узнает, что я принес не тот набор, что она ждала. Создал похожий, но без эффекта слияния разумов. Я не мог рисковать. Мысли и истинные чувства — это слишком хрупко, мы бы просто разрушили всё. Она не виновата, что я всегда буду искать в ней вчерашний день. — Глупо получилось, — вздыхает Эдгар. — Надо было проверить всё, понимаешь, всё. Любые варианты, не только тебя. Как же я не додумался. Зачем мне вообще была нужна его самостоятельность? Выкрутился и так бы. Достаточно было найти его, а там бы я что-нибудь придумал. И мой сын бы существовал. — Эдгар откупоривает ещё одну бутылку пива. — Вся наша жизнь состоит из сплошных ошибок, и твоя, и моя, и миллионов других людей. Мы все ошибаемся и все страдаем от этого. — Ты пьян, — говорю ему я. — И ты до сих пор смотришь только в прошлое. А нужно смотреть вперед. — А ты? — усмехается Эдгар. — Ты сам часто смотришь вперед? Я не отвечаю. Молча натягиваю куртку и выхожу из бара на улицу. Сегодня мой сын получил знак самостоятельности, а потом собрал вещи и ушел из дома. Он может так поступать, у него есть на это право. Но хотел ли я этого? Ждал ли я, что последней фразой, сказанной моим сыном перед уходом, будет: — Зря вы не активировали мне никакие способности! Я чувствую себя уродом! У всех моих друзей есть способности, им уготовлено великое будущее! Всем, кроме меня, и только потому, что вы испугались! Я — ваша мечта о том, чего не было дано вам самим! Но почему вы решили, что мне не нужны способности? Я затягиваю шарф потуже и отправляюсь домой. К Кате. Теперь нам предстоит жизнь в пустой квартире, навсегда лишенной вспышек света и тепла. Я по-прежнему буду просыпаться рядом с ней каждое утро и уже никогда ничего не смогу изменить. И если я постараюсь, то перестану всё время оглядываться в прошлое. Я всё равно не найду там ответов на все свои вопросы. Я останавливаюсь, и запрокинув голову, смотрю на серое небо. А потом в воздухе разливается запах свежести и мороза, хрупких льдинок и талой воды. На вечерний город тихо падает первый снег.