До рассвета

Внутри Накс давно разлагается. Под тонкой бледной кожей все уже сгнило, и только чудом он продолжает существовать, подпитываясь чужой кровью. Макс смотрит на мальчишку, пока тот спит - неспокойно, вздрагивая и тихо, почти неслышно, всхлипывая. Наверное, где-то там, среди пустошей, есть его мать, которая наверняка любила своего сына. Или уже нет, как нет его жены и сына. Накс, будто в ответ на невеселые мысли, переворачивается на бок и открывает глаза - черные провалы, оттененные белой кожей. - Туша, ты что глазеешь? Макс морщится и отворачивается, предпочитая свою извечную тактику игнорирования. Однако, сон не идет, и он снова переводит взгляд на Накса, так и не уснувшего. Тот тут же подползает ближе, но молчит, лишь таращится своими провалами и отвлеченно почесывает шрам на груди. Макс тоже молчит, но смотрит, не отрываясь, как загипнотизированный, на белую кожу в синих прожилках вен, на причудливую вязь шрамов. Он давно уже не чувствует эмоций, внутри лишь бесконечная, сосущая пустота, ни радости, ни возбуждения, ни грусти. Он не хочет секса или любой близости, но отчего-то хочет коснуться этих шрамов, попробовать их на ощупь, провести от начала до конца рисунка. Накс отводит руку, чтобы Макс мог реализовать свой план, но все так же молча, будто его совсем не волнует происходящее. Обычно болтливый и надоедливый, сейчас он проникается моментом, смотрит за рукой, и даже не дышит почти. Шрам заканчивается на животе, и Макс нехотя отводит руку, зарывается пальцами в песок, остужая будто горящие от прикосновений подушечки. Он слишком давно не трогал никого живого и разумного, с мягкой теплой кожей, и сейчас внутри впервые за долгое время появляются странные сумбурные чувства, от которых болит голова и сердце ускоряет ход. Макс раздраженно трясет головой, кусает губу, обводит взглядом пространство перед собой - пустыня, спящие тут и там женщины, никто не шевельнется. Накс садится, заставив Макса слегка подвинуться, готовясь к атаке, но мальчишка только растягивает губы в улыбке, забавляясь нервозностью своего спутника. А потом слегка подается, и тянет Макса к себе за воротник куртки, тыкается губами в губы, неумело и по-детски, без единого намека на сексуальный подтекст. Так же быстро отодвигается, смотрит в сторону, и на его лице отражается весь тот сонм эмоций, что одолевают в этот момент. Макс щурится, обводит губы языком, и рывком притягивает Накса обратно за шею. Тот тихо вздыхает, смотрит прямо в глаза - без испуга, с любопытством и долей возбуждения, под пальцами Макса его кожа невыносимо горячая и сухая. Почти неприятно, непривычно, но руку отчего-то убирать не хочется. Макс давно никому не делал приятно, он привык убивать, ранить, драться за свою жизнь, но сейчас он вспоминает, как вел бы себя с женой. Провести большим пальцем по шее, к подбородку, под ним, очерчивая нижнюю челюсть. Накс замирает и не дышит - наверное, что-то в его лице напротив его гипнотизирует, Максу все равно. Он наклоняется вперед, целует легко, пробуя на вкус чужие губы, почти целомудренно. Обычно тут в дело вступала Джесси, отвечая на поцелуй, но Накс все так же не шевелится - потому что, очевидно, понятия не имеет, что именно надо делать. Макс легко касается шрамов кончиком языка, получая в ответ небольшую помощь в виде приоткрытых губ, что уже неплохо для первого раза. Целоваться впервые за долгое время оказывается приятно, Накс теплый, постепенно отзывается и подается к губам и рукам, поэтому Макс позволяет себе чуть больше. Ничего особенного, просто изучить чужое тело пальцами, без лишней брезгливости к несовершенствам. Только невинные прикосновения к спине, к бокам, к бедрам и коленям, как будто нужно как можно лучше запомнить ощущение чужой кожи под своими ладонями. Накс, в перерывах между поцелуями, улыбается глупо и смотрит во все глаза - невинный ребенок, если забыть о его убийствах, Макс же старается не отвлекаться надолго. Если долго смотреть, можно вспомнить о своем собственном мертвом сыне. Нельзя вспоминать. Они так и проводят всю ночь, до рассвета - Макс позволяет Наксу залезть к себе под майку, погладить и потрогать везде, где тот захочет, и Накс этим пользуется. Он не слишком аккуратный, царапает ногтями и иногда щиплет, но Макс терпит, потому что это странно приятно. Они не трахаются, даже не стоит ни у одного - У Макса от того, что он давно уже не хочет секса, а у Накса, видимо, от того, что радиация не пощадила. Поэтому только поцелуи и ничего больше, как когда-то давно, когда Макс был еще мальчиком и зажимался с ровесницей по углам, исследуя чужое тело. И все равно даже такая близость оказывается приятной и расслабляющей, потому что не надо думать о том, как защититься или убить. А потом они едут обратно, и Макс видит, как Накс резко выворачивает руль, чтобы помочь им оторваться от погони. И этот момент, когда фура переворачивается и взрывается, отпечатывается у него на подкорке ярко и крепко, чтобы всегда напоминать, что бывает с теми, кто хотя бы на дюйм стал ближе для Макса.