Монетка

Вчера сто восемь ударов колокола прогнали прочь из мира сто восемь печалей, подарив надежду. Видимо его печаль была сто девятой. Плиты перед храмом чисто выметены, ни одной снежинки. Вереницы нарядных людей тянуться к раскрытым дверям – первое паломничество в наступившем году, все спешат попросить у богов благополучия и милостей для себя и своих близких. Звенит смех, слышаться поздравления. А он стоит в толпе в простом черном кимоно не в силах сдвинуться с места, не в силах произнести хоть слово. Помниться, этот взбалмошный мальчишка Тецу рассказал о маленькой уловке с монетой. Мол, если попадешь с расстояния в несколько шагов, шанс на исполнение желания возрастает. Прием прошел на ура – отнекиваясь и делая вид, что только из спортивного интереса это проделали все синсенгуми. Все что ему оставалось – это дернуть плечом и уйти не оглядываясь. Детская забава. А сейчас пальцы мучительно колет любопытство и надежда. Его пальцы – пальцы человека, привыкшего полагаться на себя, свой меч и свой ум. Не потому что он разочаровался в выбранном пути. Не потому что было тяжело – а дальше будет еще тяжелее идти к своей мечте. Не потому что угасла решимость и сердце остыло. Потому что в глубоких фиалковых глазах юноши, кашлявшего кровью всю ночь на его руках, стыла такая тоска, что сжималось все внутри. За все время у него было слишком мало достойных соперников – но этот был не по зубам. На смерть не кинешься с катаной, ее не прогонишь прочь – подкрадется на мягких лапках кошачьей поступью. А под утро Окита все-таки уснул... Сильная рука с зажатой в пальцах монеткой, вздрагивает, словно еще чувствуя прикосновение сухих горячих пальцев. И надежда побеждает. Взмах, бросок, короткий стук металла о дерево. И он до хруста стискивает пальцы перед лицом, закрывая глаза. Он, никогда ни о чем не просивший, сейчас просит. Не за себя. За исхудавшее темноглазое чудо, улыбающееся сквозь слезы. Отвоевывающее у Кондо и у него каждую прогулку, каждый тренировочный бой. Послушно глотающее лекарства. Не смирившийся. Непокоренный. Окита Содзи. То, что сейчас в его сердце – не молитва. Не слова, освященные веками и каноном. Но если боги действительно есть, они поймут. Они не могут не понять. Не услышать. Не помочь. Он медленно открывает глаза, словно не сразу осознавая где он и кто он. А потом высокая черная фигура растворяется в праздничной шумной толпе. Сейчас робкая надежда пускает корни в душе, отчаянно борясь с чем-то мудрым и страшным, твердящим, что этот порыв был напрасным и ничего уже не изменить. И если эта надежда умрет – смерть ее будет поистине страшной, зацепив собой половину его души. Едва пройдя ворота, первое, что он видит – развевающиеся на ветру волосы. Первое что слышит: - Хидзиката-сан!!! Окита стоит на энгаве, закутанный, кажется, в три хаори разом. А потом срывается с места и бежит навстречу. - Содзи, я же просил… - Но мне лучше! Мне, правда, лучше! – глаза капитана первого отряда весело блестят. - А я проснулся, и мне сказали, что вы ушли в город… Тревога немного отступает. Он слишком реалист, чтобы тут же уверовать в сбывшееся желание, тем более, что подобное случалось не раз. Просто становиться чуть теплее внутри. И он осторожно обнимает Окиту за плечи. - Я вернулся. Пойдем в дом, Содзи. Не надо стоять на ветру.