***
Часы, висящие в коридоре, показали пять утра, когда я пришел домой. Где я был все это время — не знаю. Меня словно усыпили, а за время, пока я был в отключке, стерли из памяти все происходящее за час, пока я находился в «Безумном». Садясь в кресло, находящееся в зале, закидываю ногу за ногу. В голове появляется четкий образ Ани, держащей стакан вина, поднесенный к губам; она улыбается, что — то попутно рассказывая о своей жизни. В ее голосе, как помню, слышались укоризненные нотки. Она говорила, говорила обо всем: начиная о пробках на Мкаде и заканчивая нашем расставанием. А после, перед тем, как разойтись в разные стороны, она достала тонкую сигарету из пачки, зажала ее между зубами, подожгла фитиль и сделала затяжку. Кинув на прощание сухое: «Пока», дотронулась губами до моей щеки. Вспомнив это, я невольно дотронулся до того места. На лице появилась улыбка. Интересно, если бы на ее месте была бы Вероника, как бы она повела себя? Ушла бы точно также, оставив о себе на память ярко — красный отпечаток от губной помады на щеке или же, «по — английски», без слов? Судорожно поднимаюсь с кресла, держась руками за подлокотники кресла. Я же, черт возьми, увидев бывшую, совсем забыл о Веронике! Картинка в голове резко сменилась. Теперь, вместо лучезарной Анны, там появилась Мил, а вместе с ней, проснулась давно заснувшая совесть. Я, попавшись в уловку прошлого, совсем забыл о девушке, которую, наверное, любил. Любил по — настоящему, хотя и тщательно скрывал это; это, как тайна, рассказав которую можно потертяь все и вся. Всего лишь из — за мимолетной встречи глазами, которые раньше были любимыми, я потерял разум. Аня любила не меня, а мой тугой кошелек; начинать снова отношения с ней, значит наступать нате же грабли, а Вероника… А Вероника — что — то непонятное; сколько бы я не старался, я так и не смог понять, что она чувствует ко мне: холодное безразличие, горячую ненависть или симпатию.***
«Даже если она будет тысячу раз неправа, первым прощением должен просить ты. Этот поступок она не сочтет за твою слабость, а наоборот, — зауважает», — такие слова, каждый раз в детстве говорил мне отец, а я, с заинтересованностью смотрел на него, даже, наверное, не моргая. И вот сейчас, стоя на пороге ее дома, в шесть часов утра, осознаю всю ценность этих слов. Первый шаг, как и положено, сделаю я, а за Вероникой, пусть останется решение: простить меня, попавшего в омут воспоминаний дурака или же, закрыть перед носом в свою жизнь дверь. Тянусь рукой до звонка, но сразу же отдергиваю. Боюсь, что она не откроет из — за обиды. Боюсь, что сейчас, в эту самую минуту она с другим… Неоправданный страх поселяется в душе. Можно развернуться, послать к чертовой бабушке всю эту затею, а можно остаться. Пересилить все свои страхи и, наконец, дотянуться до звонка. Набрав в легкие воздуха и собрав волю в кулак, нажимаю на звонок. Жму долго; противный звон режет уши. Дверь открывается спустя, кажется, целую вечность. На пороге появляется Мил. Вместо ярко — красной помады, бледно — розовые губы; длинная бесформенная футболка, вместо привычного белого брючного костюма, собранные в небрежный пучок волосы, вместо укладки. Я делаю шаг навстречу, и, не говоря ни слова, заключаю в объятья. Вероника, как всегда, не сопротивляется. — Я ненавижу тебя, -вдыхая запах парфюма, говорит она. — Но люблю.