Стеклышко.

Через стеклышко можно было увидеть многое. Конечно, просто так через маленький прозрачный осколок много не разглядишь, но секрет был прост – поднести стеклышко как можно ближе к глазам и задержать дыхание. И мир вокруг преобразовывался. Когда на стеклышко попадали отблески солнечного света, Джеффри казалось, что он разглядывает мир сквозь радугу. А потом эта радуга сливалась с окружением, и получалось, что стеклышко в ней растворялась, и Джеффри оставался один на один с тем, что хотел увидеть. Это было как большие объемные стерео-картинки, вглубь которых все же не всем удается проникнуть. А Джеффри умел. И наслаждался тем, что являлось его взору. Тем, что было, и чего не было. Знакомые ряды кресел в зале колледжа, за которыми они с Майклом и Питером, вымахавшие в длину двадцатилетние студенты, каким-то образом умудрялись прятаться, а потом выскакивать оттуда, пугая пришедших подготовить помещение к спектаклю девчонок. Твердый пол сцены, на котором лежал Джеффри, изображая бренные остатки Ромео Монтекки. После спектакля Эллен сердилась на него за то, что он под шумок продолжения спектакля нащупывал и сжимал пальцами ее руку. Это «выводило ее из образа», хотя Джеффри считал, что к этому моменту выйти из образа нестрашно – все равно ты уже играешь покойника. Камин в доме Эллен, который постоянно чем-то засорялся. Тренировки по фехтованию, которые Джеффри ввиду неприятных событий прошлого не очень-то любил. Тугие струи душа в ванной, под который они забирались вдвоем с Эллен. Как-то раз, первого апреля, Джеффри, коварно улыбаясь, крутанул кран с холодной водой. Ох, и визгу было! Месть последовала в то же утро. В его кофе было растворено столько лимонной кислоты, что Джеффри, сделав всего один глоток, потом целых две недели кривился при виде симпатичных лимонов в магазине. Режиссер Уэллс, которого Джеффри боготворил в душе, что, впрочем, не мешало ему в разгаре трудных репетиций мысленно (а в крайних случаях и устно) посылать деспотичного режиссера Уэлсса по адресу, далекому от понятия «цензура». Девочка, черты лица, которой почему-то всегда оставались для Джеффри неясными, хотя он точно знал, что она похожа на Эллен, а ее каштановые волосы слегка вьются. Такие картины являлись Джеффри сквозь стеклышко – приятные и желанные. Плохо было другое. Картины эти рано или поздно становились... слишком осязаемы. И Джеффри не мог удержаться, оставаясь в роли наблюдателя. Он протягивал к своему видению руку... и его пальцы упирались в стекло. И это легкое прикосновение рушило все. Стекло трескалось и рассыпалось на глазах. И все, что было за стеклом, рушилось вместе с ним. *** Если судить строго по календарю, весна в Нью-Бербидже и близлежащих городках наступила уже три недели назад. Конечно, не только Нью-Бербидж и расположенные вокруг города удостоились прихода весны, но местных жителей мало волновало, что делается с погодой в столице или еще более отдаленных местах. Три недели календарь гласил о том, что наступил март, но тягостное ненастье природы со снежной слякотью и промозглым холодом отступать не желало. И вдруг – первый теплый солнечный день! Даже Немой Нытик, поддавшись неясному душевному волнению добровольно покинул пределы больницы (в обиходе соседских обитателей – «психушки») и потопал гулять в сад. Немым Нытиком его прозвали неслучайно. Он и в самом деле был немым. Правда, когда его душевное здоровье было в норме (или сохраняло видимость нормы), он говорил не переставая. Такая уж была его профессия – ведущий разговорного шоу. Потом, когда рейтинги программы упали, и шоу неожиданно прикрыли, Нытик, не обладающий никакими другими талантами, кроме риторического, надолго остался без работы, промотал свои сбережения и пособие и впал в депрессию. Потом он спьяну попытался бросится под грузовик, но по словам очевидцев, ему не повезло – его откинуло в сторону, он полежал с минуту на асфальте, вслушиваясь в окружающий его галдеж, потом встал и пошел по дороге. Его мотало из стороны в сторону, но он шел, пока его не остановил санитар из подкатившей машины. С тех пор Немой Нытик не сказал ни слова. Но его деятельная натура не давала ему покоя и в его новом больничном обиталище. Отсюда, собственно, и взялась вторая часть его прозвища – Нытик. Он любил быть рядом с другими пациентами, когда они чем-то были заняты. Это, видимо, добавляло его существованию значимости. Если кто-то играл в шашки, мастерил что-то или затевал подозрительное дело, Нытику необходимо было принимать в этом участие. Говорить он не говорил, но стоило отвернуться от него или попытаться прогнать, он начинал ныть – непрерывно и нудно. Если товарищи по безумию прогоняли его более решительно, он немедленно разражался слезами, и отходил рыдать неподалеку, в надежде, что они одумаются и позовут его. Джеффри никогда не прогонял Нытика. Не оттого, что ему было жалко его, просто слишком сильно раздражали его эти рыдания. Проще было не обращать внимания, как на свою тень. К тому же Нытик не говорил, а значит, и не ocoбо мешал. Иногда даже от него и польза была – отыщет закатившийся под кресло игровой кубик или притащит из зала журнал поинтереснее, который раздобыть было не так-то просто (Джеффри подозревал, что и тут Немому Нытику помогает нытье). Но сегодня Джеффри был рад, что Нытик нашел себе другую жертву для своих преданных действий. Ему хотелось побыть одному – отойти в самый укромный уголок сада и там подышать этим новым волнующим весенним воздухом. Искрящаяся свежесть расшевелила в нем что-то забытое или задвинутое далеко внутрь. Здесь, в размеренных днях, весьма благотворно влияющих на потревоженный рассудок, Джеффри позабыл чувство непонятного предвкушения радости. И сейчас оно вновь пробуждалось в нем, Джеффри это чувствовал, и ему хотелось сосредоточится, одному, в укромном уголке, замирая от ласкающего лицо прохладного приятного ветерка и особого весеннего аромата чистых луж, солнца, пробивающийся молодой травы и влажной земли. Раньше чувство непонятного предвкушения было Джеффри очень хорошо знакомо. Это случалось, когда Джеффри знал, что с ним должно произойти что-то хорошее, но не мог предугадать или вспомнить что. В этом был и сюрприз и обещание радости. Иногда все происходило очень просто. Он просыпался с этим ощущением утром в выходной день не от будильника, а от заливающего комнату света, еще полусонный переворачивался на живот, проводя ладонью по пустующему месту на кровати, догадывался, что Эллен уже встала (она не умела долго спать по утрам) и возится на кухне или в ванной... И уже окончательно проснувшись, понимал, что заставило его улыбаться сквозь сон – подсознательная мысль, что он сейчас тоже встанет и увидит ее. Иногда это предвкушение пряталось за сильным волнением. Премьера нового спектакля и неизвестность, как примут зрители новую постановку, а в глубине души мысль о том, что то, на чем они так старательно работали во время репетиций не может оставить равнодушным. Иногда это странное чувство накатывало на Джеффри и во время репетиций. Казалось бы – много ли радости в том, что ты распинаешься на сцене, в сотый раз прогоняя неудачный по мнению режиссера отрывок? Но иногда в такой момент Джеффри оборачивался к залу и, поймав на себе одобрительный взгляд Оливера, понимал, что означало это радостное предвкушение. Сколько бы не было между Оливером и Джеффри споров и конфликтов, одобрение режиссера и друга, было очень важным для него. И вот сегодня неожиданно Джеффри ощутил то же самое. В первый раз за полтора года. Спасаясь от Нытика, Джеффри забрел в самую глубь сада и оказался у высокого забора. За стену цеплялись голые ветви. Летом здесь цвела чудесной красоты зеленая живая изгородь. Он остановился у стены, прислушиваясь к себе и окружающим звуком. В отдалении слышался гул проезжающих машин. Джеффри прислонился спиной к стене. Предвкушение радости никуда не делось. Значит, и в самом деле с ним должно случиться что-то приятно. Но вот что? Пока ничего особо приятного не было. Солнечный день оказался еще довольно холодным, а на Джеффри была только рубашка и тонкий свитер. Широковатые брюки тоже особого тепла не добавляли. Джеффри огляделся в ожидании. Ничего особенного не происходило. Джеффри почувствовал, что предвкушение радости стало вытесняться ознобом. И вдруг внимание Джеффри привлек какой-то яркий блик на земле. Он склонил на бок голову и заметил, что в таком положении видит, как под его ногами что-то отражает солнечный луч. Он склонился к земле, чтобы поднять блестящую штучку. Штука оказалась стеклянным осколком. Может быть, кто-то давно перебросил сюда пустую бутылку, и ее убрали, а этот осколок не заметили. Он был небольшой и лишь крошечная часть его поблескивала на солнце – остальная часть была запачкана землей. Джеффри быстро оттер стеклышко от грязи.Оно оказалось прозрачным, с легким зеленоватым оттенком и острыми неровными краями. Джеффри поднес чистое стеклышко к глазам и повернулся лицом к стене. Голые ветви, оплетающие ограду тотчас позеленели, словно лето наступило в один миг. Джеффри тихо рассмеялся, и направил стеклышко на здание больницы. Оно тоже окрасилось в приятный зеленый цвет. Потом зеленым стало небо, не поросшая еще травой земля, голые деревья, прохаживающиеся в отдалении пациенты, фонтан и его собственная ладонь. Неизвестно почему, но эта игра привела Джеффри в восторг. Раньше бы он и внимания не обратил на такую безделушку, но сейчас это все казалось ему очень новым и важным. Со стеклышком можно было избавиться от надоевших пасмурных цветов. Можно было представить, что там за стеклышком может быть что-то другое. Да мало ли интересного можно сделать, если у тебя есть такое стеклышко! Главное, не попадаться с ним на глаза врачам и санитарам – пациентам не позволялось носить с собой острые предметы – мало ли что взбредет психам в голову? Тут вообще острых предметов не было, а ножами, которые выдавали пациентам в столовой, пожалуй и муху прибить бы не удалось. Джеффри снова развернулся к ограде и превратил сухие еще ветки в зеленеющую живую изгородь. И вдруг услышал за своей спиной шаги. Понятно дело, Нытик до него все же добрался! Джеффри досадливо сдвинул брови и поспешно зажал стеклышко в кулаке. Он покажет свою находку вездесущему Нытику, но потом. Сейчас это было только его. Джеффри замер у стены, не оборачиваясь, и наивно надеясь, что Нытик поймет, что его тут не ждут, и в нем проснется деликатность. Но шаги неумолимо приближались и скоро замерли совсем рядом. - Джеффри... – окликнул его тихий голос. Нытик не мог говорить. Впрочем, если бы даже случилось чудо, и он вновь обрел способность к вербальному общению, его голос никогда бы не был таким... приятным, таким знакомым... Джеффри резко обернулся. Перед ним стояла Эллен. Он не видел ее полтора года. Ни ее, ни Оливера, никого из своих прежних знакомых. Иногда к нему приезжала его мать. Но она уже сильно болела и жила далеко, и не могла навещать его часто. В первые несколько дней своего прибывания в больнице Джеффри был уверен, что так и надо. Он и не хочет их видеть. Больше никогда. Разве кто-то нужен ему после того, как случилось такое? Когда он больше не был самим собой. Так Джеффри рассуждал первую неделю после случившегося (в те моменты, когда мог рассуждать, потому что большая часть времени проходила в непонятном забытье). Потом Джеффри очень ясно понял, что без своей прежней жизни, без этих людей, которых уже вроде бы ненавидел, умрет от тоски. Эта мысль приносила мрачное утешение. Потому что, если человек знает, что его страдания продляться недолго, то можно собраться с духом и вытерпеть их. Но дни шли за днями, заторможенность действий чередовалась с лихорадочной тревожностью, ночные кошмары с провалами памяти, и наконец, состояние Джеффри начало приходить в норму. Он даже умудрялся находить себе увлекательные занятия – научился показывать карточные фокусы, много читал и старался поменьше вспоминать о том, что было раньше. Насыщенность его прежней жизни была утеряна и смириться с этим было очень нелегко. Поэтому, найденное стеклышко – немыслимая в этих стенах вещица – показалась Джеффри настоящим событием, и открыла для него много новых возможностей занять себя. К тому же, находку нужно было скрывать, чтобы ее из соображений безопасности не отняли, в этом был элемент приключения, за которое и зацепилось по-прежнему живое воображение Джеффри. Эллен, не выдержав его странного молчания, решила начать разговор. - Джефф, сегодня все же прохладно, ты наверное совсем замерз... Встреча с Джеффри была для нее событием, которого она долго ждала и опасалась. В прошлой раз он отказался с ней встретиться, и врачи сказали, что судя по этому их общение сейчас крайне нежелательно, потому что может еще больше ему навредить. Но недавно ей сообщили о том, что в его состоянии наблюдается «положительная динамика», после чего она вновь напросилась навстречу. Ее беспокойство было понятно. Он не могла себе точно представить, как он отреагирует на ее появление. Она только могла надеяться, что эта встреча его хоть немного обрадует, и в душе надеялась. Но пока радости в его лице не наблюдалось. Оно вообще ничего не выражало. Эллен казалось, что Джеффри просто глубоко задумался и не замечает ее, хотя это было невозможно, раз уж он к ней обернулся. Джеффри и сам не мог объяснить, почему он молчит. Когда он увидел перед собой Эллен (Эллен!!!), его словно накрыло волной облегчения, радости и боли. Но всего на один миг. Потом он словно оказался в вакууме, где не было ни людей, ни предметов, ни чувств, ни эмоций. Не было Эллен и даже его самого. Не было ни-чего-го. - Джеффри?! Он не слышал ее. Необъяснимая сила толкнула его, и Джеффри пошел вперед, вроде бы целеустремленно, но нетвердо, как Нытик, после того, как его ударил край грузовика. Под изумленным взглядом Эллен, которая так и осталась стоять на прежнем месте, он дошел до ступенек больницы. Там его остановил доктор Гейбл, недавно приехавший на свое дежурство. Отдав почти сорок лет своей жизни изучению и лечению душевных болезней, доктор Гейбл на ходу подмечал странности даже у тех, для кого странное поведение уже стало нормой. В этом случае не надо было обладать многолетним опытом, чтобы понять, что с Джеффри что-то не так. Дело в том, что правая ладонь Джеффри была зажата в кулак и оттуда на землю стекала тонкая струйка крови. - Джеффри! – голос доктора Гейбла был негромкий, но непререкаемая четкая интонация возымела свое действия. Джеффри дернулся и будто вынырнул из океанской глубины. В висках громко стучала кровь, словно ему и в самом деле долго не хватало воздуха. - Джеффри, что у тебя такое с рукой? Джеффри недоуменно поднес сжатый кулак к лицу. - Не знаю... Он и в самом деле не мог понять, откуда на руке взялась кровь. - Ну-ка, разожми ладонь. Джеффри попытался... и не смог. - Не разжимается, - он растерянно пожал плечами. Доктор Гейбл резко надавил куда-та в середину его запястья, и ладонь разжалась сама собой. Стеклышко бесшумно упало на ступеньки. - Вот видишь! Нужно быть осторожнее, когда занимаешься чем-то в саду, - назидательным тоном сообщил доктор. - Точно! – согласился Джеффри, начиная ощущать боль в ладони. - Сходи к миссис Бойл, пусть подлечит твою руку, а потом загляни ко мне, побеседуем. Я через двадцать минут буду у себя в кабинете. Джеффри кивнул и вошел в здание. У него было такое чувство, что он хотел сделать что-то важное, но забыл. Но ладонь болела все сильнее, и он поспешил к кабинету ворчливой, но в общем-то доброй медсестры Бойл. *** Во второй половине дня в кабинете доктора Гейбла Эллен пришлось выслушать довольно длинную лекцию о пациентах вроде Джеффри, о защитных психологических реакциях и прочих малопонятных ей вещах. Вся лекция сводилась к довольно простой мысли – Джеффри еще не готов встречаться с кем-то из своего неудачного прошлого. Это плохо, но, поправимо. В данном случае лечат не только покой и лекарства, но и время. Эллен слушала невнимательно, погруженная в свои безрадостные мысли. Ей не хотелось верить словам Гейбла. И она не верила. Ей казалось, что Джеффри просто решил ее демонстративно проигнорировать. Ведь, всего минуту спустя он спокойно беседовал с врачом! С этой мыслью Эллен и покинула кабинет, решив, что раз Джеффри не хочет ее видеть, больше ему не докучать. Если думать иначе, можно и самой рассудка лишиться! Джеффри так и не вспомнил, что Эллен приходила к нему. Его беспокоило ощущение забытого сна, но это не казалось чем-то непривычным. Такое с ним случалось часто. А вот потерянного стеклышка было жалко! Даже уснув, Джеффри вспоминал о нем, блестящий осколок являлся во сне. Через стеклышко можно было увидеть многое. Конечно, просто так через маленький прозрачный осколок много не разглядишь, но секрет был прост – поднести стеклышко как можно ближе к глазам и задержать дыхание. И мир вокруг преобразовывался. Когда на стеклышко попадали отблески солнечного света, Джеффри казалось, что он разглядывает мир сквозь радугу. А потом эта радуга сливалась с окружением, и получалось, что стеклышко в ней растворялась, и Джеффри оставался один на один с тем, что хотел увидеть... Пока не разбивалось стеклышко... *** Широкоплечий добродушный санитар Эл, возвращаясь с дежурства домой, услышал под ногами странный хруст. Нагнувшись, он поднял с земли треснувшее стеклышко – почти прозрачное, но коричневатое по краям. Выйдя за ворота, он по-мальчишески прищурился и метнул его прямо в мусорную урну. Стеклышко рассыпалось.