Всегда

Она лежала навзничь в центре бесконечной белесоватой плоскости. То издали, то совсем близко слышались голоса, обрывки фраз, сыпались какие-то крошки смысла. "...не такое уж сложное дело..." "...кровь Саламандры..." "...видела я и похуже..." "...последние школьные запасы..." Крошки кололи кожу и путались в волосах, Маргарет завозилась, стряхивая их. Стало тихо. А потом из тишины проросла песенка, понятная и знакомая, не то что эти противные голоса. чиу-чиу-чиу-чи месяц рожки наточил чиу-чиу-чиу-чи вереск сладок, хмель горчит чиу-чиу-чиу-чи примечай да промолчи Звуки тянулись вверх, сплетая длинные стебли над самым лицом, щекотно касаясь губ и щёк. Свет низко висящей луны серебрил их. Белёсое пространство всколыхнулось, сделалось зыбучим. Точно так же, как если запрокинуть голову, лёжа в воде, заложило сначала одно ухо, потом второе. Маргарет глотнула воздуха и ленивым кувырком назад ушла в глубину. — Ну зачем? Один короткий вопрос, и как-то бессильно он прозвучал. Ульвхильд Биргерссон так же коротко развела руками. Она хотела говорить по существу дела, а на это — что говорить? — Видимо, должность всё же проклята... Северус Снейп опустил лицо и надавил пальцами на глаза. Ульвхильд перекинула косицу на плечо, переходя в наступление. — Если по гамбургскому счёту, не такое уж сложное было дело, ничего сверхъестественного в том, что прилежная девочка на седьмом году обучения справилась с этим. Им полезно принимать участие в настоящих делах. Что до полученных травм, видела я и похуже. Не сомневаюсь, вы тоже... Он не перебивал, но, кажется, и не слушал. Поднял голову, только когда вошла старшая целительница, её имени Ульвхильд ещё не запомнила. — Вы посылали за мной, Северус? Это прозвучало так по-домашнему... Ульвхильд взглянула на женщину внимательней, с живым интересом. Северус кивнул и встал. Маргарет лежала без движения на его постели. Узкой, заправленной — это Ульвхильд отметила ещё тогда, когда помогала её укладывать. Он подвёл целительницу к девочке, и та, увидев раны и распухшее лицо, не сдержала возглас. — Вот это всё пустяки, — Снейп нетерпеливо мотнул головой. — Это вам. — Кровь Саламандры извольте выдать из ваших личных запасов, — сердито бросила целительница. — И сок мурлокомля. И кору рябины. Зелья понадобится много, и я не собираюсь тратить последние школьные запасы. — Я выдам, — отозвался Снейп. — А вот это мне. Целительница вопросительно вскинула глаза. — Её рука. — Он переглотнул и добавил, резко понизив голос: — Правая. Имена. Столько разных имён, которыми звали её, десятки лиц, которые угадывали в её лице. Они тянули нетерпеливые руки, хотели коснуться, заступали путь. Их было слишком много, она сопротивлялась, но что-то в ней откликалось на каждый призыв. Мёртвые. Для каждого из них она была тем, кого они ждали. Или тем, кого хотели забрать с собой. Вон тот коротким движением откидывает со лба бесцветную прядь, а по её позвоночнику пробегает дрожь. Тусклый взгляд останавливается на ней, он шевелит губами: "Вайолка..." Она вздрагивает снова, как от электрического разряда, и, не в силах отвести глаза, начинает... меняться. Скулы заостряются, вытягиваются все суставы, затуманивается зрение, наливается грудь, на правом колене проступает синяк... Вайолка Вайнрих, сестра... Да, теперь она точно знает: старшая из четырёх сестёр Ферки Вайнриха, придавленного обвалившейся стеной во время захвата Хогвартса. "Вайолка..." Ей щекотно в носу: хрящ растёт и изгибается, образуя характерную горбинку. "Вайолка..." На большом пальце правой ноги болезненно пульсирует вросший ноготь. Она делает шаг, тянет руку навстречу руке брата, облизывает воспалённые обветренные губы перед тем как произнести его имя... И словно чья-то ладонь зажимает ей рот, её оттаскивают назад, пальцы мёртвого мальчишки хватают воздух. Ульвхильд могла идти спать, но осталась. Ей нравилось наблюдать за тем, как он работает — сосредоточенно, отринув усталость. Когда целительница ушла готовить снадобье, Ульвхильд открыла было рот с предложением позвать профессора Морана, он как-никак специалист по всякой хтонической мерзости, а состояние директора едва ли можно назвать адекватным. Но она смолчала, наткнувшись на острый, почти хищный взгляд Северуса Снейпа. Значит, он считает эту работу своей, что ж, если он так считает... Ульвхильд переложила косу на другое плечо и оперлась подбородком на сцепленные ладони. И снова было движение по спирали в густом тумане, только теперь не она выбирала направление. Со всех сторон звучали имена, сотни имён, и каждое отзывалось в ней болью, ломало и сращивало заново кости, выкручивало суставы, изменяло состав крови и строение органов. Она была сестрой Вайолкой, няней Кумари, женихом Андреем, убийцей Аишей, стариной Яцеком, псом Чероки, чьим-то насильником, чьей-то возлюбленной, чьим-то близнецом, всеми братьями, матерями, друзьями и детьми одновременно. Бесформенной массой она утекала сквозь жадные пальцы, раскладывалась на световые лучи, рассыпалась пеплом, но в этом пепле ещё жила искорка сознания, и кто-то бережно раздувал эту искорку, держал в ладонях, грел у сердца, баюкал и утешал, напаивал силой. — Ну вот и всё. Ульвхильд вздрогнула — кажется, успела задремать. От окна тянуло рассветной прохладой. Под глазами Снейпа сгустились тени. — Теперь нужен хирург. - - - — Элегантный симбиоз, — высказался врач. — Работа предстоит тонкая, и если что-то пойдёт не так... — Он провёл пальцем по жилке, вздувшейся под кожей Маргарет. — Мне хотелось бы знать: мы боремся за девочку или за артефакт? — За девочку, — хмуро ответил Снейп. От такого вопроса, на самом деле логичного, стало не по себе. — И за артефакт, — добавил он, с внезапной неприязнью глядя на редкие светлые усики над губой собеседника. — Или вы расписываетесь в некомпетентности? — Как вам будет угодно. Ему было угодно отмотать назад проклятущие сутки, и чтобы ничего этого не было. Принять, наконец, горизонтальное положение. Разбить кому-нибудь лицо. Совет Люциуса насчёт спиртного начинал казаться мудрым. — Мне бы не хотелось пугать вас перед операцией, — говоря это, Снейп представлял, как его кулак врезается в лицо доктора, костяшками прямо в полоску усиков. — Поэтому надеюсь, что вы всё понимаете без явных угроз. В том числе насчёт молчания. — Зачем угрожать? — в голосе врача прорезались всё-таки нервные нотки. — Obliviate и готово... — Не силён в этом, — возразил Снейп. Врач с сомнением причмокнул губами, но больше ничего говорить не стал. Он и так ляпнул лишнее. - - - В первый раз Маргарет проснулась рывком, с уверенностью, что проспала занятия. Свет был приглушён, но всё равно казался слишком ярким. Потолок над головой был не тем, который она привыкла видеть, просыпаясь. Маргарет попыталась сесть, и перед глазами поплыло. — Очнулись, барышня? Что-то рановато, — услышала она. — Вам бы ещё отдохнуть. Выпейте воды и отдыхайте. Вода была вкусной, как та, которую пьёшь тайком от матери прямиком из-под крана, забежав домой в разгар летнего дня. Допить стакан Маргарет не успела — уснула. Во второй раз она приходила в себя медленно, чувствуя ломоту со всём теле и тяжесть в висках. Её усыпили каким-то заклинанием. Третье пробуждение было почти безболезненным. По расцветке стен и казённой мебели она поняла, что находится в больнице. Память возвращалась, как кровь возвращается в затёкшую конечность: песни озерных жителей... Ферка Вайнрих... цветок... Приснилось? Она скосила глаза на руку — цветка не было. Но были бинты. В палату вошёл, пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, светловолосый доктор. Он улыбнулся и сообщил, что его зовут Джерри Линс, а она, Маргарет, счастливо отделалась и скоро сможет отправляться домой. — Где мой цветок? — спросила Маргарет. — Его забрала женщина по фамилии Биргерссон, — пожал плечами Джерри Линс. И, подмигнув, добавил: — Думаю, ваш наставник ценит вашу жизнь дороже, чем это растение. Его улыбки и подмигивания выглядели ненатурально. Как будто он хотел подсластить неприятную правду. Маргарет хотела взбрыкнуть, сказать, что хватит с ней сюсюкать. Но вместо этого вырвалось: — Это Снейп? Снейп что ли ценит? За закрытыми дверями хогвартской лаборатории вдвоём с Биргерссон он занимался тем, что считал настоящей работой, а Маргарет годилась ему только на то, чтобы подавать на стол, мыть полы и подчиняться, домовой эльф она — вот кто. Хуже, чем эльф, тем хотя бы не приходится сносить клевету от идиотов-друзей. — Директор Снейп обещал меня убить, если вы не очнётесь, — на этот раз улыбка вышла не такой елейной, больше похожей на усмешку. "Он боится, — поняла Маргарет. — Все боятся. Или презирают. Или чего-то выгадывают". — Я очнулась, — кивнула она. — Спасибо, доктор. Вы будете жить. А что всё-таки с цветком? — Цветок забрали, — повторил доктор Линс, — и он был в полном порядке, насколько я могу судить. Мне было бы интересно разобраться в его составе, но вряд ли это стоит того, чтобы связываться с таким опасным человеком, как ваш наставник. Вы, конечно, тоже не знаете, что представляет из себя ваша добыча? — Конечно, не знаю, — подтвердила Маргарет. — Очевидно, сок растения обладает мощными галлюциногенными свойствами, — сообщил доктор Линс. — Ваш организм истощён, отдохните. — Не хочу я отдыхать, — огрызнулась Маргарет, свешивая с постели ноги. — Я хочу есть. И мне нужно в Хогвартс. — Вас сейчас накормят, а что до возвращения в Хогвартс — подождём решения вашего наставника. — Северуса Снейпа, — резко поправила она. — Его зовут Северус Снейп, и он Пожиратель смерти. И не надо меня злить. Её губы скривились, она упала лицом в подушку и внезапно самым жалким образом расплакалась. - - - День тянулся бесконечно. Он уже знал, что с Маргарет всё будет хорошо — получил сову во время обеда. Он знал, что скажет Люциусу при встрече, знал так ясно, как будто разговор уже состоялся. А день всё не заканчивался, какие-то дела, подписи, жалобы... К завтраку кто-то умудрился подать испорченный сыр, и он собирался инспектировать кладовые. Тогда причём здесь МакГонагалл? Почему она в его кабинете? — Господин директор, — начала она официальным тоном, и вдруг голос сорвался. — Драко... как же так... Снейп устало подумал, что за эту минуту слабости она потом станет себя упрекать, а его — с новой силой ненавидеть, даже если он сумеет найти слова утешения. Особенно если сумеет найти. — Минерва, я не хочу это обсуждать, — сказал он, поправляя перо в чернильнице. — Правда, не хочу. Можно? Она не стала настаивать на разговоре. Северус стиснул зубы и зажмурился, пытаясь унять клокочущую внутри агрессию, потом схватил чернильницу и швырнул в закрывшуюся дверь. Не помогло. Он схватил тяжёлый стул и швырнул следом. Не помогло. Он осел на месте, плюхнулся, словно подломились колени. Горло саднило от слёз, которые никак не могли пролиться. Покачиваясь из стороны в сторону с беззвучным стоном, он силился выдавить из себя хоть каплю. Пальцы терзали длинный ворс ковра. Так прошло несколько минут. Потом он медленно поднялся, поборол головокружение, отряхнул одежду и, перешагнув пятно чернил у двери, покинул кабинет. Он знал, что когда вернётся, пятна уже не будет, и никто ни о чём не спросит. Кладовые терпят до завтра: от куска просроченного сыра ещё никто не умирал, а он, потерпев неудачу с неживыми объектами, готов, кажется, начать срываться на живых. Поэтому будет лучше избегать контактов с живыми, тем более с домовиками. Выместить злость на безответном слуге — что может быть проще, и что может быть пошлее. Снейп решил, что ляжет пораньше. Однако спустя несколько часов он всё ещё ворочался, сбивая простынь, сна — ни в одном глазу. От слишком пышной подушки болела шея, одеяло душило. Сбросив подушку на пол и откинув одеяло, он вздохнул свободней, но ненадолго. Стало холодно. Он накрылся одеялом и высунул одну ногу. Прошло минут пять. Нога зачесалась. К тому же теперь неудобно было лежать без подушки. Завернувшись в одеяло, он вылез из постели и растянулся на полу у камина. Это странным образом успокоило его. Когда впервые после смерти матери он ночевал в собственном доме, его корёжило от отвращения при взгляде почти на каждый предмет. Почти каждый из них хранил вспоминания о безобразных ссорах между родителями. Оказалось, что детский страх никуда не делся, беспомощное чувство, что вот-вот произойдёт что-то плохое, постыдное. В ту ночь он спал, не раздеваясь, на полу, рядом с камином, в комнате, которую позже переделал в свой кабинет... Вынырнув из воспоминаний, Снейп обнаружил, что не один. Женщина пахла кедром, пачули и — едва уловимо — розмарином. Он вспомнил наставления матери о том, что запах розмарина помогает усваивать уроки. Любопытно, какой урок ему надлежит усвоить сегодня? Что чудес не бывает? Разве он не убедился в этом много лет назад? Если представить себе, что к нему пришла из небытия та, чьё имя билось сейчас у него в гортани, что это её тонкие пальцы скользнули по его животу вниз, изловчились, выправляя сорочку из пижамных штанов, тогда он перехватил бы запястья, опрокинул бы её на спину, и всё время смотрел бы в глаза, не упуская ни одного выражения, ни одного оттенка. Теперь же он позволил себе откинуться назад и уплывать в полудрему, пока она сделает всё сама. Чудес не бывает, но бывают приятные моменты. Очень приятные. Невероятно. Бешено. Он заставил себя разомкнуть губы и хрипло выдохнуть другое имя: — Хильда... Засыпая, он чувствовал, как она перебирает его волосы.