Всегда

— Не может быть и речи! МакГонагалл, расставив руки, заслонила собой койку Рэдфорда. Мальчик вжался в подушку и натянул одеяло так, что виднелся только колтун светлых волос и чуть ниже — застывшие, расширенные от страха глаза. Снейп опустил палочку. — Минерва, — сказал он устало, — дайте мне... — Нет... — заскулил Рэдфорд. — Нет, нет, нет! Он заметался на кровати. Вбежавшая Помфри кинулась к больному и, склоняясь низко к его лицу, стала вполголоса наговаривать какие-то певучие фразы. Мальчик обмяк и закрыл глаза. Целительница метнула на директора осуждающий взгляд. Щёки гриффиндорского декана покраснели от возмущения. — Вы готовы хладнокровно подвергнуть больного ребёнка новой пытке? — поинтересовалась она. — Легилименция травмирует! Я отвечаю за него, я не даю согласия! — Что ж, он отказывается ответить на простой вопрос, — Снейп скрестил руки на груди. — Между тем, это и в его интересах — найти виновного. Как можно скорее. — У ребёнка шок, он не понимает, что в его интересах, — МакГонагалл взялась за опору кровати. Она всё ещё плохо держалась на ногах после путешествия с полтергейстом. — Вы его пугаете. Давайте пригласим человека из Мунго, детского специалиста. — У вас под рукой специалист, самый лучший, — Снейп начал выходить из себя. — По-вашему, сколько людей необходимо посвятить в это дело? Вас совершенно не беспокоит репутация школы? МакГонагалл выпрямилась и сузила глаза. — Меня беспокоит состояние ребёнка, — отчеканила она медленно. — То, что вас вперёд заботит репутация, меня не удивляет: ведь это под вашим руководством Хогвартс превратился в... дом порока. Лицо Снейпа передёрнуло, как от удара. Он молча обвёл глазами всю сцену и, ни слова больше не говоря, покинул палату. - - - Неужели она права, и он мелочно озабочен собственным провалом? Ведь это провал. Но кто мог это сделать? — Эльф, — позвал он раздражённым тоном. Существо в бурых обносках склонилось перед директором. — Личные дела всех старост и преподавателей мужского пола, — приказал Снейп. Через пять невыносимо долгих минут существо почтительно водрузило на директорский стол увесистую стопку цветных папок и замерло, ожидая новых приказаний. Снейп махнул рукой, прогоняя эльфа, и вдруг не к месту вспомнил, что её зовут Минни. "Носили бы что ли бейджи... — мелькнула мысль. И ещё одна: — Интересно, жив ли тот эльф Беллатрисы?" Он разложил перед собой папки и раскрыл ту, что оказалась ближе. Норман Гамп, 7 курс, Хаффлпафф, староста школы. Снейп мгновенно представил веснушчатого дылду, исключённого из квиддичной команды факультета по причине абсурдно большого роста, вечно не знающего, куда девать слишком большие руки — и волна отчаянного протеста поднялась изнутри. Снейп подавил эмоции: подозревать его есть основания: старосты пользуются отдельной ванной. А у преподавателей есть личные апартаменты. На лице Снейпа отразилась внутренняя борьба. Рука невольно потянулась к папке Амикуса Кэрроу, профессора Тёмных искусств и декана Слайзерина. В намерения директора входило избавиться от брата и сестры, но в другом порядке. Неужели он ошибся, избрав первой мишенью Алекто? Неужели он ошибается сейчас, готовый заклеймить человека на основании личной неприязни? Амикус — фашист, всегда охотно проливавший "нечистую кровь", отвратительный в своём фанатизме, но разве он извращенец? Мог ли Амикус принудить чистокровного мальчика, своего совсем юного ученика? — Я не знаю! — простонал Снейп вслух. Обвинить Амикуса логично, с этим согласятся все. За Амикусом числится много преступлений, так ли важно, за что его в конце концов посадят? Но вот однажды подобное логичное обвинение тоже поддержали все, и Сириус, будь он проклят, Блэк на двенадцать лет был заперт в Азкабане. Последний из Блэков был высокомерным, самоуверенным, бездумным, неблагодарным, и — Снейп присягнул бы в этом — война была его стихией, вид крови будоражил его. Но за это не сажают в тюрьму. А провидению было угодно сбить с него спесь, и вот приходят в движение неподвластные людям силы, рождается этот фантастический сценарий. Когда-то Снейп находил в этом странную сладость, однако со временем чувство притупилось. Отчего-то возможность самому сделаться орудием слепой справедливости не прельщала. Краем глаза Снейп уловил движение на портрете Дамблдора. — Убирайтесь, Альбус! — рявкнул он. Потрет и не подумал подчиниться. Он удобно расположился в точной копии того кресла, которое занимал сейчас новый директор, и легонько погладил красные перья на шее птицы. То ли Дамблдор так распорядился, то ли так пожелала фантазия художника, но Фоукс тоже попал на полотно. Он выглядел не менее "ожившим", чем его хозяин, и появлялся в раме ещё реже. Где он пропадал, можно было только гадать: вряд ли существовал в мире его второй портрет. Скорее всего, это был не сам Фоукс, а воплощённая художником в форме птицы какая-то часть личности директора Дамблдора. Снейп однажды размышлял об этом, но не пришёл ни к какому выводу. Сейчас его особенно раздражал этот довольный феникс, подставляющий шейку для ласки. — Убирайся, — повторил Снейп угрюмо. Странная печальная усмешка, похожая на улыбку Моны Лизы, изогнула губы Дамблдора. Снейп повернулся и, глядя прямо на него, заговорил с неожиданной горячностью: — Я убил тебя. Ты сдал мне этот замок в тот момент, когда приказал тебя прикончить. Если я не оправдал ожиданий, что с того? Ты уже ничего не исправишь. Молча смотри на дело рук своих. Он задёрнул штору картины, и вдруг заметил, что стало легче. После того, как он выговорился, в голове прояснилось. Снейп поспешно заглянул за занавесь, но Дамблдор уже удалился. Он расстегнул верхнюю пуговицу редингота. Эдельберт Моран, новый профессор Зельеварения. Мог ли он? - - - Эдельберт Моран не подходил замку Хогвартс, как и замок не подходил ему. Слишком загорелый, с пружинистой походкой не человека, ступающего по каменным плитам, но зверя, крадущегося в джунглях. Слишком увлечённый открытиями и поисками, чтобы терпеливо объяснять азы. У профессора Морана был быстрый ум, ум исследователя и первопроходца. Должность он принял в один из редких моментов слабости, когда одна работа подходила к завершению, а другая пока лишь смутно маячила на горизонте, оставшихся денег явно не достало бы на жизнь в городе, и вообще какая-то усталость накопилась. Место преподавателя давало стабильность. Но к тяжёлому повседневному труду преподавателя Эдельберт Моран был явно не готов. В иные дни он развлекал класс историями из экспедиций, в иные дни, вспоминая, что ему, однако же, следовало их чему-нибудь обучить, бывал огорчён и раздосадован, как это они отказываются усваивать с первого раза простейшие и очевидные законы взаимодействия веществ. Огорчения этого рода быстро забывались, стоило профессору Морану вскрыть новую почту. Почта приходила для него каждый день. Письма, свёртки, раза два - уведомления о том, что в Хогсмидском отделении ожидает посылка, слишком объёмная для совиной доставки. Он вёл переписку со множеством лиц, от нескольких академиков до сторожа в каких-то развалинах на краю света. Ему присылали разные непроверенные ингредиенты, и он с упоением их крошил, растирал в порошок, выжимал, варил, смешивал и фиксировал результаты в толстой тетради, грубо сшитой вручную. Младшим курсам он никогда не давал домашней работы, чтобы самому иметь больше свободного времени. Старшие, напротив, часто получали много тем для самостоятельного изучения. Занятия в классе профессор Моран вёл без всякой системы: мог внезапно начать рассказывать второкурсникам о галлюциногенных зельях, потому что сам работал над одним из них; или, прочитав на перемене об успешном опыте использования икры Голубого Древолаза, на уроке пускался в рассуждения о перспективах замены редких магических компонентов более простыми. Можно было только диву даваться, как это Снейп его нанял. Эдельберт сам, в общем, понимал, что что-то не так. Например, пятый курс — этих детей он должен подготовить к СОВ. Сегодня он честно попытался прочесть учебник для пятого курса, но затосковал уже на восьмой странице. Голову заполняла вата, целые сугробы ваты. В кабинете становилось нечем дышать. Он прочитывал слова, как если бы был автоматическим устройством, а не разумным человеком, специалистом по предмету. "Я хороший специалист, — подумал он жалобно. — Меня наняли на эту работу, потому что я хороший специалист". Он поискал глазами строку. "Добавить толчёного лунного камня, помешать три раза против часовой стрелки... против часовой стрелки... против часовой стрелки..." Профессор Моран сдался. Он закрыл учебник, закрыл ящик стола, где он хранился, и закрыл за собой дверь кабинета. Вчера в лаборатории он оставил "доходить" экспериментальный отвар, сомнительного, в сущности, свойства, но сейчас он подумал о нём почти с нежностью. Заглянув в учительскую за ключами, он узнал, что их забрал директор. Так он сейчас там! Профессор Моран обрадовался. Вот удачный случай спросить совета, не приходя за ним нарочно. Всё-таки немного неловкий выйдет разговор, если прийти нарочно. Быстро, срезая путь, где только возможно, профессор Моран спустился в подземелье. — Мисс О'Шейн... — он почувствовал лёгкий укол раздражения от того, что удачного стечения обстоятельств не получилось. — Профессор Моран, — она почтительно наклонила голову. — Я уже закончила и ухожу. Ключи повешу рядом с дверью. — Директор ещё вернётся? — спросил Моран, подтаскивая лесенку, чтобы достать с высокой полки свой отвар. — Мне сказали, что ключи взял он. — Его вызвали по срочному вопросу, — пояснила Маргарет. Теперь можно было уйти, но она не уходила. Её разобрало любопытство, что за зелье готовит профессор. Он, вроде бы, не возражал против её присутствия; водрузил на стол большую колбу, полную изумрудной жидкости, и вытащил пробку. Запахло мелиссой, смолой и жасмином. — Скажите, мисс О'Шейн, — спросил он, помахивая ладонью над горлышком колбы и принюхиваясь, — отчего ваши письменные задания всегда выглядят, как старинные манускрипты? Не услышав немедленного ответа, он поднял глаза на Маргарет. Она скребла ногтем пятно на фартуке, но, заметив, что он смотрит, тут же оставила фартук в покое. Похоже, вопрос её смутил. — Не подумайте, что я пытаюсь привлечь к себе внимание, — сказала она. — Дело в том, что профессор Снейп хочет, чтобы я изучала каллиграфию. Но писать специальные тексты... на это нужно время. Я подумала, будет неплохо оставить какое-то время свободным, поэтому стала вот так совмещать. Профессор перелил немного зелья в колбу поменьше и поставил её на огонь. Затем, улыбнувшись детской озорной улыбкой, взял банку с толчёным лунным камнем и кинул щепоть в зелье. Поднялся дымок, запах стал резче, в нём появились нотки горечи. — Так что насчёт каллиграфии? — спросил он рассеянно. — Зачем это? — Я не спрашивала, — честно ответила Маргарет. — Но, может быть, это потому, что я хочу стать врачом? — Она подавила смешок. Отчего-то она пришла в хорошее, даже весёлое расположение духа. — Каллиграфия нужна, чтобы спасти мой почерк? Жидкость в колбе зашипела и приобрела фиолетовый цвет. Аромат сделался вязким и непреодолимо привлекательным. Маргарет несколько раз глубоко вдохнула. — Интересно, интересно... — пробормотал профессор Моран, гася огонь взмахом левой руки, а правой строча пометки в своей тетрадке. Он щипцами взял колбу за горлышко, посмотрел на свет, аккуратно наполнил серебряную столовую ложку, легонько дунул и осушил её одним глотком, как принимают микстуру. Маргарет наблюдала с возбуждённым блеском в глазах. Профессор причмокнул губами, повернулся на каблуках вокруг своей оси и разразился хохотом. Его веселье передалось Маргарет, и она тоже засмеялась, заливисто и ярко, как птица, приветствующая восход. — Перебор... перебор... однозначно, — разобрала она за взрывами смеха Морана. — Что... чего именно... много? — пропищала Маргарет, задыхаясь и прихрюкивая. Профессор Моран с измученным видом прижал одну руку к животу, а вторую поднял и ткнул пальцем в банку с лунным камнем. — Свежайший помол, — выдавил он с трудом и снова хохотнул. — Молодчина... ваш директор. Он сполз на пол, блаженно улыбаясь. Маргарет хотелось последовать его примеру, уснуть, забыв обо всём на свете. Но она меньше подверглась воздействию зелья и сохранила остатки ясного мышления. Поэтому прежде, чем погрузиться в наркотический сон, она с силой толкнула дверь лаборатории. Очень медленно воздух становился свежей. Первой очнулась Маргарет: что-то мягкое настойчиво толкалось в её ладонь. Сквозь полуоткрытые веки она увидела пепельное пятно. Спустя несколько секунд пятно оформилось в очертания кошки. Спустя ещё немного Маргарет узнала миссис Норрис — любимицу завхоза. А вот и он сам. — Мисс О'Шейн, ваша безответственность... — начал Филч с вялым возмущением в голосе. Заметив преподавателя, он потёр глаза: — Профессор... надо же... Филч захихикал, но оборвал себя и испуганно прикрыл рот рукой. — Э-э-э... здравствуйте, — профессор Моран протянул ему левую руку, правой в то же время потирая лоб. Потом он что-то сообразил и поменял руки. Филч недоумённо пожал протянутую ладонь. И снова у него вырвалось нервное старческое хихиканье. — Эксперимент, — пояснил Моран, тяжело поднимаясь. — Здесь нечего смущаться, мистер Филч. В коридоре наверняка полно этого пара. Ступайте, проветрите голову. Благодарю за бдительность. И вас, мисс О'Шейн, — он повернулся к Маргарет. — Вы очень кстати открыли дверь. В этот момент миссис Норрис издала странный томительный звук, изогнулась и перекатилась на спину. Профессор Моран сделал несколько плавных движений, бормоча что-то вроде "Baridi, baridi, mwanashanga". Лаборатория наполнилась потоками холодного ветра. "Asante!" — профессор вскинул руки, и ветер утих. — Намного лучше, — он потёр ладони. Его цепкий взгляд остановился на фиолетовой колбе. Он немедленно закупорил её пробкой и отставил в сторону. — Что ж, — он потянулся за новым сосудом, но тут Филч кашлянул, привлекая к себе внимание. — Возможно, это не моё дело, профессор, но через несколько минут у вас урок. — Да-да, — Эдельберт Моран виновато улыбнулся. — Конечно. Мисс О'Шейн, вы не могли бы... Маргарет, всё это время гладившая пушистый живот кошки, ойкнула: миссис Норрис вцепилась ей в руку. - - - Вечер застал Северуса всё в том же кресле, над теми же папками. Он мог, конечно, вернуться в Больничное крыло и сделать всё по-своему, не принимая во внимание возражений Минервы. Но в какой-то мере он понимал справедливость этих возражений. Пока Рэдфорд под неусыпным присмотром Помфри, ему ничего не угрожает, и он вполне ещё может заговорить добровольно. К тому же, чем больше времени мальчик не вернётся в класс, тем больше будет расти беспокойство преступника, и чем-нибудь он себя выдаст. Снейп решил ждать. Только не слишком долго, иначе забеспокоятся уже товарищи, а за ними и родители, а там... Возможно ли вообще избежать огласки? Снейп был уверен: ни один здравомыслящий человек в Министерстве или в Совете попечителей не пожелает такого позора. Однако найдутся и те, кто не способен мыслить здраво. Найдутся те, кто увидит здесь возможность оседлать удачу. Найдутся поборники морали и ненавистники режима, ненавистники лично его, Снейпа... и даже просто не в меру эмоциональные люди. Снейп невесело усмехнулся: пожалуй, старая зануда права, и о чувствах ребёнка он действительно думает в последнюю очередь. Что ж, ребёнку повезло: для его чувств хорошо всё то же, что хорошо для дела. С раздражением Снейп подумал, что он не специалист в области чувств и вообще не обязан их анализировать. Очевидно, Рэдфорду плохо, и вряд ли станет лучше, если директор школы начнёт ему сопереживать. — Северус? Он вскинул голову. В дверях стояла Поппи Помфри. Наверное, она стучала, но он не услышал. — Что вам? — Очень странные вещи... — она замялась, тревожно оглядываясь по сторонам, — очень странные вещи говорит один из учеников. Фауст Блишвик. — Она судорожно втянула воздух и сделала нервный жест рукой, как бы отгоняя последние сомнения. — Про мистера Филча, Северус. По-моему, он сам не очень понимает, что говорит, но если его слова отражают факты... Она умолкла. Она была готова расплакаться. Северус молчал: он уже понял, к чему клонится этот разговор. — ...тогда Аргус виноват в том, что случилось с Эйруином.