И приведет его ночь...

Пусть снится нам не край чудес, С судьбой пари он вспомнит, И карту ниспошлёт Арес – Предназначение исполнить.

"Йорвет, ты не думаешь, что борьба с людьми бессмысленна? Что ничего хорошего и дельного не выйдет?" Он будто внутренне раздваивается, и закрывает глаза, отвечая тихим, мертвенно спокойным голосом самому себе: - Я все еще верю, что это не конец, а мы, Aen Seidhe, привыкли бороться до последней капли крови, до последнего вздоха. Такова наша жизнь, наше существование. Впрочем, тебе ли не знать... Эльф усмехается и смотрит на кривое, изуродованное изображение в почти прозрачном стекле. Шрамы не болят. Давно. И возникает ощущение того, что один глаз, - левый, - только он с ним и был, только он и может видеть вещи, которые другим недоступны, - ну, разве что, чуткому на движения и шорохи Ведьмаку. Йорвет снимает повязку с головы, кладет ее на массивную деревянную тумбу рядом с низкой кроватью, и волосы рассыпаются, закрывая собой увечья и неприятно щекоча. Он не прячет их снова и не отодвигает; ложится на жесткий матрац, - скоя'таэлям подушек и перины не выдавали, чертовы скупые краснолюды - и пытается заснуть. Знает, что не сможет, но пытается. Начинает считать своих лучников... Раз, два, три... Раз, два, три... Четыре, пять... Когда Йорвету исполнилось шесть, он решил, что станет кем-то выдающимся, кем-то, кого запомнят, за кем пойдут. Он не обладал ораторскими качествами, не понимал значение слова "дружба"; он всегда... отстранялся от чувств, от людей - и это казалось ему проблемой, ведь лидер должен сплачивать, мотивировать, помогать, убеждать. Он был совсем ребенком, он мечтал и верил, и... Непослушный мальчишка часто убегал в лес без ведома родителей: таскал корешки, а вместе с ними раненных птиц, которых приходилось бинтовать, пойманную дичь; неустанно тренировался... Юный эльф научился мастерски владеть луком. К десяти годам он убил первого и до скрежета зубов ненавистного bloede dh'oine. Он не раскаивался, когда изнасилованная человеком мать била его по лицу с застывшим в глазах ужасом. Йорвет никогда не забывал ее взгляд и ту дрожь, что пронимала его до костей с новой партией ударов. Неуправляемый ураган. Он не помнил, как все произошло, но слышал в кошмарах звук падающего на землю тела, - на холодную и влажную от утренней росы, - и еще неяркие солнечные лучи... "Ты сумасшедший...", - она повторяла эту фразу много-много раз, и Йорвет, в конце концов, привык. Привык к несуществующему чудовищу, к изменившемуся отношению, к побоям и синякам, к крови из носа. Йорвет любил свою единственную мать, маму... поэтому опускал голову, и смиренно ждал. Не сопротивлялся, не бил в ответ, - что вы, женщин бить нельзя, что бы они ни натворили! - не огрызался. Он как бы мысленно и физически становился тряпичной куклой. Брось об стену - и ни криков тебе, ни соплей, ни слез. Через год с массовой вылазки в город не вернулся отец. Никто. Йорвет догадывался, что это знак, что неспроста повесили всех до единого, не дав уйти, не дав и мизерного шанса на свободу. Тогда ему было почти все равно. Почти... Мальчик не кусал губы, не жмурился, но слезы продолжали играть свою мелодию, - не остановить, не замедлить. Опоздал. Он плакал в последний раз, как и в последний раз остался в тени. Йорвет вернулся под утро: бежал, сломя голову, задыхаясь, на грани собственных возможностей, запинался о торчащие корни деревьев и путался в хлестающих по лицу и рукам ветках. Весь грязный, в царапинах, он упал на колени перед полыхающей эльфской деревней. Синие Горы, объятые алым пламенем: уничтожающим, разрушительным, не щадящим. Живые, мертвые - дотла. Йорвет врос в землю, вцепился в нее ногтями, раздирая пальцы в кровь. Биение сердца о грудную клетку отдавалось в висках. Он встал. Шаг - ноги подкосились. Вместо их уютного дома - чернь и тлеющие доски. Он сжал кулаки. Снова встал. Вдали, где-то в глубине серого плотного дыма мелькали суетливые силуэты; Йорвет на бессознательном двинулся в преисподнюю, и его охватила мгла. Он тут же растворился в ней, слившись с дымом, перестал существовать, но мгновение – не вечность. Глухой кашель. Под щекой земля, во рту земля, локти увязли в земле. Споткнулся. Тело?.. Нет-нет-нет. Эльф повернулся, подполз ближе, сплюнул, и... Нет. Это была она. Его мама. Неестественно вывернутая рука, распахнутые стеклянные глаза, ресницы в пыли, застывшие в немом крике губы. Йорвет потянулся, чтобы закрыть ей глаза, но его резко и грубо отдернули, отшвырнули в сторону. Они встали то ли кольцом, то ли полукругом - расфокусировано и отреченно он уставился на размножающихся, словно муравьи, людей. - Убей эльфа! - орали хором несколько голосов. Мальчик закрылся, съежился, и обхватил себя за колени. Один из крестьян взял его за волосы, тряхнул, и обрезал каштановую копну, которую так любила расчесывать по вечерам мама. Йорвет ударился о каменный угол виском и отполз, откинувшись назад, не ожидая ничего, кроме смерти. Небо звало эльфа, пробиваясь сквозь массивные тучи: красивое, голубое, чистое. Все тот же крестьянин ткнул обессиленного мальчика вилами и с размаху полоснул по лицу, рассекая правую часть - от глаза до верхней губы. Йорвет хотел закричать, но из груди вырвались только клекот, всхлип и кашель. Он вдохнул и получил новый удар - под ребра ногой. Следующий dh'oine наклонился, наигранно-добро улыбаясь, и голыми руками выдавил эльфу остатки глаза. Йорвета тошнило. Он нервно дернулся и сполз на желтую, выгоревшую траву. Он больше не шевелился. Люди ушли, но сердце мальчика пело набат, твердея и опаляя ненавистью легкие. Тот день положил начало войне. Его войне. А потом он долго шел по равнинам и горам, убитый и сломленный. Эльф не ощущал ни ветра, ни свежего воздуха, ни признаков жизни - своей и леса. Ходячий труп. Раны загноились. Он добрался до реки. Йорвет упал в воду и смыл с себя всю грязь, - та осталась висеть скользким и липким грузом на душе - натирая кожу до красноты, до синяков, до ссадин. Тогда он и поклялся вернуть величие Aen Seidhe, вернуть свободу, вернуть "долг". Впредь он не смеялся, не улыбался - Йорвет забыл, как это. Холодные солоноватые капли пота катятся по спине и вискам, рубашка прилипла к телу, зрачок расширен, в ушах гудит, - эльф приходит в себя, садится - с десять минут выравнивая дыхание - и договаривается на небольшую уединенную прогулку. На улице светает: первые лучи прокладывают путь к недостижимому зениту, прохлада режет воспоминания по кускам, отрезвляя, заставляет воспринимать все по-взрослому - он уже не тот беспомощный мальчик, и, вместе с Саскией, Геральтом, краснолюдами, они добьются общей цели. Маленькими шагами, сплетая нитью события, он наконец вспоминает: "Мир между людьми и нелюдями - лучшее, что может получиться. Что должно в итоге получиться".