Вопреки

      На камни капала кровь, Гаррет слышал её даже сквозь вой собак. И сердце, тяжело стучащее в груди, словно гром заглушало мысли. Все, кроме одной: дойти. Дойти любой ценой. Спасти.       Каменная круча казалась неподъёмной, хотя он уже, шутя, мог взбираться по ней, с закрытыми глазами резво перескакивая с камня на камень. Фенрис со смешком спрашивал, не было ли в его родне горных козлов. Гаррет не обижался.       При очередном прыжке внутри что-то булькнуло, и камни обильно залились алым. Гаррет поскользнулся на луже, но вовремя вцепился в острый выступ, раня ладонь, но спасая себе жизнь.       Себе и Фенрису.       Каждый шаг отдавался в груди тупой болью. Словно он наступал на собственное сердце. Хоук уже перестал ощущать стрелу в спине. Боль от неё отошла на второй план. Рана в боку была серьёзнее.       Проклятые люди научились стрелять невидимым огнём. И этот огонь жёг Гаррета изнутри.       Он не верил. Не верил, что всё это случилось наяву. Всего пару дней назад его родной табун прискакал в эти места. Гаррет рад был увидеть семью, обнять плачущую от счастья мать и сестрёнку, сдержанно похлопать возмужавшего брата по спине. Бетани стала совсем взрослой, стройной и подтянутой. Гаррет видел, как заглядывались на её ножки жеребцы. А вот над матерью годы были не властны. Она оставалось всё той же, ласковой и заботливой кобылицей. И руки её были всё так же мягки и нежны.       И теперь они были все мертвы. Люди, мерзкие отродья, никак заключили сделку с тёмными силами, и те научили их владеть невидимым огнём, которым те стреляли их своих чёрных труб. Гаррет ничего не успел сделать, когда на луг упал первый жеребёнок, отброшенный выстрелом. И он совсем потерял голову, когда следом на траву осела его мать.       Преодолев последний подъём, Гаррет вошёл под свод пещеры. Он слышал погоню внизу и надеялся, что они не сразу поймут, куда делась жертва. Ему было нужно немного времени. Совсем чуть-чуть. Сказать пару слов, поцеловать на прощание...       Он стоял, привыкая к темноте, когда понял – тьма была не внутри. Он просто ничего не видел. Рык вырвался у него из груди, и он по памяти зашагал вперёд, насилуя собственное тело, уже готовое отпустить его душу в свободный полёт. Нет. Ещё шаг, ещё шаг. Он должен дойти. Темнота перед глазами не спешила развеиваться. Но ему было плевать. Он помнил эту пещеру, он знал здесь каждый камень.       Они прожили здесь семь лет.       Под копытом плеснула вода, и Гаррет остановился. Он не понимал, почему Фенрис не окликает его. Ведь Хоук чувствовал русала. Всем своим сердцем, которым успел жарко прикипеть к этому хвостатому ворчуну. Он находил милым его утреннее недовольство, когда Гаррет вспенивал воду и кричал, чтобы заставить русала выплыть. Он обожал Фенриса, разомлевшего от ласки и плавящегося у него на руках под ласковыми касаниями. Они только и могли пользоваться руками, но им этого было достаточно. Руки, губы, язык, жаркие слова. И покой.       Сердце трепыхнулось в груди Гаррета, попытавшись сделать отчаянную попытку остановиться, но Хоук не позволил ему это. Однако силы покинули его ноги, и он неловко упал прямо в воду, больно стукнувшись о камни. Выставив вперёд руку, он с трудом остановил падение. И ощутил под пальцами до боли знакомое запястье.       Скользкое.       Нет, это какой-то кошмар. Быть не может. Бред, бред, БРЕД!       Хоук рванул вперёд, вдоль по руке, нашарил плечо. Русал лежал лицом вниз. Гаррет слепо погладил его по спине и ощутил на руке густую влагу, отнюдь не напоминающую море.       Кровь?!       Под пальцами заскользила чешуя. Мелкая, гладкая, частая. Гаррет любил водить по ней пальцами. Фенрис говорил, что чувствует это. И ему нравилось. Нравилось, когда Хоук оглаживал его хвост, нравилось ощущать, как Гаррет перебирает его плавники, осторожно, аккуратно. Он заводился, ощущая горячие губы у себя на ушах.       Потеряв равновесие, Хоук невольно скользнул рукой по боку Фенриса, стараясь удержать равновесие. То, что он почувствовал, заставило его сердце остановиться от страха на несколько долгих мгновений. Не веря себе, он провёл рукой под рёбрами русала. Жабры... Его жабры были разорваны.       Горячие слёзы закапали из глаз, слепых и бесполезных. Собравшись с силами, Гаррет перевернул тело Фенриса лицом вверх. Он боялся увидеть его пустой взгляд, но слепота оградила его от этого. Незряче, он вёл рукой по телу любимого, ощущая под пальцами неровности старых шрамов и открытые раны новых. На левом боку его пальцы провалились в дыру. Такие оставляет невидимый огонь людей, которым они овладели. Такая же была у него.       - Гар...       Не веря собственным ушам, Хоук замер, прислушиваясь. Может, это был рык псов, которые вот-вот должны были ворваться в пещеру? Или же...       - Гаррет, - со стоном выдохнул Фенрис. Запястья Хоука коснулись ледяные пальцы, попытались сжаться. Соскользнуть им Гаррет не позволил и в ответ сжал кисть Фенриса. Он не видел, но мог слышать, чувствовать, осязать.       - Фенрис, как же... Они... Ты... Любовь моя... Лито...       Спустя три года их житья Фенрис открыл Гаррету одну из тайн морского народа: малькам при рождении всегда дают два имени. Одно для всех, другое лишь для семьи. Второе имя считалось сакральным. Русалы верили, что через него можно навести порчу, можно убить и даже натравить морских тварей, если прошептать его в ночь. Поэтому вторые имена хранили в тайне, не всегда раскрывая даже родственникам.       Фенрис думал, что похоронил своё имя вместе с матерью и сестрой. Но спустя годы решил открыться единственному, кого считал достойным этого знания. Тому, кто воспользуется им так, как надо. Не будет поминать это имя всуе, а будет любовно шептать его, тихо-тихо, в самое ухо. И не ошибся. Даже сейчас Гаррет выдохнул второе имя русала с любовью, пусть и вперемешку со слезами и болью.       - И ты... моя любовь, - с трудом разобрал Гаррет в шёпоте Фенриса. И словно прозрел от этих слов.       Перед глазами вспыхнуло, словно его озарили Боги. Он увидел всё до мельчайших деталей. И тонкую струйку с губ Фенриса, и его живот, разорванный беспощадным выстрелом, с вывороченным наружу мясом, и воду, окрашенную в бордовый так густо, словно она была такой всегда. В зелёных глазах Фенриса гасла жизнь. Он смотрел на Гаррета, смотрел и улыбался, но даже эта улыбка была смущённой. Словно русал всё ещё стеснялся говорить о своих чувствах. Ледяные пальца ласково провели по запястью кентавра, так незаметно, что это можно было спутать с лёгкой волной на поверхности воды.       И взгляд его потух. Тело, испустив дух, обмякло. Глаза закрылись мутно-белым веком. Обескровленное лицо в голубых прожилках застыло маской.       Перед глазами вновь сомкнулась тьма. Сердце слабо ударило в грудь и замолчало. Ему больше незачем было жить. Не для кого биться.