Песня

Пусто и тихо было вокруг. Пусто, тихо и холодно. В свете двух маленьких лун от дюн и камней протянулись причудливые двоящиеся тени. Песок, на котором сидел Оби-Ван, уже почти совсем остыл, ветер утих – он поднимется снова перед рассветом, и темнота скрыла все признаки человеческого жилья, хоть оно и осталось не дальше чем в сотне шагов за спиной. Ночью в пустыне под ее равнодушным небом легко почувствовать себя затерянным среди звезд на безжизненной планете. День и раскаленное солнце, другие люди, даже память о прошлом и тревога за будущее – все кажется сном. А сейчас ты проснулся и ты один на один со Вселенной. Не один. Выступившую из мрака призрачную высокую фигуру, которая мягко светилась изнутри, невозможно было принять за обман зрения. «Очень сложно к этому привыкнуть», – подумал Оби-Ван, вставая. А вслух сказал: – Учитель, можно я спрошу? Призрак кивнул, одновременно разрешая и приглашая ученика снова сесть, и сам одним плавным движением опустился напротив, привычно подогнув длинные ноги. Это выглядело так обыденно, так знакомо и совершенно не вязалось с тем, что Квай-Гон Джинн больше не отбрасывал тени и не оставлял следов на песке. Оби-Ван отвел взгляд, собираясь с духом. Этот вопрос он давно хотел и не решался задать. Он сел на прежнее место, безотчетно зачерпнул горсть песка и позволил ему просочиться сквозь пальцы. Когда последние песчинки с чуть слышным шорохом возвратились наземь, он поднял глаза и спросил, надеясь, что в голосе не будет слышно ни ноты упрека: – Где вы были все это время? Почему вернулись только теперь? – Видишь ли, – учитель не был смущен нисколько. Он смотрел немного насмешливо, но говорил спокойно и мягко. – Мне потребовалось некоторое время, чтобы снова осознать себя и не раствориться в океане Живой Силы. Тут помогла одна старая песня, которую, надеюсь, до сих пор не забыли там, откуда я родом. – Песня? Квай-Гон улыбнулся. – Да. Я впервые услышал ее во время игры, когда был ребенком. Дети вообще поют ее куда чаще, чем взрослые. Говорят, в давние времена она была священной. Охотно верю, потому что она оказалась для меня... Сложно объяснить, чем-то вроде ключа или проводника по дорогам Силы. Я попробую показать тебе. В ушах Оби-Вана зазвучала мелодия погребального гимна. Прошедшие годы исчезли, он снова стоял в часовне на Набу у пылающего костра, и мир его снова рушился и горел в этом костре. Чей-то голос вплелся в древнюю мелодию, но слова, которые он пел, были другие – незнакомые, на чужом языке. Оби-Ван вслушивался, и смысл их постепенно становился ясным. Так скорбь понемногу сменяется покоем, так светлеет небо на рассвете, и так отражение проступает в воде, когда утихают волны. – Множество форм я сменил, пока не обрел свободу, – за голосом певца слышно было эхо других, далеких, но постепенно приближающихся. Некоторые из них казались знакомыми. – Я был языком огня и деревом, в нем горевшим, – продолжал уже хор голосов, и пламя вдруг обступило Оби-Вана со всех сторон, сам воздух стал пламенем, и он на мгновение увидел печальные лица за его метнувшимися в сторону рыжими языками. – Я простирался мостом над течением рек могучих, – там, под огнем в часовне, водопады Набу лились неустанно, стремясь сокрушить каменные опоры королевского дворца, и Оби-Ван чувствовал сразу и упрямое сопротивление этих опор, и их тяжесть, и стремительный бег воды. – Я был острием меча – поистине это было, – это было. Он как будто бы снова взлетел над шахтой в отчаянном прыжке и почувствовал рукоять учительского меча продолжением своей руки еще до того, как она легла в ладонь, а потом и весь клинок еще до того, как он действительно вспыхнул зеленым огнем. – Я был дождевою каплей и был я звездным лучом, Я фонарем светил, разгоняя ночную темень... – поющие голоса продолжали называть череду метаморфоз, и сознание Оби-Вана следовало за ними. Он чувствовал, как звездный свет ложится на обшивку космического корабля, как растет трава и как начинается буря, как дрожат перо в рассекающем ветер птичьем крыле и потревоженная струна. Запах дождя и дорожной пыли, вкус соленой воды и золотистого как солнечный свет хмельного напитка сменяли друг друга. То один, то другой голос становился ведущим, но постепенно все они отдалялись и затихали. – Множество форм я сменил, и вот я обрел свободу! – это было последним, что Оби-Ван сумел разобрать, прежде чем хор исчез за пределом слышимости окончательно и оставил его на прежнем месте напротив учителя. Но музыка продолжала звучать, и он понял: это никогда не закончится. Все пространство вокруг заполняла бесконечная песня, которую поет весь мир. Она была там всегда, над водами Набу, песками Татуина, шпилями Корусанта. Она летела без преград от звезды к звезде, называя по именам все вещи и существа во Вселенной и связывая их воедино. Похоже, что так звучала сама Сила. Почему же прежде он никогда ее не слышал? Оби-Ван рассмеялся впервые за долгое, долгое время. Он запрокинул голову к звездам, которые больше не были и никогда уже не станут для него равнодушными и холодными, и почувствовал на своем лице первое, почти незаметное прикосновение утреннего ветра. Тьма еще не думала редеть, но издалека, из-за горизонта, уже приближался день, неслышно ступая по песку как огромный золотой зверь.