«Истина — удел немногих, заблуждение же обычно и повсеместно.» Бальтасар Грасиан-и-Моралес
Белая пустота окружила Линга. Идеально белый свет шёл сверху и снизу, растекался по необъятному помещению, в котором отсутствовали стены и не было ни начала, ни конца. Здесь были сосредоточены вековые искания алхимиков — чистый белый свет без примесей и прикрас. Но идеальный свет больно резал глаза, как бы намекая — человек, тебе нет места в этом совершенном мире. Линг был всё тем же, поцарапанным, израненным, в лохмотьях от боя. Перед лицом принца возвышались Врата. — Где я? — закричал непонимающее он. Линг повернулся назад и вскликнул от испуга. Белое непонятное существо, похожее на человека сидело перед ним на корточках. А возле существа стояли Синзан и худой до помрачения мужчина. — Это.. это Михонг, Синзан? — выдал крик потрясения Линг. — Здесь нет Синзан, — ответил голос старшего брата. Только после этих слов Линг смог разглядеть всех, кто находился у Врат. У странного существа отсутствовали глаза, уши, но его силуэт напоминал мальчишку-подростка, чёрная тень, подобная светлому нимбу, окружала существо. Оно улыбалось, обнажив идеально белые и ровные зубы. "Это и есть, значит, Истина", — догадался Линг. Истина по-отцовски положил руку на худого мужчину. Волосы и борода мужчины свисали до пола, у него торчали только кожа и кости. Но он крепко стоял на ногах — законы биологии не действовали в этом мире. "Михонг", — узнал брата Линг. Михонг с телом Синзан грустной улыбкой разглядывал то, во что превратилось его тело. На шее Синзан не было печати, не было ран, всего лишь физическая оболочка Михонга переместилась вслед за душой одного из хозяев. — Пришёл твой назначенный день, — сквозь зубы проскрежетал Истина. — У тебя есть минута, чтобы взглянуть на тело и попрощаться с ним, перед тем как твоя душа навсегда исчезнет из материального мира. Михонг со скорбью взглянул на себя. — Я рад, что ты пришёл ко мне, — выдавило тело. — Я не совсем, — ответил Михонг. — Хотелось бы немножко побыть живым. В сердце у Линга застучало. Он рывком бросился к брату, схватил Михонга за руку. — Не уходи, брат! Я только нашёл тебя. Линг вдруг ощутил, как из глаз его брызнули слёзы. Но он ничего не мог поделать. Михонг ласково кивнул головой Лингу. — Линг, меня убили, я умер. Мёртвые не могут жить в мире живых. Я здесь лишь для того, чтобы попрощаться с телом, перед тем как покину навсегда и это место. Но Линг не отпускал Михонга. Он встал между ним и Истиной и руками загородил Михонгу дорогу. Позволить брату умереть... Он не сберёг старика Фу, не защитил Синзан, дать умереть старшему брату... Это было немыслимо. — Пропусти меня, — в голосе Михонга прозвучали гневные нотки. — Мне пора. Он оттолкнул Линга и взял за руку своё тело. Это было, как глоток свежего воздуха. Как долго Михонг мечтал чувствовать себя самим собой, хоть на мгновенье. Он видел себя со стороны, видел обезображенный скелет, ему было больно и горько. Но ведь это плата за участие в клановых раздорах. — Прощай, брат Линг. Не скорби по мне, я же твой враг, — Михонг подмигнул глазом. — Ты мне не враг! — Ты мне тоже... — прошептал Михонг. Истина хлопнул в ладоши. Оболочка Михонга и тело его рассыпались на пепел, который тут же испарился в белом помещение — небытие. Замерев, как покойник, Линг глазами прощался с братом. Он осознавал, что никогда больше не увидит Михонга. Брат ушёл. Исчез. Вместе с ним, Линг чувствовал, умерла и частичка его. Слезы больше не шли, они исчезли, и казалось, навсегда. Осталась пустота, бесконечная как обиталище Истины. — Михонг, ты мой брат, а не враг, — Линг прошептал. Брат, учитель, лучший друг, будущий советник, соперник, враг... Что-то защемило у Линга. Брат, учитель, друг, враг, такой же житель империи. Сколько всего в себя включал один Михонг! "Всё в одном, одно во всём", — в подсознании принца вспыли слова, который он слышал, может быть, раз в жизни. Их суть доходила до Линга. "Что я здесь делаю? — подскочил к принцу вопрос. — Ради кого я оказался здесь? Своих интересов, клана или народа? Что такое мой народ?" До него доносились скрежет голосов. Линг достал из кармана брюк философский камень, красную обычную на вид жидкость. Но в этой жидкости были заточены жизни десятка людей. Кто с ними это сотворил? Почему? Империя это не только народ, слыша голоса в камне впервые, понимал Линг. А подданные это не только жители деревень. В жизни Линга было столько покушений со стороны соклановцев, что он забыл про истинную власть в стране — армию и чиновников, жрецов, управляющими людьми сквозь их веру в богов. А что такое народ? Он ошибался в родных людях, не замечал их гордыни, а как можно стать монархом, если не знаешь, чем дышит та или иная группа людей в империи? — Кажется, я понимаю. Я понимаю сущность империи! — вскричал Линг. Всё в одном, одно во всём. Семья, кланы, подданные, враги, — император, каким видел себя Линг, должен заботиться о каждом. Семейные войны, реформы, хлеб и вода — ничто не было отделимо. Линг поднял голову на Врата. На древнем языке на них были высечены сакральные надписи, Линг не знал этого языка. — Точно! Вы правы! — воскликнул он. — Гордыня затмила меня. Пять лет назад я отправился в Аместрис, руководясь гордыней. Я наивно верил, что заполучу философский камень, возвышу себя и свой клан. Я гордился тем, что стремлюсь не к подчинению империи, а к её изменению. Но я только превозносил себя. Теперь я понимаю, почему гомункул Гордыня был ребёнком. Он такой хороший, славный на первый взгляд, но атакует беспощадно. Как часто жестокую гордыню легко перепутать с невинной гордостью! — Эй, долго будешь разговаривать сам с собой? — недовольно посмеялся Истина. Линг повернулся к белому существу. — Нет, я готов с тобой говорить. Истина пересел на другую ногу. — Наконец-то! Давай представлюсь, человечишка, что посмел совершить запретное преобразование, — он смягчил тон. — Я то, что вы зовёте "мир". А ещё "вселенная", или "бог", или "истина"... — Помолчи, мне Ал и Эд рассказывали твою песню, — прервал его Линг. — Я знаю кто ты, — Истина удивлённо приблизил голову. — Ты Экшория(1). Один из перворожденных слуг небес. Когда только рождалась Вселенная, ты покусился на самое запретное и святое — создавать жизни. Из-за этого от тебя отреклись как Бог, так и дьявол. Судить во веки веков таких же грешников, как и ты, — вот что стало твоим наказание за гордыню. Ты прав, здесь ты бог, сама Вселенная, ты такой же грешник, как и мы — жалкие люди, — с насмешкой подчеркнул Линг слово "жалкие". — Но ты Экшория, — принц на миг замолчал. — Это есть истина, скрытая за истиной. Экшория широко улыбнулся. — Ты первый, кто узнал моё имя. Но мы не закончили, ты подошёл к Вратам Истины, за это должен отдать мне плату. — Это я не закончил! — возразил Линг. — Парень, это я открою тебе Истину. Хочешь узнать маленькую тайну? — Что за тайна? — Экшория поднялся. Собеседник влёк его к себе, как никто другой за тысячелетия человеческой эпохи. — Тебя обманули, — грозно сказал Линг. — Обманул тебя Эдвард Элрик! Кроме того ты сам опростоволосился! Это получилось при равноценном обмене. Ты действительно полагаешь, что, если человек легко меняет что-то одно на второе, то это равнозначно? Эдвард с такой лёгкостью отдал тебе свои Врата за младшего брата и это равенство? Это не равенство. Равноценный выбор был у одного осла, который умирал от жажды, но не знал к какому колодцу из двух идти, так как в них вода была одинаково вкусна(2). В западне заблудшей овцы на сей раз сидел Истина. Линг подошёл к нему и хотел схватить за руку, но Истина был бесплотен. — Когда ты забрал Альфонса в 1910 году, Эдвард, прикрепляя душу к доспеху, кричал, что отдаст всё за брата. Даже жизнь. Так свершился ли равноценный обмен, когда ты забрал у него руку? — Линг покачал головой и поцокал языком. — Истина, ты всё же не человек. Тебе не понять наши души. Пока мы живы, мы будет преодолевать твои преграды и твой равноценный обмен. Линг замолк. Истина тоже молчал, не зная, что ответить. Это молчание давило даже на бесконечную пустоту. — Послушай, — наконец-то раздалось слово. Его хозяином был Линг. — Я тебе открыл Истину, и за это по законам этого белого мира я должен получить от тебя плату. Истина тихо засмеялся. Боле-менее он пришёл в себя. — И что ты просишь у меня? Линг расправил мышцы шеи. — Только без возмущений. За увиденную истину ты сам назначал плату другим, поэтому не возражай то, что я прикажу тебе. Я хочу совершить человеческое преобразование. Нет, не воскресить умершего! — всплеснул Линг руками и печально промолвил. — Это невозможно, я хочу свою душу прикрепить к своему телу через печать преобразование. Точно так же, как были прикреплены души Альфонса и Михонга. Пальцами ног Истина забарабанил по полу. — Так-так, я плохо понимаю, зачем тебе это. Вытащить душу из мозга и поместить куда-нибудь в руку, ногу или шею... Бред полный! — Да, это бред, — кивнул Линг. Вдруг Истина дрогнул. — Постой-постой, взамен истины я разрешаю тебе преобразовать самого себя. А что ты отдашь мне взамен выхода отсюда? Закон таков, любой, кто попал ко мне, должен отдать нечто важное. Ты хоть и не был по ту сторону Врат, но закон есть закон. Не я его придумал, к сожалению. Истина взглянул пристально на Линга. — Чему для тебя равняется запретный плод? Что у тебя самое важное и ценное, что непременно связано со смыслом твоей жизни?***
Чёрные тени вырвались наружу и поглотили Линга. Круг преобразования погас. — Что ты сделал, дебил??? — заорал Альфонс — Это табу!!! Хочешь познать нашу судьбу??? Но Линга не было, он не слышал яростных воплей друга. "Он Дурак! Идиот! Придурок!" — Ал проклинал друга. До парня долетели звуки крепкого удара — это Джерсо с размаху ударил Зихао, а затем наследнику Туранов заломил руки Зампано. Зихао бормотал что-то тихое и непонятное в своё оправдание. — Госпожа Синзан умирает! — внезапно раздался голос Лан Фан. Всё стихло. Слышны были только тихие вздохи принцессы Яо. Девушка лежала на земле, вздрагивая от боли, кровь ручьём лилась из шеи. Мэй уже сидела возле Синзан, рисуя круг. Она и сама была ранена и ослаблена после боя с Фейин, но сейчас Мэй не думала о себе. — Я могу только остановить кровь! Ал, собери кунаи! Альфонс нашёл по-быстрому кунаи, Мэй разложила их на границах круга. — Мэй, — произнёс Альфонс, в его голосе слышны были слабые нотки уверенности. — Что, если нам попытаться зашить рану? Это можно выполнить вдвоём. Не дожидаясь ответа, Элрик присел к Мэй и зажёг круг. — Нужна твоя помощь, я один не справлюсь. Мэй положила свои руки на круг. Все исцеления проходили в несколько секунд, но не это. Восстановление всех кровеносных сосудов, всех мягких тканей, соединение покровов кожи — это требовало времени и мастерства. Мэй ещё не доверяли столь сложные операции, Альфонс так вообще был в медицинской алхимии новичком. — Что они медлят? — проворчал Джерсо. — Нажимаешь на круг, и вот тебе алхимическое преобразование. Это мгновение! — Человеческая жизнь тебе не мгновение, — хмуро толкнула его в бок Лан Фан. Альфонс кропотливо пыхтел, сосредоточившись на преобразовании. Мэй смотрела на друга, она чувствовала, как щёки начинают гореть. Такое происходило не раз, когда она оказывалась близко с Альфонсом. "Ал, я люблю..." — пронеслось у девушки. Она мотнула головой. Почему так не вовремя? Почему она всегда норовит выяснить с ним отношения на поле боя? Сейчас не время. Мэй вздохнула, она подняла свою руку и положила её на руку Ала. В Мэй не было привычной робости, стыда, сомнений. Синзан вдыхала всё больше и больше воздуха, рана исчезала. — Что случилось? Где Линг? — девушка вдруг подскочила и тут же провела рукой по шеи. Слегка ощущался шрам от пули. — Я не чувствую в себе Михонга. — Его больше нет, — прискорбно ответила Лан Фан. Синзан поднялась на ноги. Действительно, её тело стало другим, из него оторвали частицу. Это не было похоже на молчаливое присутствие Михонга в Синзан, когда паразит давал ей права на тело. Он исчез, полностью. Свобода. Синзан вздыхала её, но почвы под ногами она не чувствовала. Девушка пребывала в странном мире, где ею никто не управлял, и где она была самой собой. — Где Линг? — тихо спросила она. Мэй, Лан Фан, Альфонс и химеры, державшие связанного к этому времени Зихао, молча переглянулись между собой. — Он за гранью этого мира, — произнёс, не скрывая скорби Ал. — Линг вернётся, — добавил как бы с утешением Элрик, когда лицо девушки исказилось ужасом, — но другим. Каждый, кто там побывал, должен отдать плату. Злорадный смешок подтвердил слова Альфонса. Зихао коварно смотрел на людей, которые почти что были в трауре. Хоть какой-то плюс от его проигрыша. — Заткни свою пасть! — озверела Синзан и накинулась на Зихао. Но Турана перед ней преградили Зампано и Джерсо. — Он побеждён и связан, оставь свою злость перед пленником, — спокойно промолвил Зампано. Синзан с великим недовольством отошла от Зихао, химеры не давали ей приблизиться к негодяю, который пленил её похуже Михонга. На плечо Синзан вдруг положила руку Лан Фан, телохранительница ей мигнула глазом. — Я согласна с Зампано, мы не должны нападать на безоружных. Но слушать их трёп тоже нельзя позволять. И Лан Фан, забежав за спину Джерсо и Зампано, вырубила Зихао рукояткой меча по голове. — Это тебе за всех нас. Мэй косо посмотрела на потерявшего сознания Зихао. Один хлопок по голове, зачем такая доброта? В углу помещение лежало всеми забытое тело Фейин. Врага и сестры. Где-то там, находился сейчас Линг. Мэй затряслась, вот-вот и она расплачется. Но ни слезинка не пролилась из глаз девушки. Альфонс обнял подругу. Мэй прижалась к нему, она была другой. Не ребёнком, не плаксивым подростком. Слёзы не приходили, зато вместо них была взрослая решимость, смирение с прошлым и отчаянное желание поменять грядущее. ... Блестящий голубой свет прорвался сквозь круг преобразования. Линг вылетел наружу. Он был цел, невредим, руки и ноги у Линга сохранились на месте. Лишь на лице заледенела лицо странная задумчивость. — Синзан! — закричал он и оттолкнул сестру, когда та подбежала обнять его. — Где тот станок для наколок, с помощью которого привязали Михонга к тебе? — Он в пыточной... — протянула Синзан. Она ничего не понимала, впрочем, как и все остальные. Линг молнией вылетел из помещения и вернулся только спустя несколько минут. Принц держал в руках станок. — Ничего не спрашивайте у меня! — крикнул он. Но вопросы в Линга так и летели, он умело игнорировал их и выкалывал у себя на шее круг преобразования. Когда круг был закончен, он ударил ладонями друг о друга и хлопнул ими по шее. Голубая вспышка в который раз озарила комнату. Линг замертво упал на землю. Друзья содрогнулись. Мэй с ужасом поднесла руку ко рту, Лан Фан рухнула на колени. — Аура господина... она исчезла. — Брат умер, — тихо добавила Мэй. Указательный палец Линга дёрнулся. Яо медленно открыл глаза и также медленно поднялся, придерживая свою голову. Друзья отшатнулись от ожившего покойника. Их челюсти отвисли до самой земли. В глазах Линга блистало мужество и решительность. — Мы отправляемся в столицу, — сказал он. — Надо навестить дорогого папочку.***
Трёхметровый забор окружал величественный замок, занявший площадь больше километра. Слегка изогнутая вверх крыша, казалась, поддерживается невидимыми колоннами и парит над дворцом — домом Сына небес. Крыша из чистого золото блестела под солнцем, чьи лучи тщетно бились в прочные гранитные ставни окон — все они накрепко были замурованы по приказу императора. Золотые львы гордо и зло смотрели на путника в плаще, что входил во дворец. За каменными мощными дверями кипела жизнь. Мальчишки и девчонки — внуки императора, дети прислуги — катались по мраморным перилам. На четвереньках идеально гладкие полы мыли десятки слуг, с брезгливой походкой возле них прохаживали взволнованные жёны и наложницы, за которыми петляли с подносами евнухи. Как только Линг преступил порог дворца, евнухи бросились на колени, коснувшись головой земли. — Встаньте, — тихо попросил Линг. У покоев императора изнывала в раздумьях толпа из сорока женщин. Остальные десять коротали время у входа, где их и повстречал первыми Яо. На лицах женщин воцарился страх, ужас, мучения от долгого выжидания. Там же стояли и Тин с Фансю, всполошенные сильнее всех остальных. — Это же мой сын! — закричала Тин, когда в коридоре появился Линг. Женщина бросилась к сыну, задушив его в объятиях. Линг поцеловал нежно маму в голову и немногословно сказал: — Я живой. Принц отворил дверь, ведущую в спальню императора. Покои были переполнены. Склонив голову, стояли главные чиновники Ксинга, важно переминался с ноги на ногу жрец — представитель Сына Неба на грешной земле. Тридцатилетние мужчины и женщины стояли, сложив руки накрест и нахмурив глаза, возле их ног сидели двухлетние малыши, непонимающие, зачем мамы и старшие братья с сёстрами привели их сюда. Наследники ждали решение отца. На большой перине, окружённой десятью подушками, лежал император. Иссохший, жёлтый, худой старик лежал на этой кровати и что-то бубнил, с тяжелейшим трудом шевеля языком. При виде старика жалость проникла бы в сердце любого чёрствого человека, но только не Линга. Он испытывал омерзенье. — Здравствуйте, — закрыл двери Линг, приковав на себя взгляды многочисленных братьев и сестёр. — Ты, — прохрипел слабый голос, — жив, сын мой? — Да, я жив. Я пришёл к вам... — Линг запнулся, — к тебе, чтобы получить корону, которая по твоему завещанию принадлежит мне. Линг достал из кармана плаща маленькую бутылочку. Алая жидкость тихо колыхалась в ней, приковывая к себе изумлённые взгляды братьев и сестёр. — Ты поклялся на перстне и крови, что отдашь корону тому, кто принесёт тебе философский камень и убьёт Линга Яо. Этот человек стоит перед тобою, — промолвил принц. Он снял плащ, небрежно кинув его на пол, и выпятил шею. Над сонной артерией сияла печать преобразования. — В толкованиях законов Ксинга, — продолжил невозмутимо Линг, — смерть — это отделение души от тела с незамедлительной остановкой мозга. Во время преобразования моя душа на семь секунд отделилась от тела и остановила работу мозга. Я убил себя сам. По молодым мужчинам и женщинам пробежался гул изумления. Сорок пар глаз, не считая малышей, выпучились на Линга и его печать. Шёпот наследников и чиновников слышался за пределами покоев. — Ты бессмертен, Линг! — раздалось кряхтение императора, заткнувшее наследников. — Я тоже хочу... — Слабая морщинистая рука потянулась к сыну. — Нет, я не бессмертен, — перебил Линг. — Я, как и все собравшие здесь, беззащитен перед болезнями, меня ждёт старость, а затем и смерть. Просто моя душа из мозга перешла в шею. А теперь, — его голос похолодел, — я требую плату за выполненную сделку. Подписывай отреченье. — Дай философский камень! Дай бессмертие! — задыхался император, поднимая тело с кровати. Линг передал бутыль с камнем, но не в руки отца, а жрецу. — Я не хочу обмана. Бессмертие окажется в твоих руках только, когда ты подпишешь отречение в мою пользу. Император потребовал чернила, перо и бумагу. Дрожащей рукой он выводил иероглиф за иероглифом, поднимая то и дело глаза на камень. Когда акт был составлен и поставлена имперская печать, император выхватил из рук жреца бутыль с пятым элементом. — Бессмертие! Бессмертие! — тряслись его слабые губы. — Как я долго это ждал! Император поднял бутыль надо ртом и вытащил пробку. Алая жидкость вылезла из колбы и... И почернела, превратившись в пепел, который испарился в воздухе покоев, наполненном ароматами оздоровительных масел. — Где камень? — прошептал император, глаза его вылезли до лба. Линг хмыкнул: — Истина посчитал нужным взять его в качестве платы за проход к Вратам. Лицо императора затряслось в страшных судорогах. — Ты меня обманул! — Нет, не обманул. Ты сказал, что отдашь трон тому, кто принесёт тебе в этот зал философский камень. А ведь тайное собрание проходило здесь в спальне? Вот я и принёс камень, а кому он должен был принадлежать — ты не оговаривал. Всё по-честному. — Я... Я хочу жить! Голова императора ходила из стороны в стороны, глаза закатывались. Император встал с кровати, но рухнул, ударившись лицом об ковёр. Грудь его перестала биться, руки не дрожали. Линг обвёл взглядом братьев, сестёр и верных чиновников отца и вымолвил с презрением: — Вот он, исход всех тиранов и самодуров, жаждущих власти и бессмертия. ___________________________________________ (1)Экшория с греческого: — изгнание, εξορία (2) отсылка на философский парадокс про Будрианова осла