***
Громкий всплеск и холодное покалывание в районе щёк остужают и отрезвляют голову, выбрасывая все не нужные на данные момент мысли, оставляя её совершенно опустошённой, буквально пустой, словно вода просто вырвала все мысли, воспоминания и желания, оставляя на их месте чёрную, зудящую дыру. Глаза неприятно слипаются и пощипывают, требуя продолжения внезапно прерванного сна, с недосмотренными мечтами, что не воплотить в жизнь. Как бы мне самой хотелось лечь в холодную постель и раствориться среди этих простыней, став прозрачной невидимой дымкой, легко устремляясь куда-то в небо, где нет никаких ограничений, правил и законов. Если бы это было так просто. Но это невозможно. Невозможно. Сколько раз за жизнь я уже говорила себе это ненавистное слово, повторяя его словно какое-то заклинание из старой, никому не нужной и давно забытой книги по волшебству, специально оставленной гнить в пыльной глубине самого дальнего шкафа библиотеки. Уже давно отжившая свой век, никому не нужная, брошенная и оставленная гнить на старых полках заброшенной библиотеки. Невольно в голову приходит мысль, что я такая же, как эта книга, лишь с маленьким учетом того, что все, кому я была хоть капельку небезразлична, остались там. Интересно, а где это — там? В паре километров? В другом городе? На другой планете? Или может вообще в другой вселенной? Я не знаю. Я вообще ничего не знаю. И даже сейчас, потеряв всякую надежду, просто выполняя глупые приказы того, кто выше по пищевой цепочки, я слепо стараюсь сохранить разум, чтобы окончательно не потерять себя. Разум, а не веру. Хочу исчезнуть. Белое рабское одеяние неприятно сжимает грудную клетку, свернувшись тугим узлом на груди, запирая на замок дыхательную систему, не позволяя вдохнуть холодный, такой нужный сейчас воздух. Не давая почувствовать себя свободной. Серебряная табличка на шее неприятно позвякивает стоит сделать хоть маленькое движение, неприятно ударяясь о косточки ключиц, будто бы пробивая их насквозь. Имя, фамилия и группа крови. Все, что у меня есть на данный момент. Такое чувство, что меня выперли из дома с голой жопой, дав пинка под зад, оставив на улице практически ни с чем. Как печально. Всего-лишь несколько дней назад я была обычным подростком, со своими мечтами, причудами и тараканами в голове, а сейчас ничего не остаётся, кроме как стать шпионом, предавая свою расу, если можно так выразится, пытаясь спасти собственную шкуру. Как иронично. Этот мир, такой холодный и жестокий, казался слишком реальным, казалось, что даже самый маленький камешек — реален до невозможности, что пугало больше всего, так четко были прорисованы все его детали, что это не могло быть просто обычным сном и легким щипком мне не очнутся от этого водоворота ужасов и кошмара. Все попытки убедить себя, что это всего-лишь глупый сон, навеянный заработавшимся просмотром сериалами мозгом, в который за последние несколько суток поступило уж слишком много информации — отпала сразу, как и идея о том, что меня могли похитить пришельцы и все, что сейчас стоит перед глазами — всего-лишь плод их эксперимента. Если уж первая звучала более или менее правдоподобно, то вторая совершенно не походила на правду, как впрочем и остальные восемнадцать причин, которыми я оправдывала сам факт того, что оказалась здесь, в этом мире. Хотелось узнать только одно — кто засунул меня в этот проклятый мир и главное — почему? Ведь я ничем не отличаюсь от остальных семи миллиардов людей, живущих на планете, занимающихся своими обыденными делами, скорее всего в серой обыденной толпе на улице на меня бы обратили внимание в последнюю очередь, чем на того же самого задрота, сидящего перед монитором все своё свободное время. Ведь у меня даже нет никаких особых способностей, мои родители не принц и принцесса каких-нибудь мифических существ, как в каких-либо третьесортных фантастических романах. Господи, да я даже когда ем, успеваю вся измазаться, о каком спасении мира и любви до гроба, как в тех же романах или фильмах, может идти речь? Мир по-моему спасения не требует, ему и так отлично живётся, а о любви и речи быть не может. Я попала в своё любимое аниме, да и ещё завела любовь всей своей жизни! Слишком приторно и сладко все это звучит, чтобы быть правдой. Моя обычная, можно даже сказать скучная жизнь, внезапно прервалась попаданием в огромную кучу проблем и приключений на пятую точку, в купе с тем, что я не знаю, кто и зачем засунул меня сюда и как отсюда черт возьми выбраться! Смешно. Так смешно, что я сейчас блевану от смеха. Вместе с легким покалыванием в районе кончиков пальцев, возникало ощущение, что вся моя жизнь была лишь сном, прогнанным лишь легким взмахом руки, и вот он, внезапно открывшийся мир в котором я должна жить, просто до этого, память будто-бы была стёрта или запечатана за семью замками, скрытая от любопытных глаз. Смерть, кровь, страх и крики — все это было мне знакомо, но сейчас эти четыре всадника апокалипсиса, мои личные всадника, казались мне как никогда знакомыми и родными, словно вся моя жизнь состояла из них, меня буквально тянуло к ним нечеловеческой силой и что-то внутри яростно нашёптывало, что пора уже сдаться и отдаться на волю своим взявшимся откуда-то из глубины инстинктам. Может быть это так влияет атмосфера этого мира, где все, негласно сговорившись, играют в игру «охотник-жертва». Принимая в ней участие, вампиры и люди бегают по замкнутому кругу. В этой игре последние явно играют роль загнанного в угол кролика, пока хищник, скаля зубы, не вопьётся своими клыками ему в глотку, прерывая нежное мясо острыми клыками, и не сожрет, сладко облизываясь. — Может все-таки это сон? — мысли роются в голове с разной скоростью, перебегая то от одной темы, к другой. Вот секунду назад я размышляла о жертвах и хищниках, а сейчас думаю о том, как же объяснить всю происходящую вокруг меня херню научным языком, если такое вообще возможно. Хотя это априори невозможно, ведь все это антинаучно, черт возьми, даже я, человек с небольшим багажом знаний по физике и химии это знаю! — Невозможно. Невозможно. Невозможно. Невозможно. НЕВОЗМОЖНО! — словно мантру, повторяю одно единственное слово, сжавшись в небольшой комочек в углу, под раковиной. Схватившись за уши, впиваюсь в них остатком от ногтей, пытаясь заглушить все возможные звуки, оставаясь в полной тишине. Не хочу ничего слышать. Хочу домой. Хочу вернуться обратно в то нежное, обволакивающее, словно кокон тепло и ласку. Хочу выбраться отсюда. — Почему из миллионов людей ты выбрал именно меня? — не знаю к кому обращаюсь, с кем я говорю и жду ли ответа на свой вопрос, скорее всего мне он даже и не нужен, просто хочется выговориться, выплеснуть все то дерьмо, что скопилось на душе, но я не могу. Только не здесь и не сейчас. Даже у стен есть уши, как говориться. Поэтому силой воли скапливаю все, что меня беспокоит, складываю в один единственный вопрос, на секунду позволяя эмоциям выскочить наружу и даю себе пощечину. Не мысленную, а настоящую, жесткую пощечину, от которой щека начинает гореть неистовым пламенем. Так, Рохманова Александра, возьми себя в руки, тряпка! Мысленно устроив себе внушительных размеров гневную тираду, в которой большею частью поливала себя грязью, прикрепив полученный результат тем, что ещё дала пару пощёчин — я пришла более или менее в стабильное психическое состояние. Не хватало ещё потерять рассудок, чтобы полностью собрать пакет самой нерадивой неудачницы на свете. Тогда я точно буду в полной заднице. Дверь тихо скрипнула и через секунду в комнату вошел какой-то вампир низкого ранга. Еле заметно кивнув головой, облаченной в сиреневый капюшон, незнакомец посмотрел на меня своими красными глазами, показывая, что уже пора. Время пришло. Смотря в холодные кровавые глаза, я мигом растеряла всю свою уверенность, приобретенную несколько минут назад. Мысленно сжавшись внутри в маленький комочек и накрывшись одеялом, я спряталась от всех проблем, накрывших меня с головой, даже выше, не дающих дышать. Такое чувство, будто мое тело уменьшилось до самых микроскопических размеров и какая-то неведомая большая рука поместила меня в песочные часы, медленно переворачивая их. Такое чувство, словно песочные часы отчитывают время, отведенное мне свыше, а песок — медленно уходящая сквозь пальцы моя жизнь и когда нижняя часть наполниться до конца, то не будет уже девушки по имени Александра Рохманова, как и не было какого-то комарика или мураша, которого еще вчера я прихлопнула рукой. Может быть для того, кто отправил меня сюда я и есть такой же надоедливо жужжащий над ухом комарик и таким вот извращенным способом этот кто-то решил от меня избавиться, делая ставки, что убьет меня раньше — я сама или этот мир? Застряну ли я в ловушке собственного разума, бессильно колыхаюсь между тонкими прутьями или умру, в последний миг своей жизни, видя как с белой руки капает горячая кровь от еще живого, от моего, сердца. Все это пронеслось буквально за долю секунду у меня в голове, пока я, словно загипнотизированная смотрела в кровавые глаза, все больше и больше поддаваясь неведомому гипнозу. Голова, сейчас больше похожая на большую автостраду, где кучей и кучей проясняться самые разные машины-мысли, готова была взорваться от переизбытка размышлений, забрызгав здесь все кровью, остатками от черепа и вывалив на пол заработавшийся мозг, который с противным чавканьем упал бы под ноги этому вампиру. Уверена, он лишь безучастно посмотрит на это и уйдёт доложить, что ещё один человек отбросил коньки. Верно: для них я всего-лишь жалкий человек. Не больше, не меньше. Не хотелось никуда идти, не хотелось ничего делать, не хотелось вообще жить. Иногда я думаю, что уже давно сошла с ума, ведь не может человек так часто менять свое настроение. Чувствую себя обычной биомассой, ни на что не годной и никому не нужной. Такую только в утиль, на переработку. Но все-таки у меня есть то, к чему я должна стремиться. У меня есть семья, к которой я должна вернуться во что бы то ни стало. И они и есть моя надежда, мой свет в непроглядной тьме. Хотя это всё так страшно, неизведанно и пугающе, ведь здесь все совершенно незнакомо и силы уже автоматически покидают, уступая место страху и ужасу. Но я должна! Просто должна, иначе никогда не выберусь из этого водоворота кошмаров. Но вопрос в другом: смогу ли я это?***
Я всегда была одна. В этом холодном, медленно поглощающем одиночестве, где иногда появлялись мелкие просветы, но так же внезапно как и появлялись, так и исчезали, оставляя еще только большую пустоту. Просветы… Всегда, даже не смотря на то, что я сама не хотела этого замечать и всегда отрицала, рядом со мной был кто-то, паривший невидимой дымкой рядом, призывая идти за собой. Всегда был кто-то, кто заставлял меня подниматься с грязной земли и идти на тепло мерцающего света, падая снова и снова, разбивая в крови колени, царапая ладони, но всё равно идти. Но каждый раз, достигая неведомого тепла, я уничтожала его собственными руками. Едва касаясь кончиками пальцев, я снова теряла то, к чему стремилась. Я убила Марию. Я уничтожила судьбу Кирилла. Я лишила своих родителей счастья. Может быть именно из-за этих причин, сама того не подозревая, я абстрагировалась от Мира, которому могла принести лишь только страдания и боль. Я была этой болью. Холодный ветер легко, со свистом, пробежался по спине, как будто бы невесомо касаясь своим воздушным прикосновением костей позвоночника, пробираясь сквозь кожу в еще пока сохраняющий частичку тепла организм, словно пытаясь что-то прошептать, донести какую-то мысль, которую можно произнести только шепотом. Уносясь в глубокую тьму непроглядно темного неба, ветер игриво путался в бесконечно голых ветках сухих деревьев, грозясь сорвать и так хрупкие ветки. Деревья же в ответ возмущенно стучали, пытаясь ухватить невесомый ветер, в то время как он уже был далеко в небесах: неуловимый, свободный, живой. Он путешествует по всему миру, за секунду облетая всю планету. Многие хотят быть птицами, я же мечтаю стать ветром. Свободной, легко парящей в небе, ни от кого не зависящей и никому не причиняющий боль. Белые хлопья снега сыпались из мутно-серых, только что обретших силу и форму, из-за чего ужасно гордились, туч, окрашивая землю в белоснежный цвет. Расплываясь на ночном небе, они давали жизнь медленно появляющимся розовым лучам небесного светила, лелея где-то внутри надежду на тепло. Это было красиво. Необычно, так, что не каждый поймет эту нежную, едва видимую красоту. Холодно мертвая природа побуждает к действиям. Она требует о спасении, кричит об этом всем своим естеством. Я ошибалась. Этот мир требует, чтобы его спасли, но никто не хочет услышать его тихий шепот, просто потому что все заняты тем, чтобы побыстрее забраться на вершину лестницы, совершенно не подозревая что ждет там, за вершиной. Никому нет дела до медленно погибающей природы. Сменив одну суету на другую, одну погоню за чем-то запредельным на другую недостижимую мечту, люди проводят все свое время на поле боя, желая свергнуть вампиров, которые желают мирового господства. Эгоистичные и циничные. Если этот Мир умрет, что будет с его обитателями? Они никогда не задумывались над этим вопросом. Но кто же должен стать тем героем, который соединит руки людей и вампиров воедино, кладя начало вечному Миру? Может…? Я мотнула головой, отгоняя глупые мысли. Нет, не может. Кто-то вроде меня, настолько низменный и жалкий, не может стать воплощением благородства. Бред. Но все-же, не зря же меня сюда заслали. Может я должна сделать что-то великое, что обязательно повлияет на этот Мир и будущие принятые решения, ведь так всегда бывает в книгах, где главный герой попадает в неизвестный ему Мир, хотя может мне просто уготована судьба сдохнуть где-нибудь в канаве, проигрывая в умно продуманной игре, в которой каждый мой шаг невидимый противник уже знает наперёд и опережает меня на три хода. Все это слишком сложно, поэтому будет проще плыть по течению. Как говориться: Делай что хочешь, случиться, что суждено. Только я не могу делать что пожелаю. Слишком много цепей зависимости на мне висит, притягивая к земле, буквально придавливать своим весом. Прозрачный пар вырвался изо рта, растворяясь в воздухе. Не чувствуя порозовевших и окоченевших от холода ног, не говоря уже про все мои переломы, которые зудящей болью отдавались в теле, все ещё продолжала идти вперёд, сама не зная куда, лишь бы идти, лишь бы не останавливаться, навсегда погребенной под этой холодной поверхностью белоснежного снега, навсегда всеми забытая и покинутая. Держась лишь на одной силе воле, я шла и шла, думая о том, что слишком многого не знала даже о себе. Всегда слишком предвзято относившись, я думала что не выживу в незнакомом месте, вселенной или еще чему-то подобном, но вот она я — пока еще живая, правда замершая до костей, но живая. Я не помню, как свалилась в снег без сил и стремлений к чему-либо в данный момент, помню только что через какое-то время, не могу дать точное определение этому промежутку, я услышала тихие, едва слышные сквозь завесу снега, голоса, как мне в тот момент казалось, самые мелодичные и красивые, ведь они могли спасти меня. Я не помню, что именно заставило меня опереться на более или менее плотный снег посиневшей рукой, и подниматься, пытаясь разорвать ту плотную кучу снега, которая успела уже навалиться, пока я тут лежала, но я помню тот холодный воздух, ворвавшийся в легкие, когда я смогла прорваться сквозь снег и темное-синее небо с небольшими точками в нем — в тот момент оно показалось мне настолько прекрасным, что я улыбнулась замершими губами, чувствуя как кожа на губах рвется и на снег капает моя горячая кровь. Я не помню, как чьи-то руки быстрыми движениями вырвали меня из снега, но я помню то тепло, которое обволокло меня нежной оболочкой и такой знакомый и родной запах, врезающиеся в ноздри: легкая сырость и горечь библиотечных, практически новых книг и легкий запах цитрусов из-за которых я поморщилась, как всегда делала, когда Кирилл пил свой любимый апельсиновый сок, специально сидя рядом со мной, зная что я ненавижу цитрусы. Но в тот момент я поняла, что ужасно люблю апельсины.***
Как только я открыла глаза, я тут же обратно чуть не впала в небытие, в котором я пробыла три дня, как позже потом узнала, потому что прямо передо мной была огромная маска одного из демонов японского фольклора, но времени определить, что это за демон у меня не было, потому что я пронзительно закричала и совершенно не контролируя свои руки, чисто на рефлексах, вмазала по страшной роже, отбрасывая это чудовище, не ожидавшей видимо этого удара, подальше. В руке отдалось болью и легкой слабостью, и я поморщилась, не понимая что здесь твою мать происходить. Я просыпаюсь хрен знает где, хотя помню, что подыхала в снегу, передо мной какой-то монстр, да ещё и все тело напоминает свинец. К моему удивлению демон заговорил вполне человеческим голосом, причём явно недовольным: — Ты что твою мать делаешь? Совсем идиотка? Или ребиатоз совсем тебе мозги отшиб, отмороженная? То с каким тоном ко мне обратился этот монстр, который на самом деле оказался мальчишкой, примерно моего возраста, причём довольно симпатичным, мне совершенно не понравилось, а особенно его обращение ко мне. Я уже было открыла рот, чтобы высказать этому недоумку все, что я о нем думаю, как раньше незаметная дверь с громким грохотом распахнулась и в комнату ворвался вихрь в виде русоволосой девушки, которая тут же дала оплеуху парню, который сидел на полу, хотя эта оплеуха выглядела как хорошая порция пи… В общем мне даже стало жалко пацана, хотя он это определенно заслужил. — Итан, скажи ты совсем больной? Или ты настолько тупорылое создание, что не можешь понять своим мелким мозгом, хотя я сомневаюсь на наличие оного у тебя в голове, — девушка многозначительно постучала по голове костяшкой, все ещё не обращая на меня никакого внимания — Что нельзя пугать так людей, которые проспали больше суток, иначе они снова могут упасть в обморок. Да людей так пугать вообще нельзя! — под конец голос девушки сорвался и она многозначительно посмотрела на парня, явно ожидая его ответа, когда он пролепетает что-то типо извини, а сложённые под грудью руки и приподнятая бровь только подтверждали мою догадку. — Можно было и помягче. У меня так скоро места живого не останется, мисс-тяжёлая-лапа, — Итан поднялся с пола и показательно потер затылок, бросая молнию во взгляде на девушку. — Если ударили — значит заслужил. То что ты четвертый из десятки лучших не даёт тебе права так делать. Да и вообще это не дает тебе права вести себя как кусок говна! — Вот только не надо об этом. Мы уже с тобой это обсуждали и вроде как пришли к компромиссу, — парень многострадальчески закатит глаза и потер переносицу. Почему-то именно в этот момент я заметила, что они странно похоже с девушкой, практически одни и те же черты лица, только у девушки они более нежнее и мягче, нежели у Итана, ярко-русые волосы, похожие на копну свежей пшеницы и карие, коньячные глаза с долей золотого веселья, прочно впившегося в эти очи. Видимо они брат и сестра, даже скорее всего близнецы, правда похоже отношения у них не очень — Признаю, что я идиот, дебил, недомерок и все то, чем ты называешь меня изо дня в день, — Итан не стал долго упираться, видимо зная, что если он не согласиться с девушкой, то дальше будет хуже, это видно по его лицу, уже видевшего длинные лекции о его воспитании, ужасном характере и всем таком в этом же духе. Смотря как эта пара еще несколько минут препирались, я вспоминала свою жизнь до всего вот этого. Тихую, размеренную жизнь обычного подростка, наполненного мимолетными радостями мгновений, проведенных рядом с любимыми людьми, горестями печали после неудачного выступления или очередного провала, когда казалось, будто вся жизнь рухнула и исчезла в глубине слез, катившихся из глаз, горькой обиды на родителей из-за очередных разногласий во взгляде на ту или иную ситуацию и сильный, бьющий в лицо ветер свободы, когда ты убегаешь из дома, как казалось навсегда, но потом снова возвращаешься туда, где тебя ждут тепло, забота и любовь. Я вспоминала радость тех моментов, когда меня окружала моя семья, когда Кирилл улыбался, поглаживая меня по голове, а Мария весело держала меня за руку своей нежной ладонью, когда из дома разносился на всю округу смех всей семьи. Но эта картина счастливой идиллии раскололась на тысячу мелких осколков, словно зеркало, и опала на к ногам, больно впиваясь в ноги и превращая их в кровавое мессиво, из-за чего я была словно приколота к земле, не способная двигаться дальше. Теперь перед глазами встала сцена аварии в тот злополучный день, запомнившийся мне на всю жизнь. Красные ошметки тела, которые всего минуту назад были моей подругой, с ярко-красной кровью на них, валялись по всей дороге, фура, только-только пролетевшая мимо меня с телом Марии на бампере, даже не решила остановиться, а наоборот только увеличила свою скорость, боясь наказание за совершенно мною преступление, нежно-голубое платье стало багряный пятном на ярко-зеленом полотне травы. И кровь. Она была везде. На той уехавшей фуре, на дороге, на стоявшем рядом фонаре, на когда-то ярких пшеничных волосах. Даже на мне была эта кровь, которая до сих пор со мной. На моих руках. Хоть она и не видима для других, но я каждый день чувствую ее запах, чувствую, как она обволакивает мои руки по самые плечи и слышу, как мелкие капли падают в лужу с кончиков пальцев, оставляя кровавый след за мной, не дававший забыть про все те события, совершенные в тот день. Кап… Кап… Кап… Мне казалось, что это капала кровь, но нет — это были мои собственные слезы. Они падали мне на руки, нежно огибая их, впитываясь в одеяло и пропадал среди многочисленных складок. Там где они падали оставались едва видимые следы, но я видела ярко-алые пятна. Я не понимала, где реальность, а где сон. Где есть я сама, а где мои страхи. Картины менялись перед глазами, словно я была в центре урагана, где каждую секунду в меня грозился врезаться дом, оторванный от земли безжалостным ветром, или какой-нибудь машиной. Вот передо мной белая больничная палата с двумя людьми в черно-зеленых одеждах, а через секунду в ушах уже слышен звук мотора, пения беззаботных птиц и я вижу перед собой остекленевшие голубые глаза, смотрящие прямо на меня, слова обвиняя в том, что я совершила. Они молчали, но я отчетливо слышала: Это ты виновата. Это ты сделала. Это ты заслуживаешь смерти, а не Мария. Сдохни. Сдохни. Сдохни. Я перестала осознавать где реальность, а где бред, когда я видела перед собой то обеспокоенные лица Итана и его сестры, то ошметки тела, разбросанного повсюду. Когда слышала то обеспокоенные глаза, то руки, тащащие меня подальше от места убийства. Когда чувствовала то непонимание, то страх. Страх закончить так же. В основном я все время виню себя в том, что моей первой мыслью было не сожаление и даже не раскаяние. Тогда я подумала, как же хорошо, что это не я оказалась на ее месте.***
— Ваше Величество… Крул даже не удивилась, когда в ее покои чуть ли не ворвался Ферид, забывший хотя бы для приличия постучать в дверь или спросить разрешения перед входом в комнату пусть не женщины, но девушки. Хотя о чем это она — это же Ферид, ему правила не писаны и похоже единственный закон, которому следует этот вампир с взбалмошными мыслями это — правила, созданы для того, чтобы их нарушать. Иногда Цепеш даже завидовала его способность выходить сухим из воды. — Ферид Батори, — она никогда не назвала его по имени точно так же, как и он никогда не называл ее никак кроме Ваше Величество. Это было одно из никем не оглашенных правил их тайной игры, за нарушение которых потом идет наказание. Пожалуй все-таки есть правила, которым следует Ферид. Ведь ему нельзя упасть в глазах Своей Королевы. — Ты ведь знал, что она является им? Нет смысла озвучивать вопросы и ответы, ведь они оба заранее знают что ответит тот или иной из них на определенный вопрос. Они провели вместе слишком много времени. Слишком много для людей, но слишком мало для вампиров. — Конечно же нет, о чем вы, Ваше Величество? Всегда такой раскрепощенный, знающий о том, что ему ничего не грозит, он упивался своей небольшой властью, тайно боготворя Свою Жестокую Королеву, которая была так жестока к своему Умному Шуту. Но это были их четко расписанные роли в сценарии этой игре и он был не вправе выходить за пределы этой роли. Это было второе правило. — Не ври мне, Ферид Батори. Ты знал это, иначе ты бы не стал лишний раз марать свои руки, беря на себя ответственность за этого ребёнка. Тем более ты никогда не упустишь возможностью подпортить мои планы. Сколько они уже играют? Сто, двести или пятьсот лет? Наверное ещё даже до их встречи, до их второго рождения существовали эти правила и существовали те, кто играл в неё до них. — Ладно, признаю, я знал об этом, но я бы никогда не подумал, что Рохманов сделает это со собственными детьми. Им все равно до тех, кто играл до них в эту игру. Для них сейчас существует только они: мужчина и женщина. Не вампиры, не люди и даже не Королева Вампиров и Седьмой Основатель. — Он не виноват в этом. Дриговский сделал это без его согласия. Просто Женщина-Королева, и Мужчина-Шут. — Вот как. И что же Ваше Величество хочет сделать с ней? Вы же планируете использовать ее силу? Он знает ответ на этот вопрос, но он вынуждает ее сказать это самой. Это третье правило: когда вы наедине вы должны говорить все, что лежит у вас на сердце, — Я не дам тебе точный ответ, потому что я не доверяю тебе. Но скажу одно: мы не можем пока пробудить ее силу, так как она бессильна без своей второй половины. Если он мертв, то мы никогда не заполучим ее силу, а если он жив, то мы должны сделать так, чтобы никто и никогда не узнал, что Дриговский и Рохманов сделали с этими детьми. Она должна ему сказать, но не может. И она знает последствия этой своей прихоти. Королева скоро падет. — Ваше желание — закон для меня. Все фигуры выставлены на шахматную доску. Партия, решающая судьбу всех шахматных фигур уже началась. Кто же доживет до конца?