Пластырь

После драки Ло не мог и пальцем пошевелить: болела каждая клеточка тела, каждый мускул и, кажется, каждый нерв. С удивлением Ло поставил сам себе диагноз и усмехнулся. Такое не лечится. Безумие, помноженное на слишком долгое общение с командой Мугивары — это опасно даже для самой устойчивой и крепкой психики. Кровь стекала по пальцам и с подушечек падала вниз, на белый снег, пачкая его. Неважно, кто был их соперником на этот раз, неважно, кто станет следующим врагом. Мысли вязко перекатывались в голове, липли друг к другу и соединялись в комок, разложить который на отдельные составляющие не получалось от слова совсем. Дёргало тупой болью где-то под рёбрами, отвлекало и злило немного. Раньше Ло искренне верил, что никогда не опустится до того, чтобы голыми руками убивать врагов. Всё полагался на силу Дьявольского Фрукта, а здесь, на безымянном зимнем острове, у него словно сорвало невидимый ограничитель. Ло сидел на когда-то белом снегу, поджимал в совершенно бесполезном жесте ноги, чтобы сохранить тепло или по любой другой причине – он мог её выдумать, если нужно – и смотрел на свои разбитые костяшки. Не до мяса и не до кости, просто ссадины и немного крови, которая уже вся либо стекла вниз, либо засохла отвратительной бурой коркой. Если сжать руку в кулак, то кровь потечёт снова. Ло недовольно поджал потрескавшиеся от мороза губы и быстро облизал их языком – хоть какое-то облегчение. Стало холоднее, влага скопилась в трещинках и собралась замёрзнуть там, окончательно превратив губы Трафальгара в кровавое месиво. Он облизал губы ещё раз и спрятал нижнюю часть лица за воротником плаща. Вокруг него вились только неровные птичьи следы. Мугивары ещё не дошли к нему, не добежали, может и не собирались бежать, но Ло их и не ждал вовсе. Ему необходима заживляющая мазь, бинты и пластырь, а не назойливое внимание, забота и участие. От них никакого толку, пустая трата времени. Ло подумал, что спятил, раз ему всего этого остро не хватало, так сильно, что боль под рёбрами вспыхивала крохотным взрывом и растекалась дальше, глубже в тело. Когда вдалеке показалась знакомая невысокая фигурка, Трафальгар не смог разложить спектр эмоций, вычленить что-то одно, преобладающее над остальными. Он рад? Раздражён долгим ожиданием? Хочет выхватить аптечку из рук проклятого Мугивары, обработать себе раны и никого больше не видеть? В нос забилась морозная пыль и Ло тихо, сосредоточенно чихнул. В уголках глаз выступили слёзы – обычная физиология. Но сжимать пальцы в кулаки больше не хотелось и Трафальгар подозревал, что знал ответ, почему. — Вот ты где, — Луффи рухнул в снег голыми коленками, стёр следы неизвестной птицы и заполнил собой всё, даже море белоснежного, стерильного пространства. Он умел делать так, чтобы Ло смотрел и видел только его одного. — Я тебя обыскался! Что у тебя с руками? — Царапины, — буркнул Ло и попытался спрятать руки за спину. — Дай мне аптечку, не трогай раны сам — инфекцию занесёшь. — Я волнуюсь за тебя, — просто сказал Луффи и схватил Ло за запястья, не позволяя скрыть кровоподтёки и ссадины. Мугивара ничего не смыслил в медицине, у него на носу был пластырь, наклеенный Чоппером, а он сам даже аптечку открыть с первого раза не мог — не знал, как. — Не смотри на меня так, Траффи! Вот пластырь, — Трафальгар достал необходимые медикаменты, проигнорировав упаковку пластыря. Зачем он ему? Луффи думал иначе. — Дай, я сам-сам! Говорят, что против лома нет приёма. Врут, безбожно причём. Трафальгар Ло точно знал, что невозможно спастись от Мугивары Луффи, который по своим свойствам недалеко ушёл от лома — дубинка резиновая он, упрямая и крепкая, которую ни сломать, ни вон выкинуть не получается. Вернётся, как бумеранг. Слишком много у него свойств, слишком много движений, слишком много пластыря — Луффи обложился им с ног до головы, в зубах даже один держал, и сосредоточенно клеил их на пальцы Ло. Не на раны. Татуировки закрывал. — Я не буду спрашивать, в чём здесь смысл, — сказал Трафальгар. Одёрнуть руку он не пытался. Бесполезно. Под рёбрами не ныло и не болело — только сердце стучало гулко, громко, отдаваясь в висках дробным эхом. — Просто заканчивай побыстрее. Не то обморозишь себе ноги. — Ты меня вылечишь, — парировал Луффи и достал чёрный маркер. Будь Ло серьёзно ранен, по-настоящему зол или не заинтересован, он бы давно приделал этому неугомонному ребёнку руки к пятой точке. Но вокруг по-прежнему ни единой живой души, только Луффи. Он улыбался, ронял маркер, пачкал снег чёрным — рядом с красными каплями — и снова рисовал что-то на пластыре. Упорный. — Вылечу, — ему не нужно согласие. Луффи порой разбирался в Ло лучше, чем он в себе. — Закончил? Луффи вымазал нос и подбородок, все пальцы его тоже были в чёрных полосках-отметинах. Кивнул, разрешая оценить плоды трудов. Ло посмотрел на свою руку. — Букв не хватает. — Это у тебя палец лишний. — Предлагаешь отрезать? — воротник опустился, открывая морозу беззащитные губы, но Ло не чувствовал больше ни боли, ни дискомфорта. — Не буду, я понял. Пойдём уже. Мне сидеть холодно. Луффи вскочил, отряхнул покрасневшие коленки, протянул Ло руку: — Я всегда помогу тебе подняться. Ло усмехнулся. — Или упасть. Ты часто меня роняешь. — Не навсегда же, — пожал плечами Мугивара и, привстав на цыпочки, ткнулся губами в сухие губы Ло. — И я могу тебя нести. Трафальгар поморщился и отстранил мальчишку от себя, вручил ему аптечку — пусть развлекается — и ровным шагом направился вперёд. Он не оглядывался, но знал, что их цепочки следов разные: одна ровная и прямая, никуда не сворачивающая; вторая петляет, как перепуганный заяц, дёрганая и лишённая всякой логики. Следы безумно разные, но они соединяются вместе неуловимо и прочно — так, что невозможно разобрать, где чьи. Кровь больше не сочилась из ранок, алые кляксы на снегу давно засыпаны снегом. Ло мельком взглянул на пальцы. «Life» нравилось Луффи больше, чем «Death».