Взгляд

      Не сказать, чтобы я никогда в жизни не сталкивался с незрячими. Встречал в метро. Одного парня даже оперативно в поезд завёл. Но я никогда не сидел с незрячим за одной партой.       — Жан.       Такой спокойный парнишка. И так завлекательно он набивает буквы — моё любопытство не позволяло отвлечься от наблюдения за каждым его движением.       — А?       — Свою лекцию пиши.       У Армина был маленькой ноутбук, на котором он набирал ответы к самостоятельным — учителя либо скачивали себе на флешки/диски, либо проверяли сразу после сдачи. На всю шарагу была только одна женщина, без ошибок читающая шрифт Брайля. И она у нас не вела ни предмета.       — Слушай, а как ты ездишь в метро? В смысле, если тебе надо туда, где ты не был?       — Беру с собой кого-нибудь. Я же живу с дедушкой. Он, в отличие от меня, хоть что-то видит. Ну или пользуюсь гаджетом. А, если честно, мне редко приходится ездить туда, где я не был, да и метро в принципе везде одинаковое. Можно подойти к краю платформы, дождаться поезда и послушать следующую станцию. Тогда будешь знать направление.       — А упасть не боишься?       Он крутанул в пальцах свою трость.       — Она помогает. А сначала да. Очень боялся... Когда только приехал.       — Так ты не тут жил?       Он медленно качнул головой, приоткрыв рот.       — У нас в городе ничего для слепых не было. И метро тоже не было.       Поначалу он не сводил с меня взгляда в разговоре. Вернее, не отворачивал головы. «Смотрел» чуть мимо. Он говорил, что это кажется ему невежливым, не глядеть на говорящего. Потому что люди привыкли к зрительному контакту и им кажется, что если на них не смотрят, то их не слышат. А когда мы стали чаще общаться, он стал реже разворачиваться ко мне. Только если говорил что-то на его взгляд важное.       На взгляд... только общаясь с незрячим Армином я стал замечать, как много мы, люди, говорим о взгляде. Он будто что-то неотъемлемое от нас, в костном мозге засевшее... Взгляд, глаза, смотрел, видел... Армин ничего этого на первый взгляд не мог. У него не было взгляда, он не мог смотреть и ничего не видел. Меня брала тоска, когда я думал об этом. Хотел наблюдать и любопытствовал, а потом просто не смог не жалеть, не оберегать, не любить. Любить?       Армин чёрных очков не носил. Они у него были, но он их не носил. И не только я мог видеть его голубые глаза.       «У тебя глаза такого же цвета, как и небо». Я сказал это однажды ему, а он заулыбался. А потом начал смеяться. Он вовсе не был замкнутым или одиночкой. Он общался, рассказывал, порой заводил такие монологи... а ещё он очень хорошо учился. И я не был единственным его собеседником. Конни с Сашей вообще без зазрения совести канючили у Армина разрешения поближе глаза посмотреть.       Они, глаза, почти самые обыкновенные. Удивительно даже.       С некоторых пор Армин занял всё моё время. Я постоянно рыл Интернет, узнавая о слепоте, я периодически звонил ему и прогуливался с ним до автобусной остановки через парк.       — Я осязаю цвета, я чувствую высоту. И ты тоже. Просто ты полагаешься на глаз и не обращаешь внимания на то, что об объёме или даже цвете тебе могут и другие чувства рассказать. Жан. Ты мог бы прочитать мне эту книгу? Она не вышла брайлем и нет аудио.       И однажды, пока мы сидели у него дома и я читал — уверен, что по-идиотски — он задремал. И только тогда я обратил внимание на кое-что чуть ниже его глаз: нос кнопкой. И в тот момент мне стало весело. Сразу же представились деревенские домики, лужи на волнистой мостовой и почему-то именно с двумя детьми игравший у этих луж Армин. На курносом носу был маленький шрам. Я вообразил, как вот тогда, в детстве, светловолосый мальчик спотыкается и падает о камни, и бьётся своим вздёрнутым носом.       Когда Армин проснулся, я его обнимал. Трудно сказать, как он это воспринял и оценил — я всегда был слаб в понимании человеческой натуры. Но одно я знаю точно: он не оттолкнул. А это уже что-то значит, верно?       — Я хочу быть тебе другом, Армин.       Кончик его белой трости замер. На второй год обучения он уже практически не пользовался ею на пути от шараги до автобусной остановки, а там уже и до дома. Но она нужна была ему, ведь, по его словам, он в парках может замечтаться, «утонуть» в звуках и запахах и, не успев заметить, налететь на человека. Да и вообще, пренебрегать ею нельзя.       На день рождения, который я вызнал в классном журнале, я решил подарить ему сонар.       — Спасибо.       Армин встал напротив меня и попал взглядом прямо в глаза. Я даже на миг подумал, что он зрячий, ведь...       ...знаете, его глаза не были подёрнуты дымкой или застланы пеленой. А зрачки: бьюсь об заклад, что они сужались и расширялись в тени и на свету. Не было же это моей галлюцинацией?       — Жан. Можно я... посмотрю на тебя? Не волнуйся, тут нет других людей.       — Посмотришь? Типа... ээ... пальцами?       — Угу. Лицо. — Армин тише заговорил. — Я хочу знать, как ты выглядишь. Мне любопытно. Извини.       Я поспешил уверить, что он не должен извиняться. И сделал к нему шаг. Мы встали почти вплотную. Он протянул мне трость, и я освободил его руки от неё, заняв свои. Армин едва касался одежды, почти неощутимо провёл по плечам и прислонил подушечки пальцев к моему подбородку. Щекотно. И тепло. У Армина были очень нежные пальцы. Должно быть, он держал их в чистоте и ласке потому, что они были его глазами. Из-за шрифта Брайля, из-за малейших колебаний трости, из-за цвета упаковки майонеза или кетчупа, из-за... лиц друзей. По моему он проводил, почти не касаясь, отчего становилось ещё волнительнее. Мне страсть как хотелось узнать, что он там представляет себе. И, чёрт возьми, какого я для него цвета?       Он положил подушечки пальцев на мои вмиг закрывшиеся глаза. И может это была собственная кровь, но я думал, что этот тёплый пульс исходит от его рук. Словно свет. Я словно чувствовал свет.       — Какого они цвета?       — Карие. Светло-карие. В детстве было много зелёного. Но сейчас почти не осталось.       — Красиво.       И его пальцы сдвинулись к ушам, провели за ними и я распахнул глаза: Армин был чертовски близко. Мы почти касались друг друга телами, а его взгляд, расфокусированный, но прямо на меня и при этом мимо — я словно запрокинул голову и глядел в небо. Армин проводил пальцами по бритому затылку, и я понял, что мне это более чем приятно. Он гладил. Я напрочь забыл, что он лишь смотрит, что осязание заменило ему зрение — то самое осязание, на которое мы, зрячие, обращаем внимание чертовски редко: когда горячо или холодно, мягко или жёстко, больно или, как мне сейчас, приятно. Если бы трость Армина не оттягивала мне руки, я бы, наверное, уже протянул их к его лицу. Большие пальцы его касались мочек ушей, а остальная кисть приятным теплом лежала в коротких волосах на затылке. Я наклонился и поцеловал его, коснулся губ Армина своими, притянул к себе за пояс и не отпускал. Чёрт. Именно эта картина всплыла в моём воображении. Армин убрал руки и отступил на шаг.       — У тебя уши покраснели.       Он на меня уже не смотрел.       — Просто... с непривычки. У тебя пальцы мягкие.       Я сморозил глупость. Нет, тупость. Сразу же стало и стыдно, и обидно за свои мысли.       — Я пойду. — Он взял из моих рук тросточку и развернулся, так и не подняв головы. — Спасибо и извини.       — Армин, а номер автобуса?       — Там только мой останавливается.       Он ушёл, на удивление быстро, а я ещё стоял, как вкопанный, думая о том, как он меня представил, какое на ощупь моё лицо и что я хочу потрогать его. Чёртов мир, оказывается, перевернулся с ног на голову, пока я ловил кайф от его прикосновений и мечтал о непотребностях. Да я давно уже влюблён. И уж точно не в Джулию Робертс.