Eins. Hier kommt die Sonne.

В окно падал тусклый свет почти полной луны, крадущийся сквозь легкие занавески, прозрачными парусами вздымающимися на ветру. Светлый квадрат на мягком, теплом, но достаточно дешевом ковре поминутно менял форму очертаниями более плотных штор, которые покачивались словно в мягкой укоризне. Время от времени квадрат этот гас, когда на ночное светило набегало плотное облако. На редкость мягкая и ясная ночь. Чернозвездное небо как бархатный купол, нет ему конца и края, оно раскинулось с одной стороны от горизонта, ровного как скатерть, слилось там с океанской гладью и теперь вспыхивает в воде разрывами пенистых барашков. С другой же стороны оно теряется, исполосованное очертаниями гор. Звезды видны потрясающе, их скопления в разлитом по черной скатерти молоке перемигиваются друг с другом, говоря о чем-то друг с другом. Быть может: — Здравствуй. — Здравствуй. — Сияешь? — Сияю. А может, они просто смотрят друг на друга, ведь на Землю им смотреть так стыдно... Потому что в комнате, куда падал лунный свет, на кровати, старой, немного продавленной в пол, сплелись воедино два серебрящихся в лунном свете человеческих тела. Крепкие мужские ладони с ласковой страстью гладили бархатистую кожу на спине женщины, устроившейся сверху, а она влажными губами беспрестанно целовала его шею, повторяя на ухо одно и то же имя. Он подался наверх — мышцы пресса напряглись, очертившись каждая — и прижался губами к высокой налитой груди, лаская темные рубины сосков. Жаркий стон вырвался из нее, и женщина красиво прогнула ровную сильную спину, прижавшись своим животом к его, разведя свои бедра по обоим сторонам его и прижав свои руки к запястьям его. — М-м-м-м... — женщина упивалась потрясающим ощущением его в себе, сжимая мышцы в таком же ритме, в каком он проникал в нее. Сильнее... Сильнее! Она сама двигалась на нем, вздымаясь словно дикая рыжая птица вверх, отчего ее буйные кудри словно бы не подчинялись гравитации; она млела от этого сильного тела под собой, опустив ресницы, смотрела в глаза напротив. Вверх и вниз, вперед и назад, внутрь и наружу — скорее, сильнее, в неистовом, но нежном ритме. Сладкое наслаждение залило ее нутро от паха до живота, затем выше, выше, в самую грудь... Оно разлилось до самых кончиков пальцев, которыми она сжимала его ладонь. Мучительная судорога свела ее ноги и бедра, спина непроизвольно выгнулась, стоны стали громче, жарче, скрип кровати почти оглушал. Капли прозрачной соленой влаги сверкали на коже, очерчивая каждую плавную линию талии и бедер, две ямочки на пояснице, сладкую мягкость упругих ягодиц... Он откинул голову назад, вжимаясь затылком в подушку и резко подался животом вперед, выплескивая в нее свою страсть в головокружительной волне экстаза, в который утянул и ее будто бы за руку. Она упала на него, уткнувшись лбом в его грудь. Он убрал с ее лица пару прилипших рыжих кудрявых прядок, женщина улыбнулась, дрожа в последних судорогах и задыхаясь после еще не прошедшей боли первого проникновения. Томно прикрыв глаза, она слабо улыбнулась. Он поцеловал ее в лоб, она легла рядом, прижимаясь красивой высокой грудью к его плечу, он упивался запахом ее теплой кожи. Пахла женщина морем, сухой листвой и, совсем немного - теплой хвоей, лапы которой тянулись по всей территории их дома. Одеяла не было на обоих. Он потянулся к ее губам, алым и сочным от выпитого вина, за тяжелую бутыль которого они заплатили вдвоем из рыбацкой выручки. Как вдруг из раскрытого окна послышалось ехидное: — Скорострел. — Старскрим, черт тебя дери! — полупустая бутылка полетела в ухмыляющуюся по ту сторону темную физиономию и разбилась о раму, обрызгав осколками и гранатового цвета каплями мягкий живой металл. Старскрим отпал от окна, усевшись на корму, и громко заржал над двумя смущенными и красными от кончиков пальцев и до корней волос белковыми. Затем он отдышался и отправился к себе в ангар. Алый сикер вот уже долгие две земные недели вел свое существование бок о бок с Никосом и Агни. Первые дни он ничего не спрашивал, ничего не говорил, неподвижно сидя на крыше ангара и маяча среди полуголых ветвей деревьев длинными крыльями на радость проезжавшим мимо мальчишкам на своих дребезжащих мопедах. Не заметить семиметрового крылатого робота довольно сложно, и, дабы скрыть его, Ник долго уговаривал Старскрима слезть с крыши и забраться под нее, то есть, в гараж. Ну или хотя бы замереть, чтобы сойти за украшение. Сикер не обращал на него никакого внимания. Он считал себя выше того, чтобы общаться с какой-то земной букашкой с незамкнутой кровеносной системой, а уж отвечать на ее жалкие просьбы — тем более. Глядя в бездонную насмешливую высь, Старскрим отмечал её необычный цвет и ловил себя на мысли, что страстно жаждет разбавить эту насыщенную норвежскую лазурь своим алым цветом. Небо здесь было потрясающе глубоким, потрясающе...синим. Частенько его покрывала завеса мрачных рваных облаков, но даже в этом сикер находил свою необъяснимую прелесть: стоило ему только представить, как он с легкостью лавирует среди многоступенчатых клубящихся туч, как ныряет в них и вновь выныривает, мокрый и чистый от ледяной освежающей влаги, как переходит в робоформу и падает, падает... Крылья подрагивали в неистощимой, невосполнимой жажде полета. Но только Старскрим касался кончиками когтей маленького шрамика на животе, как его Искра наполнялась такой исступленной ненавистью, что оптика сикера темнела до черного цвета. В висках набатом стучало одно-единственное имя. Мегатрон, Мегатрон, Мегатрон, Мегатрон-Мегатрон-Мегатрон... Он в красках представлял, как убивает серого Лорда, закалывая, словно свинью в сердце. Как вонзит лазерный кинжал в твердую грудь, как сладкий треск и краткий вскрик достигнет его аудио, и как обязательно повернет кинжал в ране, чтобы энергон брызнул наружу сотнями лиловых капель... Лорд умер, да здравствует Лорд! Всем пасть на колени, идет смена сцены в этой огромной пьесе, под названием война. Всем пасть ниц, идет новый молодой Лидер! Аплодисменты. Занавес. В таких мечтах он проводил сутки. Вскоре мечты умерли одна за другой, сменившись уже серьёзными планами на будущее. Нельзя все время сидеть и носиться разумом по эфемерным потокам грёз, нужно, наконец, и продумать тактику, разобраться в новом положении, искать способ вернуться на Кибертрон, в конце концов. На четвертый день Старскрим сошел с крыши гаража и впервые нормально заговорил с людьми. Тому поспособствовало не только его решение, но и прямое вмешательство Агни: неугомонная женщина чинила десептикона как могла с ее ресурсами, возможностями и умением, и Старскрим не мог не отметить этого и оценить. Никос не знал, как она умудрилась заставить его слезть оттуда, но крылатому, возможно, и так нужно было выговориться и поведать, что с ним произошло. Впрочем, этот этап их общения обещал быть невыносимым. Мужчина при первой же встрече с десептиконом понял, что характер у него не самый лучший. И теперь он убедился в этом воочию... Впрочем нет, «не самый лучший» не та фраза для описания натуры Старскрима. Вот «отвратительный» подходит куда больше. В своей дотошности сикер походил на старого исследователя морских глубин, который не остановится ни перед чем, только чтобы узнать как можно больше нового об обителях океана. Он нудно спрашивал обо всем и наблюдал за всем, словно забыв, что людям, возможно, нужно как-то жрать и спать. Спрашивал о быте, об истории, и особенно — о политике и существующей власти. Однако люди тоже не гнушались задавать вопросы. *** — Хорошо, объясни еще разок. То есть, существуют две стороны одной расы: автоботы и десептиконы, верно? Одни борются за мир во всем мире, другие — за права угнетенных?.. — Верно. Очень топорная характеристика, но в общих чертах — да. Я загружу на твой носитель какой-нибудь учебник истории. — Боже, нет!.. Погоди... То есть, автоботами правит Оптимус Прайм, десептиконами — Мегатрон? — ЛОРД Мегатрон. Да, все правильно, — привычка произносить титул лидера накрепко въелась под броню крылатого, и выбить ее оттуда оказалось не так уж и просто. — И вот этот Лорд Мегатрон отправил тебя на Землю, потому что ты что-то сделал не так? — Никос поставил кружку с крепким кофе на стол и принялся очищать ножом зеленое яблоко. Они сидели за столом в ангаре Агни, а Старскрим устроился у открытых электродверей, высунув наружу оба крыла и привалившись спиной к стене. Один серво он вытянул, другой согнул и упер о него распрямленный манипулятор. В открытый проем лился стыдливый утренний свет, ласково поглаживая кромки сикерских крыльев; сквозь щебет птиц слышался далекий плеск моря. — Он не отправлял меня на Землю, тупица. Он вышвырнул меня с базы после всего того, что я для него делал. Я вел в небеса его войска, я приносил ему победу за победой, а он отблагодарил меня тем, что за одну промашку лишил своей сомнительной милости и моего места! Наглая дрянь! Старскрим, внезапно придя в состояние неконтролируемой ярости, с грохотом врезал до того спокойным манипулятором по стене, оставив длинную вмятину и погнутые трубы. Снаружи на ровной металлической поверхности тут же появилась характерная выпуклость. Агни сцепила перед лицом пальцы и указала на стену с нечитаемым выражением лица. — Вот это нужно будет выправить, Старскрим. — Ага, и не подумаю. Не смей мне приказывать, я не твой инвалид-импотент. Кристенсен как раз жевал дольку очищенного белоснежного яблока и тут же поперхнулся после этих слов. — Я не... Действительно, после того, как Старскрим завел привычку подглядывать за абсолютно всем, чем занимались белковые, он стал невыносим. Сам сикер с невозмутимостью называл это «научно-исследовательским наблюдением с целью выявления отдельных особенностей поведения белковых в условиях отдельно взятого города», однако в наблюдение явно не входило подглядывание за тем, как белковые занимаются сексом. — По человеческим меркам я хорош в постели! И инвалид — не повод для презрения! — Не отнекивайся, — отмахнулся Старскрим. — На моей планете неисправные механизмы обычно идут в утиль. Зачем обществу те, кто даже нормально не может работать на него? — Тогда почему ты еще не утилизован? — резким тоном спросил Никос, в упор глядя на сикера... И только через секунду понял, что сморозил. Сикер застыл, беспристрастно глядя дьявольской, сузившейся до злых алых щелок оптикой прямо в глаза Никоса. Тот нервно сжал край стола и медленно положил яблоко на него, подняв раскрытую ладонь перед собой: — Извини, я сказал глупость. — Да, сказал, — медленно проговорил Старскрим, чуть подавшись вперед. — Ужасную глупость, непростительную, я бы выразился. Воздух вокруг едва слышно зазвенел от напряжения, и Никос побелел как полотно. С упаковки молока на него издевательски смотрело лицо ребенка, с неделю назад пропавшего без вести. — Старскрим... — Да пошел ты. Молчание. — Ну, по крайней мере, ты можешь ходить. — Да, это великое достижение. Действительно, отчего бы не отправить меня в утиль на радость моим недругам? — Как?! Недруги — у тебя? — деланно удивилась Агни, и сикер тут же ожег ее яростным взглядом. — Ну-ну, Старскрим, — она подняла руки. — Нужно быть добрее к ближнему, в самом деле, неужели такой красавец, как ты не справится с этим? Ни за что не поверю. Старскрим, с твоими хитроумными...мозгами такая мелочь — просто ничто. Ник просто поторопился, верно, Ник? — Верно-верно... Кажется, огромному роботу польстило такое обращение, и он отодвинул жесткое убийство двух белковых на неопределенный срок. *** — Никос, ты должен сказать ему о соревнованиях, — убирая со стола, посоветовала Агни, забравшая буйные волосы в тугой хвост. — Такой шанс сам приплыл — буквально — тебе в руки, а ты не хочешь им воспользоваться! Неразумно, Кристенсен. — Агни, ты сама подумай, — устало сжал переносицу Ник. — Он ни за что не согласится на такую авантюру, он не будет рисковать собой из-за землянина, я за эти две недели уже знаю его как облупленного. Господи... Сам не верю, что так просто об этом говорю! У меня в гараже живет огромный робот с планеты Кибертрон в статусе политического беженца, а я принимаю это как должное! — Принимай как приключение, — Агни допила из кружки ряженку, залила емкость водой и поставила, чтобы отстоялось. — Ник... — она присела перед ним, взяв за руку. — Слушай... В нашей жизни наконец появилось что-то, чего мы, возможно, не заслуживаем. Мы жили как сардины в банке. Скучно, серо, перед глазами одна и та же картина каждый день. — Красивая картина. — Не спорю. Но даже самое красивое полотно однажды надоест. Теперь жизнь может измениться, судьба дает нам шанс, и какой шанс, Ник! Мы не можем его не использовать! Мужчина долгим взглядом смотрел на нее, поглаживая ладонью длинные ловкие пальцы, затем сдался и откинулся на спину. — Ну а идеи-то у тебя есть? Надо же как-то заставить его участвовать. — Есть одна, но мне понадобишься ты как дополнительный аргумент, ведь это ты разбираешься в этих боях, не я. — Уломала. Поехали уламывать его. — Поехали. *** Капля энергона лиловым отблеском мелькнула в едва подсвеченной тьме тюремного блока, пролетела несколько метров вниз и с едва слышным звоном упала в уже набравшуюся лужицу, оставив на ней вязкие круги. Затем, через некоторое время точно так же упала и разбилась еще одна. Затем еще. И еще. Энергон капал из разбитой губы синего крылатого формера, повисшего на наручниках, что были прикованы к особому держателю на потолке, спущенному так, чтобы формер едва касался кончиками ступней пола. Вот только он, казалось, не замечал дискомфорта, повиснув всей своей тяжестью на одних лишь манипуляторах. Тандеркрекер, а это был именно он, успел ровно гугол раз проклясть своего несдержанного сотриданика, которому внезапно приспичило спасать своего шлакова ведущего — о том, что это и его ведущий тоже, крылатый угрюмый сикер как-то забыл — и затем нарываться на неприятности. Впрочем, нет, неприятностями то, что случилось, это не назвать. Это была катастрофа. Скайварп, как главный виновный, висел на противоположной стене, замерев и застыв, словно соляная статуя возле умирающих Содома и Гоморры. Его крылья с двух сторону было прибиты прямо к поверхности, а сам десептикон был подвешен на них под самым потолком, вцепившись одновременно когтями в стену так, что вокруг них змеились трещины. Периодически раздавался один прерывистый вдох — и вновь тишина. Сикер попросту сорвал голос от того количества крика, который он исторг. ТиСи провентилировал, наблюдая за сотриадником, который впивался когтями в стену все глубже, словно это могло хоть как-то облегчить его боль. С кончиков пальцев фиолетового телепортатора внезапно заструилось топливо, и крылатый издал глухой стон. — Ш-ш-ш, - мягко издал Тандеркрекер, облизав губы и сглотнув обжигающую лиловую жидкость. — Держись, не трать энергию... Все хорошо, Варп, все будет хорошо. — Что мне делать?.. — Постарайся уйти в офф. — Мне больно, — простонал десептикон, выгибаясь в спине, чтобы попробовать опереться о стену каблуками турбин. — ТиСи, мне больно. Сделай что-нибудь, пожалуйста! — Постарайся уйти, — повторил синий. — Пережми когтями горло, давай. Это отключит... Отключит тебя на джооров пять, только не... Скайварп, когтями не дергай магистрали! Но было поздно. Одурев то ли от вида собственного энергона, то ли от боли, до того жизнелюбивый и обожающий комедию Скайварп поднял затуманенную оптику на ТиСи. На Кибертроне был немного другой расчет времени, чем на Земле, и пока Старскрим две недели был в Норвегии, здесь прошло больше, намного больше орн. Намного дольше длилось их истязание. — Какая хорошая шутка, да?.. — окрашеные розовым когти потянулись к шее их же владельца, и Скайварп слабо улыбнулся разбитыми губами. — Хорошая... Шутка... — Скайварп, нет! Скайварп! Вполне возможно, что такое наказание для обоих десептиконов было чрезмерно жестоким. Вполне возможно, что лучшие летуны на Кибертроне не заслуживали такого обращения. Вполне возможно, что после их дезактива последует самое настоящее восстание, однако знал ли кто, сколько всего до того им сошло с крыльев? Знал ли кто, сколько раз троица взбалмошных крылатых выводила из себя Лорда Мегатрона? И теперь им воздавалось даже не столько за случайно Старскримом, а за все, что было прощено им раннее. Над Кибертроном медленно, но верно поднималась заря. Заря, которая продлится несколько циклов подряд, пока Белый Карлик будет выглядывать из-за одной из своих каменных планет прямо перед ним. Осталось совсем немного, и тысячи восторженных окуляр смотрели в небеса в томительном ожидании настоящего чуда. В тот самый момент, когда белоснежный и яркий, но холодный серп показался из-за спутника, его сияние разлилось по всему полушарию, уничтожив тени. В тот самый момент, когда первый ласковый луч пронзил небольшое решетчатое окно камеры сотриадников, выхватив из полутьмы все предметы и уголки в ней, в этот самый момент Скайварп вонзил когти себе в магистрали. Громкий крик Тандеркрекера заглушился свинцовыми переборками, отделяющими обоих от свободы.