– Вообще, ты знаешь, я не признаю насилия. Нет, я, конечно, не пацифист, но считаю, что огромная секира только упрощает ведение дел. Причем любых. От огромной секиры любое дело становится проще, потому что окружающие тебя станут немного побаиваться, – молодой, даже слишком молодой житель Сиродила многозначительно посмотрел (если бы он знал, что многозначительные взгляды у него получаются очень хорошо, то использовал бы их чаще) на пьяного вдрызг нищего. Нищий явно пребывал в каком-то своем мире и поддерживать беседу не спешил. – Вот посмотри, например, на того господина. А нет, лучше сразу на трех господ. Один из них, очевидно, представитель самой благородной и требующей кристальной чистоты совести и помыслов профессии прямо в этот самый момент получает по морде от двух неотесанных служителей закона. На самом деле все можно было сделать без крови и пыли. Вот стражники, например, могли просто попросить этого вора проследовать за ними в тюрьму, а вор мог банально не пытаться вытащить из кармана той леди септимы.
Нищий храпнул и отвернулся. Два неотесанных стражника волокли вора, который уже был на грани полуобморочного состояния, в тюрьму. За ними тянулся небольшой кровавый след. О Рифтенской гильдии воров знали во всем Скайриме. Это была очень могущественная, очень влиятельная и чрезмерно богатая организация. Об этом судачили все. К тому же ярл Рифтена, некая Мавен, очень хорошо относилась к членам гильдии и всячески им содействовала. Об этом знали многие, но судачить как-то не решались. Поэтому любой воришка, жулик, грабитель мечтал когда-нибудь стать частью это организации и делать деньги. К счастью для всех честных людей, в гильдию брали не всех. И уж точно не брали тех, кто решал все проблемы кинжалом. Тут любили людей тихих и очень скрытных. И именно таким человеком был имперец, который, оставив нищего храпеть на соломе, зашагал в сторону трактира.
«Пчела и жало» было лучшим заведением в Рифтене. Его любили все, а в особенности – стражники, которые очень часто ходили сюда выпить и отдохнуть от службы. Отдыхали стражники обычно до несвязной речи и пьяного обморока. Трактир, в котором на полу валяются пьяные, не пользовался бы популярностью. Поэтому в любом уважающем себя заведении пьяниц выкидывают за дверь. Но не выкинешь же на улицу того, кто завтра, когда протрезвеет, может тебя арестовать. Поэтому специально для пьяных служителей закона в трактире существовала комнатка. По крайней мере, если верить нищему, который на первый взгляд был очень честен и не очень пьян.
– Не найдется ли комнаты, уважаемый? – трактирщик с подозрением посмотрел сначала на молодого имперца, а потом на деньги, которые он аккуратно положил на стойку. – Меня зовут Гуди, я странствующий бард. В город прибыл по поручению коллегии.
Трактирщик слегка расслабился. Отчасти потому, что слышал о коллегии бардов, что в Солитьюде, а отчасти потому, что их собственный, приписанный к Рифтену бард, который дремал на соседнем от имперца стуле, неожиданно проснулся, поглядел на визитёра и снова уснул. Второй бард не вызвал у первого никаких подозрений, а значит – он и вправду бард.
Получив от трактирщика ключ, Гуди поднялся наверх, к комнатам. Но к своей двери идти не спешил. Вместо этого он тихонько опустился на одно колено у самой дальней закрытой двери. Именно тут, по словам пьяного старика, отсыпались «даэдра их побери, стражники-кровососы». Замок оказался не очень сложным, и вскоре импрец нырнул в темноту, воняющую перегаром. Пьяные стражи закона на самом деле Гуди вообще не интересовали. Он пришел сюда лишь за одной вещью. За шлемом. Так уж повелось, что после гражданской войны многие Братья бури вернулись на насиженные места и приступили к своим обычным обязанностям наряду с солдатами Легиона. И на улицах городов Скайрима появилось «обмундировочное разнотравье». Каждый стражник ходил в той броне, которая у него была, и понять, что перед тобой действительно настоящий законник можно было лишь по шлему. Стражники свои головные уборы берегли как зеницу ока, а преступление против последних было одним из самых тяжких. Поэтому Гуди быстро схватил шлем, водрузил его себе на голову и ретировался из комнаты, прикрыв за собой дверь. Затем также быстро он спустился на первый этаж и понесся к выходу. К его счастью, никто вопросов не задавал и не останавливал. Похмелье и закон очень опасная смесь, это знали все.
Оказавшись на улице, Гуди шумно выдохнул, поправил ножны, в которых покоился кинжал, и направился к городской крепости. Где-то там обычно была тюрьма, а Гуди было очень нужно побеседовать кое с кем на той стороне.
– Наконец-то ты приперся, Рагнар, – тюремщик был недоволен и явно зол. – Моя смена закончилась час назад! Где ты шлялся?
Гуди, по спине которого пробежал неприятный холодок, лишь пожал плечами и махнул головой в сторону выхода - мол, вали уже. Везение, которое он испытывал на протяжении целого вечера, его не подвело и сейчас. Тюремщик, грязно ругаясь, поспешил покинуть свой пост без лишних вопросов. А имперец тоже поспешил, но только к камерам, а не к выпивке. Нужную он нашел очень быстро. К ней вел знаковый кровавый след. Вор, которого избили стражники, уже пришел в сознание и сидел, привалившись к прутьям решетки.
– Бриньольф вас разорвет, когда узнает обо мне, – глухо прокашлял вор, когда Гуди приблизился. – Вы, даэдровы выродки, за все поплатитесь!
– Очень интересно, господин вор, – имперец быстро просунул руку через решетку и схватил вора за запястье, потом, несмотря на слабое сопротивление, вытянул руку за пределы камеры.
– Отпусти, дерьмо злокрысье! – вор был явно недоволен, а Гуди вот, наоборот, очень обрадовался. Он думал, что решетки тут будут немного уже. Крепко держа вора одной рукой, он быстро вытащил кинжал из ножен.
– Видишь ли, вор, я проделал очень долгий путь, чтобы оказаться здесь. Ты даже не представляешь, но ради этой минуты я вытерпел часовое нытье Флоки о беспределе, который творится в Рифтене. Меня чуть не раскусил стражник-провидец в конце моего пути... И все это ради того, чтобы побеседовать с тобой.
Вор посмотрел на Гуди как на сумасшедшего, но последнему было все равно. Он вошел в словесный раж.
– Видишь ли, дорогой друг, ты обладаешь двумя весьма ценными вещами. Информацией и руками. Нет, не думай, я никакой не фетишист и мужские руки меня не интересуют. Только женские. Шучу. Так вот, я имею в виду, что с разрезанными на кисти сухожилиями отмычками ты больше не поорудуешь и в чужой карман не залезешь, а значит, твои дети будут голодными. Я очень переживаю за твоих детей, поэтому советую воспользоваться моим советом и дать мне информацию. Я спрошу только один раз, слушай внимательно. Как попасть в убежище Гильдии воров?
***
Тяжелая плита, как и говорил вор, медленно сдвинулась с места, показывая небольшой ряд ступенек. Если пройтись по ним дальше, вглубь, то наткнешься на ход, ведущий в обиталище воров всего Рифтена. Или даже всего Скайрима. Очень волнующе стоять над обителью беззакония и жадности. По крайней мере, Гуди был очень взволнован. Правда, жадность и беззаконие его совершенно не волновали. Он опасался, что его информатор решил отомстить за небольшой допросик и умолчал о небольших детальках вроде капканов или плюющихся отравленными стрелами механизмов. Но никаких ловушек у хода не было. Только массивная цепочка, приводящая в движение механизм потайной двери. Перед тем как начать спускаться вниз, Гуди предусмотрительно не стал закрывать выход наружу. Глубокой ночью вряд ли кто-нибудь решит прогуляться на кладбище, а вот шансы на провал у Гуди были довольно высокие, поэтому снижать их ещё сильнее, собственноручно отрезая пути к отступлению, он не стал.
У самой лестницы, всего в паре шагов от неё, спиной к Гуди сидел человек. Рука имперца инстинктивно легла на пояс и нащупала рукоять клинка. Но вынимать его из ножен Гуди не спешил. Вместо этого он прислушался. Он слышал капли воды, тихое шуршание и ещё более тихое дыхание. Часовой спал. Гуди, все ещё не убирая с оружия руки, сделал медленный шажочек вперед. Часовой спал. Тогда Гуди, в любой момент готовый пустить кинжал в дело, решился на шаг побольше. Но часовой продолжал спать. В итоге имперец осмелел настолько, что тремя тихими, но очень большими шагами пересек расстояние от спящего вора до цистерны. Именно так называлась это огромное цилиндрическое помещение, расположенное прямо под торговой площадью Рифтена.
Тут было сыро. В канале, над которым возвышались каменные мостки, плескалась вода. К стенам жались кровати, на которых, кстати, тоже почивали воры, и сундуки. В одном месте цистерны стоял небольшой резной стол, а позади него красовались полки с трофеями. Гуди быстро пересек помещение и позволил себе окинуть взглядом эту красоту. Чего тут только не было. И странные двемерские артефакты, и вина в прозрачных графинах. Восторг, который Гуди испытал, увидев Глаза фалмера, не описать никакими словами. Но длился он недолго, как и все созерцание трофеев. Ничего из сокровищницы воров он брать не собирался. Слишком сложно и слишком опасно было их продавать, ведь все скупщики состоят в гильдии. Нет, Гуди интересовало не это. Так уж испокон веков повелось, что воры воруют. И воровать они предпочитают у состоятельных граждан. Редко увидишь вора, который выносит из дома бедняка последний глиняный кувшин. И обычно воры очень тщательно выбирают своих жертв. Наблюдают, записывают, ждут. Записывают так часто и так много, что хватит на целое ограбление века. И хранят. Хранят все свои записи. Обычно - в очень тайном месте, где-нибудь под семью замками. Но вот Рифтенские воры были особенными. Они, как и все, очень любили золото. И очень плохо, как выяснилось, прятали информацию – в ящике обычного резного стола. Стола с таким плевым замком, что Гуди даже с завязанными руками, наверное, с ним справился бы.
Ящик этот хранил всего два небольших листа. Один из них Гуди аккуратно свернул и сунул за пояс, другой же внимательно прочитал, ругаясь на полутьму, и положил обратно.
Путь на свободу был очень легким и почти безвредным для Гуди. Вор-часовой все же проснулся, когда имперец крался обратно. К счастью вора, Гуди не был настроен на смертоубийство, поэтому он очень сильно и очень быстро ударил не вовремя проснувшегося коллегу в висок рукоятью клинка. Часовой даже не охнул, а Гуди в это время уже поднимался по стпенькам на свободу.
На кладбище никого не было. Так, по крайней мере, казалось. Гуди быстро пересек его, прокрался по двору перед храмом Мары. И тут удача ему изменила. Совсем чуть-чуть. Из-за угла прямо на Гуди, размахивая кулаками и источая перегар, кто-то вылетел. Имперец, всерьёз опасаясь за успех своего дела, тоже начал махать кулаками, надеясь быстро вырубить пьяницу и скрыться. И только когда на подмогу к пьянчуге прибежали несколько стражников, Гуди понял, как же он просчитался.
***
Гуди потянулся и медленно сел. От ночи на каменном полу все тело болело. Лицо болело сильнее чем тело, но тут пол был виноват лишь косвенно. В огромных синяках на лице были виноваты кулаки исполнителей закона. Гуди потрогал лицо и тихонько зашипел. И только после этого заметил, что по ту сторону решетки, где располагается свобода, стоит девушка и внимательно наблюдает. Наблюдает и молчит. Гуди, изобразив улыбку, продолжил молчать и тоже начал наблюдать. Благо что наблюдать у этой особы было за чем. Несколько минут прошло в полном наблюдении. Первой не выдержала особа.
– Пробраться в гильдию, утащить из стола главы особо ценные наводки, выбраться, а потом подраться с Хеммингом Черным Вереском и угодить в тюрьму. Я даже не знаю, восхищаться тобой или рассмеяться.
–Там было темно. И он ударил первым, – пожал плечами Гуди. – Лучше восхищайся мной. От осознания того, что кто-то мной восхищается, мне лучше спится.
– Ты в дерьме, дружок, ведь наводки так и не нашли, – улыбки, которую Гуди надеялся вызвать на лице девушки, не было, – поэтому послушай моего совета: верни пергамент.
Имперец хмыкнул, поднялся. Отряхнулся от соломы. Галантно поклонившись, он вытянул из-за пояса неприметный, очень маленький листок бумаги и протянул его сквозь прутья решетки.
– Только если позволите мне восхищаться вами, – настроение у Гуди было хуже, чем вся ситуация. Во рту был стойкий вкус провала, крови и соломы.
Девушка наконец улыбнулась и спрятала пергамент. Щелкнул ключ в замке. «Нужно было сказать что-то пафосное», – подумал Гуди, следуя за своей проводницей на свободу…
