Мeretrix

«Подожди немного», - говоришь ты мне на протяжении уже скольких лет? Пяти? Трех? Меня бесит все, что связано с тобой. Я хочу вырвать себе сердце и ту часть мозга, что отвечает за воспоминания. Возможно, сделать лоботомию. Может, напиться и сдохнуть, или нажраться транквилизаторов и просто уснуть, вспоминая твое блядское лицо. Я хочу просто не знать тебя. Я люблю тебя. Мне больно. Я не желаю слышать твой баритон, который режет мне слух, хотя всегда ласкал. Не хочу видеть твои голубые глаза, которые вызывают у меня приступы тошноты сейчас, хотя всегда завораживали и гипнотизировали. Не хочу видеть твои расчески в ванной, которые ты душишь одеколоном, Боже мой, да после этого кто из нас еще гей? Ты смеешься надо мной, хотя сам от себя скрываешь это. Тебе просто жалко меня. Жалко непримечательного друга, который всегда мешался под ногами, когда ты хотел подцепить какую-нибудь телку. Я обуза для тебя. Ты хочешь свободы, но возишься, потому что жалость берет верх. И сейчас это уже даже не ненависть. Это, скорее, ярость, которая одолевает тебя, когда я рядом. А я рядом всегда. Мы живем вместе. Мы снимаем это чертово шоу, будь оно не ладно. Я предложил тебе эту идею, сидя на краю ванны и кривясь от псевдо боли, именуемой спазмами. Я хитрый. Я знал, что ты не откажешь. Тебе жалко меня. Я могу делать с тобой все, что хочу, стоит мне только пустить слезу и отвести взгляд. Потому что ты - слабак. Ты показываешь всем свою улыбку, достойную миллионов Грэмми и тысячи Оскаров, только бы никто не узнал, какой ты, когда настоящий. Что редко, но замыкаешься в себе, беспробудно пьешь и вспоминаешь всех шлюх, которых хоть раз, но трахал в своей жизни, а их было немало у тебя. Сколько? Сто? Двести? Ты еще та блядь, Скотти, хотя всем представляешься альфой. Ты даже не даешь своим девушкам денег на такси или новое белье, которое порвал в порыве страсти. Ты мне противен. Ты ни о ком не заботишься, кроме себя. Или меня. Но когда это происходит, чтоб я сдох, ты становишься неимоверно злым. И блядски сексуальным. Я готов болеть вечность. Воспаление легких? Отлично! Аппендицит? Всегда мечтал об этом. Когда тебе приходится заботиться обо мне, в тебе просыпается какая-то дьявольская злость, которая рвется наружу. Она выражается в хрипотце голоса, когда ты протягиваешь мне стакан воды, чуть не треснувший от давления твоих пальцев. Она выражается в более грубой, мужественной походке. Тебя будто сковывают цепями ненависти ко мне, и ты только рад. И я тоже. Я люблю тебя. Мне больно. И, может быть, когда я сдохну, ты скажешь самую душещипательную речь, а может не придешь вообще, потому что будешь долбить какую-то блядь, как и ты сам, в вонючем и грязном туалете затрапезного клуба. Ты ненавидишь меня. Но только одну дату мы с тобой не забудем никогда. Двадцать шестое марта две тысячи тринадцатого года. Вторник. Я ненавидел этот вторник, как ты меня. Может быть даже сильнее. Утром я разругался с Майки, своим парнем, с которым все было бы замечательно, если бы не ты. Твоя морда вечно крутится рядом, как волчок, и это бесит. После ссоры на меня наорала какая-то твоя шлюха, но я даже не знал, что это за язык. Шведский или норвежский, наверное. Ты выгнал ее из дому, посреди дня, почти без одежды и явно с бодуна, но тебе же похуй, ты уже успел нализаться в слюни и начать жалеть себя. Я не обмолвился и словом, когда увидел тебя на кухне. Даже для меня, души не чающего в тебе, ты сейчас омерзителен. Напился водки и сидишь, ковыряешь вилкой лимонную косточку. Я даже не зашел к тебе. А зачем? Опять выслушивать это все? Про всех твоих шлюх? Да я просто-напросто их ненавижу. Так, как ты ненавидишь меня. Может быть даже сильнее. Ты, как обычно, выжрал две или три бутылки и набрался смелости. Как жаль, что этого мало, чтобы заболтать тебя и трахнуть. Я обещаю, тебе бы понравилось. Я бы даже не оставил следов и не целовал в губы. Обычно, проститутки этого не разрешают. Я бы даже заплатил тебе. Но ты слишком крепкий, даже для водки. Ты зашел в мою спальню и посмотрел на меня, лежащего на кровати и читающего «Дракулу» Стокера. Ты даже не успел открыть свой грязный рот, который обсосал все губы в Лос-Анджелесе, как я глянул в твою сторону. И, блядь, я ненавижу тебя, но, блядь, какой ты секс. От тебя даже им пахнет. Издалека – самое то. Гормоны смешались с водкой, и получился просто охеренный коктейль, который я хочу принять внутрь. Из-за тебя, Скотти, я становлюсь мудаком не хуже, чем ты. Я лежу на кровати, а ты орешь не своим голосом о том, как тебя все заебало. Да, я знаю. Меня тоже. И в большей степени – ты. Ты орешь навзрыд со словами о морали и свободе слова, хотя я даже понять не могу, нахуя ты объясняешь это мне. Ах, да, знаю. Потому что больше некому. Эту, блядь, шведку ты выгнал, теперь некому даже душу излить. Но ничего, ты всегда можешь сделать это мне, а потом сказать «потерпи немного». Тварь. Я люблю тебя. Мне больно. Но мое непоколебимое лицо этого не показывает. На самом деле, я уже тогда умел скрывать то, что чувствую. Носить маску перед тобой. Да и перед всеми, с кем я общаюсь. И, по-моему, даже перед самим собой. Да, точно. Ты сел рядом со мной, а меня уже чуть не стошнило. Ты курил, пил и, скорее всего, не чистил зубы после этой шлюхи. И где весь твой секс, который я еле уловил, но почувствовал? Все улетучилось? Или, может, ты хорош только издалека? Скорее всего да, потому что вблизи ты ужасен. Ты отекший, от тебя неприятно пахнет, а весь сладкий цитрусовый одеколон выветрился, либо остался, перекрытый водкой и сигаретным дымом. Ты можешь не сидеть так близко? Мне противно. Ты даже не можешь нормально повернуть голову, потому что шея ноет от засосов на ней, верно? Ты поворачиваешься всем телом, закрываешь тональником и пудрой синяки. Ты гадок. Но нет, именно сейчас, блядь, да, сегодня, со мной, в этой жизни и в этой Вселенной, ты тянешься ко мне губами, скорее всего, потому что ты пьяный в дымину и твои губы не получали ласки уже около получаса. Мне ужасно гнусно от осознания того, что я так просто поддался. Запах сигарет и водки вызывает у меня рвотные спазмы, но я терплю. Твой неповоротливый язык у меня во рту больше похож на кашу, но я терплю. Ты слишком грубо схватил меня за затылок, но я терплю. Твоя рука ищет подол юбки у меня на ляжках, но я терплю. Ебаная мать Тереза. Ты лениво отлип от моих губ с причмокиванием, еле моргая пьяными глазками. Тебя режет глаза свет, но как же мне похуй сейчас. Было, на тот момент. Меня поцеловал Скотт Ричард Хоинг. Меня. Митчелла Коби Грасси. Надо в календарике пометить. Ты встал, зашторивая окна темно-синими портьерами, которые не пропускают свет. Будет очень обидно, если сейчас у меня не встанет на пьяного Хоинга. Молча лег на мою кровать, начиная раздеваться. Одна штанина джинс ударила меня по лицу, но тебе же все еще похуй, верно? Дальше ты стащил футболку и просто рухнул лицом в подушку, мгновенно засыпая. Это сейчас я умный и наученный. Я уже знаю, что делать в этих ситуациях. Но тогда – нет. Мой первый поцелуй с тем, кого я люблю еще с колледжа. Как романтично. Было бы это на веранде – я бы разрыдался. Тогда чувство эйфории накрыло меня волной, я думал, что так теперь будет всегда. Готовить вафли по утрам. Днем смотреть комедии. Вечером совместный ужин, а потом - общая постель с чистыми, «хрустящими» простынями. Но, Боже мой, как же я ошибался. И рыдал потом, как последний придурок, потому что: «прости, Митч, ты видел, в каком я был состоянии, мог бы просто уложить спать, а не пользоваться мной». Эти слова как гильотина - перерубили все мои мечты, оставив тело обыденности и серости истекать кровью, которая еще не застыла в жилах. Я не мог смотреть на Скотта неделю, как мне помнится. Меня тошнило он одного звучания твоего имени, а ты не понимал, что происходит. Ох, дебил, тебе и не понять. Ты умеешь только бухать, улыбаться своими жемчужными зубками и строить голубые, как морская вода, глазки всем блядям, которых ты видишь. Я люблю тебя. Мне больно. И мне было бы не так обидно, если бы ты нашел себе кого-нибудь приличного. Почему именно бляди? Этот вопрос мучает меня на протяжении нескольких лет, и даже сам Скотт не может дать на него адекватный ответ. Ты просто заразишься сифилисом, у тебя сгниет пол морды и ты опять нажрешься, и придешь ко мне, снова полезешь целоваться. Серьезно, тебе так трудно найти одну единственную? С твоей внешностью перед тобой монашки штабелями складываются, а ты нос воротишь. Ты любишь разнообразие? Ну, я бы не сказал. Ты не можешь поменять наволочку на другой цвет, а еще с младшей школы пишешь ручками одной фирмы «Эрик Краузе». Ты бесишь. Неимоверно. Твое наплевательское отношение к людям вызывает уже у меня удивление и вопрос «ну куда дальше?». Ты просто хочешь все и сразу. Хочешь быть популярным, но при этом, чтобы всякие соплячки не цеплялись к тебе на улице с просьбой об автографе. Хочешь, чтобы тебе не изменяли, при этом спишь со всеми, кто только сможет напялить узкие джинсы и обтянуть свою жопу, как барабан. Ты хочешь понимания, при этом нихера не давая взамен. Ты можешь давать только боль и унижение. Но я никогда не забуду, чем закончились мои попытки поговорить на эту тему. И ладно, если бы ты просто послал меня к херам, но нет. Нет. Ты ни капли не гуманный. На все мои вопросы ты отвечал с холодом и ненавистью, пытался сделать больнее, чем есть на самом деле. И после первой, второй, пятой, сотой, мать его, попыток поговорить с тобой – я устал. Ты серьезно заебал меня своим поведением. Может быть, это так эгоистично и по-детски, но какого хера вообще? Ты сперва целуешь меня своим прокуренным ртом, томно глядя в глаза, и не важно, что томно на меня смотрит водка или текила в тебе – она смотрит. Но после этого, на следующее утро, ржавыми гвоздями, вымоченными в смеси из уксуса, лимонной кислоты и соды ты насквозь таранишь мое сердце. Какой-то древний философ сказал, что не будет любви, если люди любят не одинаково. Ты никогда не будешь любить меня одинаково, так, как любил бы тебя я. Ты слишком предатель, я слишком верный. Ты слишком развратный, а я – скромный. Ты же знаешь, что хочешь выигрывать на моем фоне, поэтому заставляешь нести всю эту пошлую чушь в SUPERFRUIT. Я люблю тебя. Мне больно.