Доктор Ватсон

Девушка дрожала. Даже не так – девушку трясло, колотило, и бог знает что ещё. Джон Ватсон криво усмехнулся и поставил чайник. Ситуация вырисовывалась не из приятных… Если начинать с начала, то первое, что Джон подумал, увидев Рейчел Стенди – что она неземная. Совершенно лёгкое, воздушное создание, хрупкая, с удивительной глубины синими глазищами, с небрежно заколотыми наверх локонами необычного, такого холодно-русого оттенка, вся такая… Как северный ветер, вечерний и тёплый, но с чувствующейся ледяной нотой, тот, что, должно быть пролетает над вересковыми пустошами, пропитываясь ароматом, светом и свежестью дикого северного лета… Что за поэзия в голову лезет посреди рабочего дня?.. Вереск, метафоры. Так и до эльфов дойти можно. Конечно, проходите, меня зовут Джон, на что жалуетесь? И вот. Второе, что так ярко всплывает в сознании при мысли о Рейчел. Её немного смущённый голос, неуверенная улыбка, касающаяся бледных, нежно-нежно розовых губ – низкий гемоглобин, назначить общий анализ крови – «Вы знаете, я упала с лестницы, я такая неловкая последнее время», и чудовищно-ярко выделяющиеся на белой, нежной, словно атласной коже отвратительные пятна гематом. Свежие, синие с красным, тёмные, почти чёрные, и уже начавшие проходить, желтеющие, страшные. Ноги. Живот, грудь, спина, предплечья… И снова её глаза. Огромные, невероятно чистые. В них надежда и мольба – а ведь он обязан заявить в полицию, это же явно бытовое насилие… Но уже тогда, после первых десяти минут знакомства, он понял, что не сможет предать надежду в её глазах. Что он криво улыбнётся и направит её на анализы, на рентген – вполне возможны внутренние повреждения, трещины на рёбрах в лучшем случае. И что он будет ещё долго смотреть на закрывшуюся за её спиной дверь, до боли сжав кулаки. И будет искренне надеяться, что она больше никогда не придёт к доктору Ватсону. И будет безумно жаждать снова увидеть её… Она пришла через месяц. Ровно, день в день. Откуда он знает, он же не считал… Тихо постучалась-поскреблась в дверь, котёнком проскользнула в кабинет, остановилась, несмело, но прямо глядя исподлобья. В этот раз она была такая… Пушистый свитер дымчатого цвета, белые джинсы, большая сумка. Котёнок. Тёплый, пушистый котёнок с удивительно наивными глазами, немного напуганный и дикий – она чуть вздрагивает от его прикосновений, неосознанно отстраняется, отдёргивается… А у него внутри какое-то безумное желание взять её в охапку, всю, прижать к себе, зарыться носом в шерсть свитера и русые локоны и шептать что-то успокоительное, что он никому не даст её обидеть, что всё хорошо, что он рядом. Вместо этого – он молчит. Она тоже молчит, только благодарно улыбается, забирая из его рук рецепт, и выскальзывает за дверь. С этой секунды Джон Ватсон ненавидит себя. Ведь он может заявить в полицию, выполнить свой долг, спасти её, вероятно. Но мольба в этих глазах… Он со всей силы ударяет кулаком по столу, а затем вскакивает, почти сбивая с ног очередного пациента, как раз входящего в кабинет, бормочет неразборчивые извинения, не останавливаясь, пробегает по коридору… Где она? Нет, ушла, успела… Он догоняет её у самых дверей, ловит взгляд – удивлённый и вопросительный, и запоздало понимает, что не знает, что ей сказать. Что он готов убить того, кто это делает с ней? Что он никогда и никому не позволит сделать ей больно, если только она сможет довериться ему? Что он больше всего на свете хочет обнять её, защитив от всего мира?.. - Я… Я хочу сказать, если вам нужно будет поговорить… Если нужна будет консультация, возникнут вопросы, что угодно, я буду рад ответить. Буду рад помочь вам. Всегда, в любое время. Белый прямоугольник визитной карточки перекочевал в маленькую, мягкую ладонь… Она не сразу отдёрнула руку. Она улыбнулась – почти незаметно, очень легко. - Спасибо вам, Джон. Спасибо. Это «спасибо» и этот взгляд, кажется, оправдали все ошибки в его жизни. Все, до единой. Потому что каждая из них приближала его к этому моменту. Ещё одна улыбка – и девушка растворилась в дневном свете. Джон был пьян ей до конца дня. И ничего. Она пропала, исчезла, растаяла в неожиданно жарких майских днях. Джон злился на себя за то что каждый раз, как открывается дверь его кабинета, он надеется увидеть её. Если она не приходит – значит, у неё всё хорошо, так ведь? Так какого же чёрта в груди поселилось это неприятное тянущее чувство, ну?! Ничего до сегодняшнего вечера. Шерлок убежал в морг, напоследок прокричав «О, это блестяще, Джон, это Рождество!», миссис Хадсон ушла к миссис Тёрнер… Неуверенный стук колотушки отвлёк Джона от написания очередного поста в блог. Тихий, почти царапающий стук. Сердце непроизвольно забилось чаще. Не может же быть… Это была она. И ей было плохо. Она не сказала ни слова, просто по своему обыкновению посмотрела ему в глаза – и он всё понял, провёл её внутрь, усадил за кухонный стол… а вот что делать дальше, не знал. Рейчел не плакала, но явно была напугана и расстроена. И выяснять что случилось может быть опасно – она всё же не доверяет ему, просто ей, видимо, некуда больше пойти… А ещё одна большая проблема – что её присутствие, рассыпавшийся шёлк локонов, чуть вздрагивающие узкие плечи, оголённые чересчур широким воротом майки, её запах – что-то цветочное и свежее, так пахнут дикие луга по весне… В общем, всё это вызывало почти непреодолимое желание обнять, прижать, утешить… Утешить прямо здесь, на кухонном столе, или на кресле в гостиной, или на диване, там удобнее… В общем, ситуация была явно не из приятных. - У тебя что-нибудь болит? – сам удивился, как интимно прозвучал в тишине его неожиданно хриплый голос. Девушка глубоко, прерывисто вздохнула, подняла на него глаза. Действительно испуганные. И какие-то очень искренние, по-детски обиженные, что ли. С мягким вопросом «но почему, за что же?»… И медленно покачала головой, не отводя взгляд. И он больше не мог отвести взгляд тоже. Тело словно сработало само – подошло, заключило в объятия, прижало к себе… Рейчел испугано дёрнулась, пыталась вырваться, слабо и мягко, как пойманная птица, а он пережидал эту борьбу, прижавшись щекой к её макушке, боясь отпустить её, боясь что она разобьётся, если между ней и миром не будет кольца его рук… И она затихла. Сдалась. Припала к его плечу и заплакала – беззвучно, без слёз, просто часто дыша и мелко вздрагивая, прижимаясь к нему всё крепче… А он в какой-то момент начал тихо шептать весь тот бред, что так настойчиво бился в его голове последнюю пару месяцев, шептать что он действительно готов убить того, кто это сделал с ней, что он никогда и никому больше не позволит сделать ей больно… Он сам не заметил, когда его ладони начали скользить по спине девушки, мягко, успокаивающе. Одна зарылась в локоны – мягкие, действительно шёлковые! – вторая изучала все позвонки, рёбра, бока… Дыхание Рейчел становилось глубже, протяжнее, оно пропитывало жаром его рубашку, выдох – и чуть выше, на плече, выдох – и ещё чуть, у самого ворота, ещё момент, и её губы почти прикасаются к его коже, её дыхание, и короткие волоски на его затылке встают дыбом, вниз по позвоночнику бежит волна возбуждения. Джон сам шумно выдыхает через нос, в голове стучит последняя связная мысль «Не торопись, только, ради бога, не торопись», стучит и исчезает, потому что он отстраняется, заглядывает в её блестящие, такие доверчивые глаза, и, больше не в силах ждать, целует её. Целует её щёки, прикрытые веки, покрывает поцелуями всё её лицо, торопливо, болезненно-нежно, на мгновение замирает, дойдя до губ… и она сама, сама подаётся к нему, мягко, почти невесомо прикасается к его губам, затем ещё раз, сначала к нижней, потом к верхней, снова к нижней, уже требовательней, сильней, и он, неожиданно оцепеневший, снова оживает, и целует её глубоко, страстно, долго, наслаждаясь тем, что она отвечает ему, упиваясь ей. Поцелуи, поцелуи, и просто необходимо отстраниться, потому что воздуха просто не хватает, отстраниться, вздохнуть… Время словно замирает, есть только он и она, неземное существо с бездонными глазами, которое сейчас смотрит на него, которая целовала его, и она его, она сейчас его!.. Эта мысль неожиданно резко отдаётся в сознании, отрезвляя как ведро ледяной воды. Собственническая, животная, эгоистичная мысль. Рейчел пришла к нему, как к другу, доверчиво, полагаясь на него, а он пользуется её слабостью, он словно ничем не лучше того, другого, того кто оставил следы своей власти на нежной алебастровой коже… - Прости… Прости, я не должен был. – он неловко кашлянул, и отступил ещё на шаг, пытаясь справиться с собой. Это стоило нечеловеческих усилий, тишина, её торопливое дыхание, её запах. Боже, это просто невозможно! - Джон. – тихий, нежный выдох. Он недоверчиво вскинул глаза – взгляд Рейчел, прямой ясный взгляд… - Джон, пожалуйста. Не отходи, не отстраняйся, не отпускай меня… Не отпускай меня. Нет, никогда, ни за что!.. Боже, конечно нет, ну что за глупости, я не отпущу тебя, я не уйду, девочка моя, моя маленькая девочка… Кажется, он шептал это вслух, снова обнимая её, подхватывая на руки, очень мягко, словно она сделана из тончайшего хрусталя, осторожно проходя в гостиную, опуская её на диван и снова оказываясь во власти этих нежных губ, этих ладоней… Он целовал её – губы, покрывал поцелуями всё её лицо, шею, плечи, руки, затем, избавляясь от этих лишних вещей, открывающиеся участки кожи, живот, бёдра, груди, мягкие, округлые, и снова губы… Она была уже полностью обнажена, она выгибалась в его руках, тихо стонала, а он всё целовал, всё ласкал её, обводил чуть подрагивающими пальцами твёрдые бугорочки сосков, обрисовывал языком, поцелуями контуры синяков, разбросанных по её телу, словно стремясь стереть, сгладить их… Она, её тело – мягкие, очень женственные формы, её нежная кожа, то, как охотно она откликается на его ласки, как податливо выгибается навстречу каждому его движению – всё это вызывает в нём безумную смесь щемящей нежности и дикого возбуждения. Джон, повинуясь просящим ноткам, проскальзывающим в тихих, но становящихся всё более громкими, стонах, избавляется от собственной одежды, отбрасывает рубашку, майку, штаны… Её кожа такая горячая, её ладошки такие требовательные, её губы, её глаза, вся она… Боже, кажется, он сходит с ума, это так хорошо, так почти невыносимо хорошо!.. Она откликается на каждое его движение, на каждый импульс, подаётся бёдрами вперёд, стонет, сначала чуть слышно, сквозь прикусаную губу, а потом протяжно, громко, а он продолжает ласкать её, он целует её, его движения – неспешные, глубокие, он чутко следит за её реакцией, стремясь сделать ей хорошо, и – о Боже мой! – как же это невероятно хорошо!.. Дыхание учащается, он начинает двигаться чуть резче, чуть быстрее, чувствуя её, чувствуя как она тоже увеличивает темп, такая нежная, горячая, влажная… Она выгибается сильнее, и в какой-то момент прерывистые стоны сливаются в один протяжный крик… Девушка опадает на подушки, сладко вздрагивая, он чувствует её дрожь, и это возносит удовольствие на невероятную высоту, ещё несколько движений, несколько толчков, и его тоже захлёстывает волна оргазма. После он долго лежит, прижимая Рейчел к себе, вслушиваясь в её дыхание, и удивляясь самому себе – он, кажется, только что нарушил все правила, но это так естественно, словно только так и должно быть. Словно «это правила неправильные!» - как сказал Шерлок. Правила неправы. А он, нарушивший их, поддавшийся порыву, он, который больше никому не даст в обиду свою девочку – он чертовски прав.