— И ты хочешь сказать, что вы
вот так просто провели весь вечер и следующий день в компании Беллатрикс Лестрейндж?! — ахнула Гермиона, прижимая руки ко рту.
— Ага, — весело тряхнула головой Тонкс, перекрасив волосы в солнечно-желтый, всего на пару мгновений.
Полный состав Рапторов, в компании близняшек, Луны, Джинни и Тонкс расположился в баре на третьем этаже, наплевав на то, что сегодня — первый учебный день. Алкоголь в этот раз не брали, отдав свое предпочтение молоку и яблочному соку — рассказ побывавших в обители самой жены Рудольфуса Лестрейнджа будоражил намного больше.
— Она теперь Блэк, — Драко притянул к себе улыбающуюся Джинни. — И она нормальная. Правда нормальная. Я сам удивился.
Катерина неопределенно пожала плечами и закурила — она все еще помнила случившееся на кладбище во время третьего тура Турнира Трех Волшебников. Тогда новоиспеченная леди Блэк совсем не испытывала дружелюбие, искренне желая возвращения Тома Риддла. Как так вышло, что эта женщина изменила свои убеждения (ну не была же она засланным шпионом дяди, в самом то деле), юная Поттер не знала, но узнать хотела. Именно поэтому она не чувствовала возмущения (мало ли, что было в прошлом, раз семья верит Беллатрикс, то будет верить и она) и даже слегка завидовала Тонкс и Малфою. И, как выяснилось, не она одна.
— И какая она? — в глазах Веги горело жадное любопытство. — О чем вы говорили? Она рассказывала вам о своих буднях… ну,
там. У него.
— Нахуя оно тебе? — Драко закинул ногу на ногу и пригладил и без того аккуратно уложенные волосы. Синистра закашлялась, скрывая смех — она постоянно смеялась с того момента, как начала носить гордое звание «девушка Фреда Уизли», находя поводы для веселья в самых незначительных мелочах.
— Что? — Малфой-младший посмотрел на нее с недоумением.
— Ты сейчас просто колдомедик, — Блэк хихикнула уже открыто. — Вот в точности же.
— А ведь и правда, Драко, — в карих глазах седьмой Уизли плясали смешинки. — Но я искренне надеюсь, что ты плагиатишь его только в этом, оставаясь в основной своей массе исключительно самим собой.
— Ой, все, — деланно ужаснувшись отмахнулся слизеринец, поворачиваясь обратно к Веге. — Нет, она не говорила. Мы не спрашивали. Это далеко не лучший способ наладить контакт с собственной новоявленной тетушкой, не находишь?
— К тому же, у нас была масса других тем, — поддержала его Тонкс. — Она рассказала нам про потайной проход прямо в Сладкое Королевство, представляешь? И еще ей нравится Боуи. Весьма неожиданно для ярого поборника радикального чистокровия.
— И еще они про свое детство очень много вспоминали. Все они. И молодость… не военную, нет, — огонек в глазах Веги пропал также быстро, как и зажегся. — Старшие курсы, любовь, свиданки. И школьные будни… мама никогда не рассказывала мне об этом.
— Можно подумать, что ты спрашивал, — весело подколола его Тонкс и помахала вошедшей в бар Порпентине Мэй. Тина махнула в ответ и направилась к барной стойке. Вид у нее был уставший. — Ладно, котики, я пошла.
И упорхала к коллеге по ремеслу.
— Слишком странный декабрь, — озвучила пуффендуйка терзавшую ее мысль. — Все слишком…
— Странно? — хмыкнула Гермиона с лукавой улыбкой на губах.
— Да, — утвердительно кивнула Поттер. — Слишком.
Синистра залпом допила содержимое своего стакана, заказала подошедшему скелету апельсиновый сок и заправила за ухо выбившуюся из прически прядь. Она поддерживала тезис, высказанный старшей сестрой, но «странным» назвать этот месяц не поворачивался язык. Все ее отношение к декабрю выражала цитата из «Алисы в стране чудес», звучащая как «Это место все чудесатее и чудесатее».
И, не считая надвигающейся войны и недовольное население, ее устраивало все чуть более, чем полностью, особенно после того, как Лиана, с которой у нее установились теплые, почти дружеские отношения, потащила ее знакомить со своей родней через день после налета на Косой Переулок.
По итогам этого знакомства Синистра была раздосадована на себя за свою недогадливость, невероятно смущена, но более чем довольна — сколько еще человек могут похвалиться дружбой с профессорской сестрой и выходящим за рамки субординации общением с преподавателями, особенно если преподаватели эти — предмет вожделения половины населения школы, как женской, так и мужской? Когтевранка была готова побиться об заклад, что ни одного.
О встрече, правда, никому не рассказала, даже Веге, от которой обычно не имела никаких тайн. Это все было слишком теплым и сокровенным — пахнущий специями индийский чай массала, терпкие женские духи с ароматом жасмина, звонкий голосок первокурсницы, без умолку трещавшей то о чудесности своих близких, то о чудесности ее, Синистры, стук шахматных фигур по деревянным полям…
— Вы играете в шахматы, мисс Блэк? — в непривычно теплых глазах профессора колдомедицины горят огни искреннего интереса.
— Начинается… — пробормотала Робин себе под нос, как можно тщательнее скрывая улыбку. Она пыталась выглядеть невозмутимой и суровой, но когтевранка прекрасно видела, что на самом деле женщина забавляется происходящим. Лиана запустила в рот очередное печенье и захрустела. Ее перемазанная шоколадной глазурью мордашка светилась от счастья.
— Нет, профессор, — Синистра никогда не была хороша в шахматах и никогда не стремилась улучшить это. Ей нравились бридж, покер и подкидной, а еще нарды. А за шахматной доской было невероятно скучно. — Но моя сестра играет.
Это была правда. У Веги, в отличие от нее, был настоящий талант. Даже дедушка Орион отмечал его, а уж бабушка Ирма и подавно была в восторге, что служило для Синистры еще одним поводом держаться подальше от игры. Ирма Блэк пугала ее. Когтевранка стыдилась этого испуга, ведь она любила бабушку, но поделать с собой ничего не могла, как не могла объяснить и причин этого, совершенно иррационального и нелогичного страха.
— Меня интересуешь ты, а не твоя сестра. Если, конечно, она не прокралась неведимкой за вами следом.
— Не прокралась, — девушка нервно улыбнулась. — Она…
— Считает, что нас следовало бы сдать аврорам? — весело хмыкнула Робин, поджигая сигарету и вставляя ее в мундштук. — О, поверь, она не единственная кто так считает. Я даже более тебе скажу — если у половины из тех, кто смотрит нам в рот, убрать спермотоксикоз и чешущуюся вагину, то они с радостью поддержат подобную точку зрения. Очень мало тех, кто действительно интересуется нами как нами. Это естественный ход вещей и не надо стесняться говорить об этом. И краснеть при слове «вагина» тоже не нужно. В нем, как и в самом органе, нет ничего постыдного.
— Робин…
— Нет, я не собираюсь молчать, — в женском голосе послышались сердитые нотки. — Пока это в моих силах и пока идет дискриминация женской сексуальности, я буду доносить до своих учениц то, что это естественно. Я буду говорить об этом при подходящем случае, носить короткие платья и быть такой, как я хочу. Я не забыла, братец, — она посмотрела на него долгим серьезным взглядом. — По тебе это не так проехалось. У тебя, вне школьной формы, не мерили юбку по линейке, чтобы не дай бог хотя бы на сантиметр выше положенного, тебе не раскручивали кудри силой и не устраивали «суд общественности» за помаду, тем паче за яркую. И вещи на предмет наличия «проституточной» одежды не перерывали. Все эти «тыжедевочка», попытки зажимания в коридорах только потому, что ему захотелось, манипуляции, порицание, насмешки… ты думаешь, это только в наше время было? Знаешь, в чем минус владения легилименцией? Ты видишь всю ту грязь, которая на уроках убирается вовнутрь. Не только по отношению ко мне. Билли Маллиган собирался подлить Аннабель Джой сонное зелье, потому что, цитирую «она заебала ломаться», а переведшийся Кормак Маклагген, мечтал показать твоей дорогой Хельге «ее место», путем нагибания и «срывания пробки».
— Что?
Синистра подумала о том, что Кормаку невероятно повезло. Будь он сейчас в школе — от него не осталось бы и мокрого места.
— И поверь, он не единственный кто позволяет себе такие мысли, не только по отношению к ней. Остальные просто умнее. А самое страшное — девочки верят, что они не имеют права на все это, и начинают травить тех, кто не похож на них. Начинают использовать свою сексуальность как товар, потому что им внушили, что только на это она и пригодна. И тоже — травят тех, кто не похож на них. Травят, высмеивают. Загоняют в рамки. Это неправильно. Так не должно быть. И пока я в силах хоть как-то повлиять на это, я буду на это влиять, поэтому даже не думай затыкать мне рот, Лорас Тайлер!
— Я вообще-то хотел спросить, будешь ли ты шоколадку, но если от выплеска накипевшего тебе стало легче, то я тем более за тебя рад. Шоколадку?
— Да, спасибо.
Лиана захихикала. Синистра молча взяла предложенное угощение и запустила в него зубы, думая о том, что бабушка Вальпурга пришла бы в ужас, узнав она о том, какие принципы пытаются вложить в голову ее внучке. Бабушка постоянно говорила о том, что они леди, а леди должны быть… леди. Прилично одеваться, прилично себя вести, не позволять себе никаких возмутительных и неприличных вольностей. И хотя родители во многом смягчили ее влияние, Синистра периодически ловила себя на том, что вздрагивает каждый раз, когда покупает что-то сама. Не слишком ли яркая помада? Не слишком ли откровенное платье? Достаточно ли длинная юбка? Не вызывающая ли расцветка?
Обычно, после таких вопросов приглянувшаяся было вещь клалась на место. И до недавнего времени девушку это более чем устраивало, но потом случился Фред и все ее тщательно выверенные рамки затрещали по швам и пылкое возмущение преподавателя по истории только подлило масла в огонь, упав на благодатную почву.
— Эй, ты спишь что ли?
Когтевранка вздрогнула, выныривая из накативших воспоминаний. Обращающаяся к ней Вега шутливо щелкнула своего близнеца по носу, заработав в ответ не менее шутливый подзатыльник.
Драко и вернувшаяся к ним Тонкс весело щебетали, рассказывая подробности встречи с леди Лестрейндж-Блэк, остальные жадно внимали им, а присоединившаяся к компании Тина Мэй молча прихлебывала травяной чай, явно чувствуя себя не совсем в своей тарелке.
Синистра попыталась было вникнуть в очередную историю, но её мысли были слишком далеки отсюда.
— Я, наверное, пойду, — сообщила она поднимаясь на ноги. — Хочу подышать воздухом, — она послала встревожившейся Веге выразительный взгляд. — Одна.
Сестра вопросительно приподняла бровь, но ничего не сказала. Остальные тоже не прореагировали, решив, что она хочет связаться с Фредом. Это было даже к лучшему.
Девушка покинула территорию бара и сбежала по лестнице на первый этаж. Накинула на себя согревающие чары и вышла на улицу, после чего прислонилась спиной к заинднивевшей стене замка и облегченно выдохнула.
Со стороны Черного Озера доносился веселый гомон — свободные от уроков студенты устроили каток там, где раньше с тихим шелестом плескались волны. Из сторожки Хагрида поднимался дымок, породив внутри нее на секунду мысль навестить лесничего, но девушка тут же отмела ее. Между ней и полувеликаном царили очень теплые отношения, но он не был тем человеком, с которым она стала бы обсуждать… такое.
Синистра тряхнула головой и двинулась в сторону Запретного Леса, на опушке которого можно было встретить милых и интересных существ.
Ей нужно было разобраться в себе и собраться с мыслями. И желательно разговор по душам, с кем-то более опытным и взрослым, но у колдомедика были уроки, а Робин…
Девушка почти дошла до «своей» поляны, когда за деревьями послышались сердитые голоса. Когтевранка замерла на месте, судорожно соображая что делать — она узнала в спорщиках профессора по Истории Магии и одного из сыновей дяди Альфарда, и совершенно не хотела вмешиваться в их разговор своим появлением. Назад, однако, тоже идти боялась — там, где она сейчас стояла ее скрывали развесистые ветки, щедро посыпанные снегом, выйдя из-под которых риск оказаться обнаруженной был не менее велик, чем пойди она прямиком к ним. Оставалось только стоять и подслушивать, судорожно краснея от стыда за сложившуюся ситуацию.
— …ломаешься! Тебе тридцать один год! Думаешь, с такой работой как у тебя на тебя посмотрит еще кто-нибудь, не говоря уже о том, чтобы позвать замуж? Не все способны любить вопреки голосу рассудка так, как делаю это я, но даже мое терпение не резиновое. Ты не можешь отказывать мне вечно.
Послышался смачный хлопок и удивленный мужской возглас — очевидно, профессор отвесила ему пощечину, к чему сын итальянского правителя оказался не привычен.
— Ты
это называешь
любить?! — Синистра была почти уверена, что Робин ходит по краю между самоконтролем и истерикой. — А как же Лиза?
— Да при чем тут Лиза! Я ошибся. Так бывает. Я же не знал, что я встречу… тебя.
— И полюбишь вопреки голосу рассудка? — насмешливо передразнила его женщина. Когтевранка осторожно выглянула из ветвей, как раз чтобы увидеть как профессор отошла от собеседника на несколько шагов назад. Выглядела она взвинченной и самую чуточку затравленной, хоть и старалась показать собственное хладнокровие. — Насколько же ты омерзителен.
— Ты совсем не считала меня таковым, когда бегала на свидания и стонала подо мной как дешевая шлюха, — Синистра поспешно зажала рот рукой чтобы не возмутиться и не обнаружить свое присутствие.
Когда они гостили у дяди Альфарда, Поллукс показался ей весьма милым и приятным, хотя и не таким милым, как его близнец Кастор со своей женой Августиной и сыновьями: маленьким улыбчивым Альтаиром, постоянно просившимся к ней на ручки, и не менее маленьким Арктуром, смотревшим на мир широко распахнутыми глазами. Сейчас же перед ней стоял совершенно другой человек, и человек этот вызывал у нее омерзение от растрепавшихся волос и издевательской усмешки до кончиков начищенных лакированных ботинок.
— Еще хоть раз ты подойдешь ко мне хотя бы на миллиметр, и я все расскажу брату.
— А ты уверена, что он вступится за тебя? — пятикурсница не сомневалась, что дядя блефует, потому что как иначе было истолковать подобный вопрос? Она, конечно, почти не знала своего колдомедика, но его знала Лиана. Знала и любила едва ли не сильнее всех на свете, прожужжав ей все уши про его замечательность за все время их с ней общения. Да и профессор легилимент. Вряд ли она смогла бы относиться к нему со столь заметной теплотой, если бы не была уверена в том, что он всегда примет ее сторону. И будь Поллукс Нери-Блэк умнее, он бы понял это. Но он не понимал. И это здорово выводило из себя.
— … сли уверена, то почему же до сих пор не рассказала? Или в глубине души ты знаешь, что должна принять мое предложение? Быть Блэком — это величайшая милость. Ты ни в чем не будешь нуждаться, я буду любить тебя… по-всякому. Я уверен, что Лорас разумный человек, который скажет тебе точно то же самое, пусть и слегка другими словами, — он преодолел разделяющее их расстояние и покровительственно погладил девушку по щеке. Хотел было поцеловать, но получил очередную пощечину, рассмеялся и ушел не оборачиваясь. Вжавшуюся как можно сильнее в ствол племянницу он не заметил, а если и заметил, то не подал виду.
Синистра облегченно выдохнула и порадовалась, что все закончилось, но жестоко ошиблась в своих расчетах.
— Самодовольный ублюдок! — Робин молниеносным движением расчехлила волшебную палочку. Глаза ее горели диким, безумным огнем и когтевранка поняла — если она сейчас не вмешается, то дядя умрет. А это значит, что такие, как Вега и ей подобные будут спущены с поводка. Ничего хорошего это не принесет. Ни папе, ни Хогвартсу.
Повинуясь внезапно нахлынувшей решимости, Синистра бросилась вперед и в последний момент отвела руку женщины в сторону от намеченной цели. Заклятье просвистело в морозном воздухе словно выпущенная из лука стрела и врезалось в землю, подняв облако снежной пыли. Тайлер замешкалась всего на секунду, ошарашенная произошедшим, но ученице Ориона Блэка, действующей сейчас исключительно по велению интуиции, хватило этого времени на то, чтобы выбить из профессорской руки волшебную палочку, попутно подумав о том, что дедушка сейчас был бы невероятно ею доволен и стоит ли рассказать ему о случившемся, немного видоизменив произошедшее.
— Синистра? — старшая сестра Лианы смогла взять себя в руки и теперь смотрела на выпрыгнувшую словно черт из табакерки Блэк с нескрываемым изумлением.
— Это было слишком опрометчиво, — девушка пригладила растрепавшиеся волосы и нервно улыбнулась. Она никогда не оказывалась в подобных ситуациях и понятия не имела, что ей делать. Знала только то, что мечтает подлить собственному дяде маггловскую синильную кислоту. А еще — есть. Точнее, жрать. И, пожалуй, немножечко огневиски. — Он того не стоит.
***
Ян Бауэр всегда был человеком крайней степени упертости, добиваясь своего чего бы это ему не стоило. Во всем мире он мог назвать только одного человека, равного себе по упрямству и главной проблемой, с той предрождественской встречи в коридоре, неожиданно оказались попытки переупрямить его.
Лорас злился, игнорировал, посылал, изворачивался всеми силами чтобы избежать разговоров и, по мнению глубоко обиженного Яна, вообще вел себя как маленький ребенок, хотя мог бы и порадоваться внезапной встрече и тому, что Ян все вспомнил.
Немцу, в общем-то, было глубоко наплевать на все эти тайлеровские обидки, но прояснить единственный интересующий вопрос аврор мог только у него.
Фиона.
Ее не было в Хогвартсе с ними, а значит — она не пошла по кривой дорожке. Лорас явно крутил роман с Хельгой, хоть оба и старались держать этот факт в тайне от школьных обитателей, а значит — Фиона его больше не интересовала.
Яна она интересовала еще со времен первого учебного дня, когда он почувствовал удушающую, пусть и не осознанную в силу возраста, ревность к этому черноволосому мальчишке, с которым она разговаривала в коридоре, ожидая пока подтянуться остальные однокурсники. И хотя Ян и предложил тогда дружбу в качестве отвлекающего маневра, все равно старался всячески показать, что он лучше, а потом, когда забыл почти все, подсознательно искал похожих. Во снах к нему приходил запах яблонева цвета и апельсиновое золото волос, а еще улыбка, и прикосновения к волосам, вызывавшие странные ассоциации о звездных реках цвета молока.
Это был его дурман, его личное наваждение, спящее внутри, но взорвавшееся тысячью звездных осколков при виде блондинки в лиловой мантии. Ян пытался найти Фиону все эти дни через свои многочисленные связи, но безуспешно. Его это злило. Как злило и то, что Лорас точно знал, где она — Ян убедился в этом, когда решив подождать его в его комнатах увидел до боли знакомый гитарный чехол, в котором обнаружилась
ее гитара и куча старых писем и фотографий в чехольном карманчике. А еще небольшой плеер. С записанными на него
ее песнями.
Это стало последней каплей, заставив всегда спокойного и рассудительного аврора повести себя совершенно не по-аврорски, украв и гитару, и содержимое кармана. Теперь его дни пролетали словно во сне, от перерыва до перерыва.
Она, конечно же, писала не ему, но имя можно и не замечать. В конце концов, раз Лорас променял ее на кого-то другого, то он и не был ее достоин. Он вообще не должен был оказаться рядом с ней, на его, Яна, месте. И песни…
Город, залитый солнцем, дракон с огненными крыльями, звезды, рассыпанные над пустыней Сахара и еще много, много, много всего, что раньше по какой-то нелепой случайности прошло мимо него.
О том, что она могла выйти замуж Бауэр старался не думать — слишком больно. Как и о тех «счастливых ночах без сна», о которых она писала (не ему) с такой щемящей зачерствевшую душу нежностью.
Ему было больно, мерзко, и он очень боялся опоздать. Что она забыла его. Не дождалась.
Именно поэтому он был просто обязан выбить из Лораса откровенность. Хотя, возможно, он просто дурит ей голову и ходит налево, пока она преданно ждет его где-то дома. Возможно даже знает о его неверности, но все равно ждет. В таком случае Ян просто обязан спасти ее.
Удача улыбнулась ему через неделю после кражи, когда он столкнулся с бывшим другом в коридоре первого этажа, прямо возле входных дверей. Лорас только-только вошел в замок, хотя вся школа была на ужине и Ян не выдержал.
— Я все знаю, — безапелляционно заявил он, перегораживая дорогу.
— Тот, кто думает, что все знает, на самом деле не знает ничего, — парировал Тайлер, пытаясь обойти его. Без особого, впрочем, успеха. — Дай пройти.
— Где Фиона? — на этот раз немец решительно пошел ва-банк, понимая что кругами они могут ходить вечно. Если уж Лорас и так ничего ему не скажет, то он… аврор он в конце концов, или кто? А нарушение всегда можно придумать. Он должен это узнать. Должен. Чего бы ему это не стоило. А превышение должностных полномочий… да плевать он на них хотел!
— Очень далеко отсюда, — губы бывшего друга расплылись в издевательской ухмылке. — Гораздо дальше, чем ты можешь предположить.
— Отведи меня к ней, сейчас же! Ты можешь сколько угодно ходить налево, но я не позволю тебе лгать ей изменяя с… — бурлящий внутри эмоциональный поток уносил его все дальше. — Дешевкой!
Крикнул и понял каким-то краем сознания, что зашел за черту, которую не следовало переступать. Но терять было уже нечего, а невысказанное душило, стремясь на волю, и Ян дал ему эту волю, потому что лучше высказать это все сейчас, пусть даже и придется потом сражаться, потому что кипевшая в глазах собеседника ярость четко давала понять, что ему не собираются спускать сказанное, ожидая только завершения речи.
Яну было страшно. Он никогда не сталкивался с подобной бурей внутри себя, никогда не терял самоконтроль и от этого его сносило еще сильнее, но на другой чаше весов его ждала Фиона и оно стоило всего последующего.
Лорас молчал, слушая его и думая о своем. Ян был почти уверен, что в вихрастой брюнетистой голове только что родился какой-то план.
Он не ошибся.
— У меня есть условие, — Тайлер облизал пересохшие губы и провел рукой по волосам. Словно решался на что-то. — Верни украденное. Я помню все, что там было, поэтому удержать что-то не получится. Верни, и через три дня я устрою вам свидание, — он улыбнулся, и Ян почувствовал, как волосы на теле встают дыбом. Не от холода. Точнее, не от температурного холода. Что-то надвигалось, словно неудержимый смерч на крохотный городок. — Она обрадуется твоему визиту. Не сомневайся.
***
— Почему ты всегда такой радостный? — Натали сидела на одном из школьных подоконников в компании Лукаса и лениво наблюдала за падающим на землю мелким и мокрым снегом. Настроение было меланхоличное. Обычно она всячески гнала его от себя, но Бишоп обладал неведомой ей магией, вызывая острое желание быть собой во всех проявлениях, даже не самых лицеприятных. — Тебе не бывает грустно?
Она провела пальцем по стеклу, смерив скучающим взглядом получившуюся невидимую дорожку, и снова посмотрела на него, уперевшись подбородком в подобранные колени.
— Почему? Конечно, бывает! — искренне удивился Лукас, откидывая голову назад, чтобы рассмотреть заброшенную создателем паутину. — Но это мое дело, разве нет? Почему мое настроение или сугубо мои проблемы должны портить настроение еще и окружающим?
Ведьма задумчиво хмыкнула, вежливо отказавшись от предложенной палочки вяленого мяса. Вместо этого она достала из кармана мандарин и начала счищать тонкую светло-рыжую кожуру.
— Но тогда получается, что ты всех обманываешь. Выдаешь себя не за того, кто ты есть.
— До тех пор, пока от этого обмана никому нет вреда, я готов побыть двуличным. У ребят и без меня проблем хватает, уж поверь мне.
— И какие у тебя проблемы?
— Еды мало. Война. Но вот еда, конечно, приоритет, — парень растянул губы в своей привычной улыбке. — Все в мире вертится вокруг еды.
Натали рассмеялась и убрала кожуру при помощи Эванеско. Мандарин излишне кислил и поэтому она со спокойной душой протянула Лукасу половинку. Лукас разулыбался еще сильнее и в один присест проглотил «подарок», с наслаждением потянувшись и радостно помахав рукой проходящей мимо Катерине Поттер.
Победительница Темного Лорда с улыбкой махнула ему в ответ и вернулась к разговору с Дафной Гринграсс.
Дафна нравилась Натали. В девочке были воистину слизеринские таланты к изворотливости и достижению своих целей, но при всем этом она была на удивление прямолинейна для слизеринца и совершенно не умела тешить себя никому не нужными иллюзиями, предпочитая смотреть правде в глаза. Сама Натали так не умела, раз за разом выбирая тактику побега от самой себя.
Сначала — потому что так хотели родители. Потом — по привычке, твердо усвоив, что люди слышат и обращают внимания только на тех, кто вписан в привычные им шаблоны. Неважно — на работе ли, в школе, в семье — везде нужно соответствовать, чтобы получить хотя бы капельку признания и теплоты. Собой можно быть только в одиночестве. А еще, как оказалось, с Лукасом. Это было странно, непривычно, но слишком заманчиво, чтобы у нее появились силы сопротивляться. Но как ни странно — как только появился Лукас, быть собой стало… проще. То есть, совсем проще. И хотя пока откинуть маски было страшно, она уже не цеплялась за них с такой силой, как раньше.
— Ты забавный.
— А ты красивая.
Он говорил это настолько буднично, как будто речь шла о погоде, но аврор все равно смутилась и покраснела. Возможно, все дело было в том,
как именно он это сказал. Вот так. Просто. Без намеков и подтекстов. Как и все остальное всем остальным. Барти тоже страдал подобным, но Барти всегда был чересчур эксцентричен и слишком шумен, обрамляя свои речи в огромное количество нецензурного налета, за которым очень часто смазывалась основная суть.
Девушка не могла его винить — они с ним были слишком похожи, просто каждый выбрал свою дорогу самовыражения. И самосокрытия — тоже.
— Ты похожа на мандарин и ты мне нравишься.
А вот к такому повороту событий жизнь её не готовила. Совершенно. Каким болваном надо быть, чтобы сделать признание
вот так — с бухты барахты, безо всяческих предпосылок. Он нормальный вообще?
— И что ты предлагаешь мне с этим делать?
— Я ничего не предлагаю. Я просто предоставил тебе развилку вероятностей. А вот что дальше — решай сама. Ты справишься. Я уверен.
