А что, если?..

      Декабрь пролетел совершенно неуловимо. Катерине казалось — она только на секунду закрыла глаза, а в дубовые двери одевшегося в традиционный рождественский наряд замка уже постучался Йоль, пахнущий глинтвейном и остролистом.       В честь праздника бабушка Вальпурга организовала праздничный ужин, оставшийся почти незамеченным — Хогвартс готовился к Рождественскому Балу, который обещался быть не менее грандиозным чем Бал Всех Святых.       Из-за постоянной занятости она никак не могла осуществить свой план по посещению Годриковой Впадины, который Эрик одобрил, моментально согласившись исполнить роль сопровождающего, но, если честно, ни капельки не грустила по этому поводу — он предложил ей сгонять туда на следующий день после Рождества и, поразмыслив, девушка согласилась, что лучшего времени не сыскать и отложила все эмоции по поводу предстоящей вылазки до поры до времени — их и без этого было огромнейшее количество.       Декабрь в этом году выдался снежным и необычайно мягким, а в школе царила удивительно теплая и жизнеутверждающая атмосфера, в которой буйным цветом расцветало самое удивительное волшебство.       Так, Себастьян в порыве вдохновения заколдовал бокалы так, что они начали издавать музыкальные звуки различных тональностей, а некоторые даже пытались что-то напевать, а Полумна, единственная на завтраке кто не впал в состояние глубокого шока от столь неожиданной выходки, начала ими дирижировать, обнаружив, что новоиспеченный оркестр команд вполне себе слушается, а звук и голос меняется в зависимости от уровня или отсутствия жидкости внутри.       Лиана Тайлер моментально подхватила ее начинание, а следом подтянулись и остальные орлы, моментально пришедшие в восторг от подобного развлечения. Другие колледжи оставаться в стороне не пожелали и не смотря на ярое недовольство Вальпурги Блэк, снять чары так и не получилось — преподаватели не только не стремились обуздать студентов, но и сами принимали участие в управлении посудой, старательно делая вид, что они тут совершенно ни при чем.       Против столь большого количества протестующих (возглавляемых, к вящему недовольству, ее собственным сыном) леди Блэк ничего не могла поделать и отправилась решать вопрос снабжения Хогвартса новой посудой взамен распевшейся. Конечно, она могла бы настоять на своем, но обстановка в стране становилась все мрачнее и мрачнее — часто пропадали люди, тут и там совершались небольшие, но от этого не менее жестокие налеты последователей Риддла, списки жертв неуклонимо росли, как и случаи нападения оборотней.       Так же Регулус мельком упоминал что-то про непонятные шевеления в Грампианской Великаньей Общине, но женщина не придала этому значения — великаны ее совершенно не интересовали, в отличие от множества недовольных писем и даже громовещателей — родители совершенно не одобряли внедрения в школу криминальных элементов, то и дело грозясь отозвать домой своих детей (впрочем, никто пока еще не привел свои, порой многократные угрозы в исполнение).       Некоторые, особо ретивые, собирали протестующие митинги около министерства, доходя порой в своих требованиях до смещения Блэка с министерского кресла, так как считали, что выбранная им политика приведет исключительно к деградации и утрате моральных ценностей.       Это касалось не только потакания уголовникам, но и, как ни странно, объявленной в начале декабря всеобщей мобилизации в ряды аврората. Часть британцев восприняла призыв встать на защиту страны с энтузиазмом, но многие оказались недовольны.       — Раз правительство не может защитить народ своими силами, не затрагивая простых людей, значит это правительство никудышное, — говорили они и шли на антиблэковские демонстрации, громко сожалея о том, что Руфус Скримджер не дошел до поста министра.       И хотя внешне ее младшего сына совершенно не волновали их претензии, Вальпурга знала, что он встревожен — митингующие были настроены очень агрессивно и от полноценного восстания их отделял всего один триггер, который пока что был совершенно неясен, потому что он мог быть любым — от петарды до нового заявления.       Я почти в отчаянии,— писал он ей в своем последнем письме, —Марлин говорит мне игнорировать их, и я понимаю, что отчасти мой прекрасный заместитель прав. Но интуиция шепчет, что этого недостаточно, но я совершенно не понимаю, что я должен еще сделать. Мне не у кого попросить совета и некому выговорить все наболевшее полностью. Я словно стою на перепутье, в состоянии полнейшей растерянности.       Я смотрю на то, что с таким трудом построил и кожей чувствую, как опасно оно шатается. Неужели все было зря? Но ведь должен же быть выход? Ведь должен же! А может быть…       Леди Блэк прекрасно понимала, что должно было стоять вместо этого многоточия, но ничего не могла поделать. Она пыталась посоветоваться с Орионом, но тот только пожал плечами и сказал, что у их сына уже был человек, который подходил под все требуемые параметры и что если Регулус предпочитает слушать исключительно задетое самолюбие — это целиком и полностью его проблемы.       Предлагать сыну такое решение проблемы женщина конечно же не стала — из принципа. Если человек советует, но не следует своему же совету в похожей ситуации, то грош цена его мнению.       К тому, же, хоть она, против своего желания, и не могла не уважать эту странную компанию (а к некоторым у нее так и вовсе возникло нечто наподобие симпатии), ей не нравился тот факт, что их авторитет среди авроров и школьников рос, медленно, но верно. Будь ее воля, она вышвырнула бы долой всех семерых, но реальность была совсем не такой, как хотелось, и не было никаких возможностей повернуть ее по своему усмотрению, поэтому директрисе ничего не оставалось кроме как смириться и занять наблюдательную позицию, по мере возможностей устанавливая в замке свои порядки.       Вальпурга, впрочем, старалась повернуть все по своему разумению с помощью задействованных тайком в качестве шпионов домовых эльфов, которые доносили о каждом шаге людей ее матери. Безуспешно.       Никто не строил никаких козней, никто не замышлял никаких пакостей и не шептался за спиной. Подозреваемые вели самый обычный образ жизни — шутили, валяли дурака на дежурствах и в свободное время, вели уроки и личную жизнь, обросли кругом общения из авроров и школьников, в числе которых оказались и ее внучки со своими друзьями…       К Балу Всех Святых Вальпурга впервые ослабила бдительность, а третьего декабря отозвала домовиков и прекратила слежку, рассудив, что если уж Катерина осталась жива после несколько дней в компании шайки (Сириус тогда получил знатную головомойку, но было поздно), то и остальным детям ничего не грозит.       Остальной преподавательский состав кажется пришел к такому же выводу — даже неприступная декан Гриффиндора сменила гнев на милость, любезно разрешив Кимберли Миллер помочь себе с украшением Большого Зала.       Мирабелла Мэй тоже порывалась украсить замок, выбрав для этого кисти и краски, но такого подхода леди Блэк не оценила — среднехудожественной мазне было совершенно не место на стенах Хогвартса. Рисунки не прожили дольше половины ночи, а саму художницу настиг строжайший выговор и не менее строжайший приказ исполнять то, ради чего их сюда пригласили и не валять дурака.       Мира в ответ заявила ей, что Вальпурга просто не понимает ее таланта, как и вообще — ничего не понимает в живописи и покинула помещение, оставив старую ведьму в состоянии крайнего возмущения, немного поутихшего только на следующий день — после начала вакханалии с посудой. Будь зачинщиком этого безобразия кто угодно еще, стены директорского кабинета стали бы свидетелем грандиознейшего скандала, но Себастьян входил в список «особенных» (вместе с ним это место делили Лукас и Кимберли) и поэтому все обошлось исключительно ворчанием себе под нос.       Катерина впрочем ничего из этого не знала — ее голова была забита типичными для старшекурсницы-старосты-капитана команды, которая, к тому же, решила поступать на зельевара-колдомедика с того самого момента, как у них началась колдомедицинская практика и теперь активно пыталась определиться с выбором высшего учебного заведения.       Первым, к кому она обратилась за помощью, был Слизнорт, но декан Слизерина только разохался и пообещал ей протекцию какого-то своего знакомого, чем моментально лишил себя места в списке людей к которым Поттер собиралась прислушиваться в этом вопросе — она хотела добиться всего сама, а не потому что она девочка-которая-выжила и воспитанница Блэков.       Спрашивать совета у профессора колдомедицины было боязно, поэтому, скрепя сердце и стиснув зубы, ученица колледжа Пуффендуй написала письмо Северусу Снейпу.       Ответ пришел на следующий день. Катерина достаточно хорошо изучила бывшего декана Слизерина, чтобы точно сказать — он был в сильном замешательстве. Настолько в замешательстве, что пообещал прибыть на Рождественский Бал, чтобы поговорить с нею лично.       Это здорово нервировало, а поддержки от друзей не было никакой. Драко с Роном ржали, что Снейп просто не поверил ей и хочет лично проверить душевное здоровье победительницы Темного Лорда, а Гермиона и Дафна с ехидцей спрашивали о том, когда это она успела начать бояться человека, в которого не так давно была влюблена.       Впрочем, на вопрос этот ответ у пуффендуйской старосты имелся — с того самого «урока» в ночном лесу. Не то чтобы она его боялась, даже наоборот — искренне уважала и восхищалась, просто… при всех такие вопросы не решаются, а оставаться с ним наедине… уж лучше потерпеть Снейпа.

***

      — Они все меня достали! — бушевала Мира, пока Ян наливал себе в бокал принесенное мадам Розмреттой огневиски. — Неужели они настолько слепы, что не видят, насколько я талантлива? А моя директриса так вообще не смогла меня сразу вспомнить, только когда я напомнила ей про свои художества на стене! И Тина которая «Мира, тебе надо быть серьезнее»! — она скорчила рожу, передразнивая сестру.       — Ты ведь и хочешь такой казаться. Несерьезной. Не так ли? — Бауэр задумчиво оглядывал посетителей. Мысли его были далеко отсюда — в памяти упорно колыхались смутные воспоминания о первых трех курсах в Дурмстранге, где у него были друзья. Друзья, которых он не помнил ни по лицам, ни по именам. Помнил только, что у его самого лучшего друга была кличка Еж. А еще была Птичка. Они с Ежом подрались из-за нее в первый же учебный день. Кроме того были Коала и Аристократ. Коала, вроде бы, была полной, низенькой и постоянно призывала Аристократа повзрослеть, а тот только шутливо возмущался, говоря… Ян не помнил, что он говорил. Он помнил только что в зимой, на втором курсе, дед перевел его в колледж при Нюрнбергской Академии Авроров, а сам он должен был сделать выбор между долгом и попавшим в беду лучшим другом и поступил также, как поступал на протяжении всей своей сознательной жизни — выбрал долг. Иногда он думал о том, а выжил ли тогда Еж после того, как он его бросил? Уверенности не было. Совестно тоже не было. Долг превыше всего. Всем рано или поздно приходится чем-то жертвовать.       — …но ведь они могли бы и понять, что это — только маска! Но они не хотят! Им проще видеть меня такой какой я хочу казаться, чем той серьезной и сильной личностью, которой я и являюсь!       Лорас Тайлер упорно напоминал ему Ежа.       Бауэр не мог объяснить почему, ведь он даже не помнил — был ли Еж брюнетом или блондином — как Птичка (она была единственной, чье апельсиновое золото волос, перетянутое лиловой лентой так и не смогло стереться из его памяти). Попытки поговорить с самим Тайлером успеха не имели — он только смеривал его снисходительно-ледяным взглядом и стремительно уходил прочь. Подобраться через его соратников возможности не было и все, что ему оставалось — пытаться прорваться сквозь их мысленные барьеры и наблюдать со стороны, в надежде что хотя бы какая-нибудь мелочь да прояснится. Безуспешно.       — …ты меня слушаешь вообще?!       — Ты страдаешь о том, что никто не хочет увидеть маску.       — Да, — Мира облегченно выдохнула. — Потому что они слишком поглощены своими проблемами. Но ничего. Я смирилась с тем фактом, что понимания мне не видать.       Она вела себя совсем как маленькая, о чем он ей, естественно, не сказал. В принципе, Мирабелла Мэй ему нравилась — она была единственной, кто не держал его в социальной изоляции, возможно потому, что она сама была этой изоляции подвержена.       Она была интересным собеседником и, по ее собственным заверениям, неоцененный аврорский и не только гений. Дралась она действительно неплохо, а до остального ему дела не было — с ней было не так одиноко, а под ее речи хорошо думалось о своем, благо что в случае потери нити разговора он всегда мог залезть к ней в голову. А еще, кажется, она была в него влюблена.       В него, а не его титул аврора и внешний облик. Это не могло не льстить его самолюбию, хотя девочку было жалко — после той оказии с школьной дружбой юный Бауэр научился полностью отгораживаться от каких-либо чувств и эмоций, кроме, разве что, холодного гнева — тем самым он обезопасил себя от болезненности, чтобы исполнять то что ему приказывали без каких-либо душевных метаний — будь то геноцид в стихийно возникшем городке оборотней, где им приходилось убивать всех без разбору — от мужчин до младенцев (он точно помнил, что именно тогда впервые столкнулся с Тайлером и его напарницей лицом к лицу — они пытались не пустить аврорат на территорию подлежащего уничтожению объекта), либо ликвидация нарушившего Аврорский Кодекс собрата по оружию, с которым еще пару часов назад травили профессиональные байки и пили пиво.       Ян точно знал — если бы кому-то из его коллег приказали убрать его, они тоже сделали бы это без колебаний, потому что их долг — исполнить приказ, а приказ обсуждению не подлежит. И если ему прикажут убрать Миру, или любого обитателя Хогвартса прямо сейчас, он сделает это не колеблясь, потому что должен.       Самым честным в такой ситуации было бы сразу расставить все точки над «i», но пока что он жалел ее — все-таки, Долохов дал бедняжке от ворот поворот совсем недавно и хотя она нисколько не переживала, он решил проявить милосердие и не рушить женскую гордость окончательно. В концов, она его единственный товарищ, настолько, насколько он способен позволить себе такую роскошь.       Немецкий аврор снова обвел взглядом паб.       У дальнего слева окна расположились Нимфадора Тонкс, сестра Миры, Тина, кажется, и девушка, по всем приметам являющаяся вейлой. Тина чувствовала себя не в своей тарелке, но мысленно признавала — ей нравилась компания и она хотела бы быть хотя бы чуточку такой же яркой и интересной как эти двое.       Парень за центральным столиком страдал от нехватки секса, потому что у его девушки были месячные и на полном серьезе рассматривал вариант с изменой, потому что если только телом — это не измена вовсе. Так, баловство. В конце концов, он же мужчина. Ему нужно.       Компания из старых ведьмочек старательно строила из себя компанию благочинных леди, но все четверо умирали от похмелья и очень ждали когда им принесут их заказ — смородиновую водку.       В кого не влезь — у всех самые банальные бытовые мысли.       Он не понимал зачем его вообще сюда послали и собирался попроситься обратно после Рождества. В Германии у него множество дел, а здесь…       Мира наконец-то договорила и залпом осушила стакан яблочного сока.       — О чем ты все время думаешь?       О друзьях — моем личном маленьком омуте, — мысленно ответил он ей. — О работе. О бессмысленности здешнего бытия. Но тому, кто приходится мне никем не положено об этом знать.       — О том, что тебе не помешало бы уменьшить размер твоих ягодиц. Только не бесись, ладно?       Разумеется, Мира взбесилась.

***

      Флер прибыла в Хогсмид почти сразу как только получила от Кэт предложение встретиться. Она скучала по своей английской подружке, но темп ее жизни сейчас был слишком безумен чтобы позволить себе наведываться в Хогвартс так часто, как ей хотелось.       Катерина выглядела бледной, уставшей, но довольной, а еще — здорово похорошевшей. И все было бы замечательно, если бы не новость о том, что ее любимый названный брат начал вести себя как…       У старшей из сестер Делакур не было ни единого цензурного слова.       Даже Перси, этот напыщенный самовлюбленный болван не доходил до подобного. Впрочем, нельзя сказать чтобы она хорошо знала третьего сына Уизли — после того странного вечера на прошлом курсе сестры он прекратил их языковые занятия и начал фактически избегать ее, а Флер никогда не опускалась до того, чтобы бегать за самоустранившимися из ее жизни людьми.       Правда, иногда она замечала, как он рассматривает ее, когда думает, что это не видно, а пару раз даже почти соизволил заговорить, но Флер нужно было бежать на работу и поэтому разговора не получилось.       Да и о чем разговаривать с таким занудой, даже если он весьма интересен внешне? Когда она вообще считала внешность главным достоинством человека?       Самовлюбленный болван!       Попытка обсудить произошедшее с Долоховым оказалась безуспешной — парень упорно стоял на своем, чем привел дочь французского министра в ярость — в конце концов, она тоже крутила романы довольно часто, гораздо чаще и легкомысленнее, чем Кэт. Получается, и она тоже — шлюха?       Григорий попытался ее уверить, что она — совсем другое дело, но с Флер было достаточно. Еще пару минут в его обществе и она разорвет с ним все контакты, а ей очень не хотелось этого делать, поэтому она попросила его придти к ней, когда его мозги встанут на место и поспешно сбежала куда глаза глядят, натолкнувшись на Тонкс и эту странную девочку-аврора и поддавшись уговорам Тонкс решила прогуляться с ними до Трех Метел.       Это был прекрасный способ отвлечься — сливочное пиво мадам Розмреты было просто божественным. Особенно в хорошей компании — вот как сейчас. С новыми лицами. Точнее, лицом, которое, на вкус искушенной в эстетизме француженки было одновременно и удивительно красивым и удивительно никаким — американка явно страдала синдромом отличницы, что ни капли ее не красило.       Сцепленные руки. Нервный взгляд. Попытки выглядеть как можно строже. Яркие цвета одежды, красящие ее внешне, но совершенно не сочетающиеся с внутренним миром. Слишком много рамок, условностей, правил и закупоренных омутов. Слишком много взвалено на плечи. И все, конечно же, обязано быть сделано на отлично. Флер не сомневалась — Порпентина Мэй прекрасный аврор, не менее прекрасная дочь и старшая сестра. Из нее выйдет прекрасная жена, а потом мать, но… все это будет не более чем роли, которые она слишком привыкла играть по жизни вместо того, чтобы хоть немножечко подумать о себе.       Забавно получается: внутри каждого человека есть свои омуты и свои рамки. У кого-то побеждают рамки, у кого-то омуты, а кто-то учится совмещать оба пункта и достигает успехов. Или не достигает, что чаще.       Они просидели в пабе около часа, после чего француженка поднялась на ноги и тепло распрощалась с обеими девчонками. У нее на душе все еще было паршиво из-за перемен в ее братишке, но прежней обреченности уже не было.       Просто у него кризис. Он придет в себя, сбалансирует свои омуты рамками и извинится перед ней. И перед Кэт.       Все будет хорошо.