А что, если?..

      Катерина разлепила глаза, когда на часах было семь утра, и не смогла заснуть.       Она села, оглядела комнату, и минуты три пыталась понять, почему дверь завалена кучей всякого хлама. Правда, по истечении этих минут она все-таки вспомнила и даже похвалила себя за сообразительность, но потом подумала, что могла и ошибиться, и принять за Долохова совершенно незнакомого человека.       Переодевшись, Катерина осторожно разгребла свои баррикады, приоткрыла дверь и скользнула в коридор.       Все остальные еще спали, и девушка решила, что если проверит третью гостевую комнату, то ничем не рискнет.       Третья гостевая комната оказалась пуста. Катерине поплохело, но надежда всегда умирает последней, и посему, открывая дверь долоховской комнаты, она искренне надеялась увидеть ее пустой.       Напрасно.       Григорий там был. Теперь, когда он сбрил бороду, и отстриг отросшие было волосы до прежней длинны, он стал похож на самого себя. Синяка на лице у него так и не случилось, а еще Катерина была уверена, что он стал худее, чем раньше.       Он спал, даже не догадываясь о своей посетительнице. Выражение его лица было спокойным, отчасти даже умиротворенным, и пуффендуйка, скрепя сердце, признала — он был красив. Не то, чтобы очень… но с чего вообще у нее пошли такие мысли, если при первой встрече, да и при многих других, до той вечеринки в Выручай-комнате, когда он не дал ей упасть, она находила его внешность обычной и посредственной?       В глубине души она знала ответ. И она это знала. Но делала вид, что этого нет. Так безопаснее.       Желудок и мочевой пузырь дали о себе знать. Катерина закрыла дверь, и отправилась вниз, радуясь, что ее никто не видит — она любила такие вот ранние моменты, когда можно спокойно сделать себе кофе и посидеть на крыльце, наслаждаясь утренним солнцем, росой и ветром. Крамы и Гермиона поднимались в девять, наполняя дом и кухню звуками повседневности, смехом, шутками и планами на грядущие сутки. Все это, без сомнения, было здорово, но она уставала от этого. Ей все чаще хотелось побыть наедине с собой, в тишине, и она даже начала учиться медитации, как Флер.       — Я становлюсь слишком ассоциальной, — сказала она себе, и отпила кофе. — Надо что-то менять.       До отъезда оставалось всего ничего. Катерина прислушалась к себе. Ей хотелось домой. В библиотеку. Рон бы сказал, что ее покусала Гермиона. Милый, добрый, забавный Рон…       — Хочу в школу. И домой. И на ручки, — и тут же поспешила уточнить: — К папе.       В полдевятого на крыльцо вышла Елизавета, светящаяся такой радостью, какой, как показалось англичанке, она не светилась еще ни разу.       — Доброе утро, Катюш.       — Доброе утро, Лиззи, — Катерина зевнула, и поднялась на ноги. — Пойду будить Гермиону.       Женщина кивнула и отправилась поливать сад.       Катерина взбежала по лестнице и снова замерла около первой двери. А может, все-таки, показалось? Она приоткрыла дверь еще раз.       Кровать была пуста. Катерина облегченно выдохнула. С лестницы донеслись шаги, и девушка, опасаясь, что про нее могут не то подумать, торопливо закрыла дверь, и скользнула в их с Гермионой прибежище. Дверь, впрочем, заббарикадировала. На время. Гермиона только-только проснулась и села в кровати, потягиваясь и зевая.       — Доброе утро, Бладжер.       — Доброе, Афина, — Катерина критически оглядела себя в зеркало. Нахмурилась. Собрала волосы в хвост.       Гермиона оглядела комнату и, тяжело вздохнув, вылезла из теплой кроватки, на ходу собирая волосы в хвост. С расспросами она пока не торопилась, смутно догадываясь, что именно вчера привело ее подругу в такую панику. Учитывая, что в панику она не впадала практически никогда, обосновывая это тем, что «Блэки никогда не паникуют», и иже с этим.       «Блэки никогда не…»       Эти «никогда не» были для Катерины непреложными правилами, которым она старалась неотступно следовать. Не паниковать. Не показывать свою слабость. Не бежать. Не сдаваться. Не оставлять долги не уплаченными. Не бросать своих в беде. Не предавать…       У Гермионы такого «кодекса семейной чести» не было. Гермиона считала, что поступать следует по совести, дабы не нести вреда своими поступками. Орион Блэк иногда называл ее идеалисткой, и советовал искоренять в себе излишнюю наивность, но наивной Гермиона не была. А вот проницательности в ней водилось достаточно. Даже не смотря на подмеченный Орионом идеализм.       — Откроешь мне дверь? — поинтересовалась она, заканчивая заплетать косу.       — Потом, — меланхолично отозвалась Поттер, лежа на кровати и рассматривая потолок.       Гермиона только вздохнула и вышла на балкон. Убедилась, что никто ее сейчас не видит и перелезла на балкон соседней комнаты. Одернула юбку, открыла заклинанием балконную дверь и вошла. Сидящий на столе с книгой выпускник Дурмстранга поднял голову и вопросительно приподнял брови.       — Привет, — нервно улыбнулась Гермиона, понимая, что была права целиком и полностью. — Кэт там дверь забаррикадировала. Но она по тебе скучала. Ну, я пошла? С добрым утром!       И поспешно вышла в коридор, позволив себе облегченно выдохнуть. Долго Кэт все равно там не просидит. А уж как эти двое будут разбираться между собой — ее совершенно не касается.

***

      Гермиона не ошиблась, когда решила, что Катерина не сможет долго просидеть взаперти. Поттер хватило ровно на два часа. После чего, перебежками, она выбралась на улицу и ушла в город, решив, что как минимум в дневное время у нее будет чем себя занять, раз Крам и Гермиона ушли куда-то без нее. Где ошивался Долохов она не знала и не хотела знать. Она вообще предпочитала о нем не думать. Получалось, правда, плохо.       Она ведь ему даже похороны устроила, почему он приперся именно сейчас? Не мог подождать еще немного?       В шесть часов вечера она рискнула вернуться в «Марину». Крам и Гермиона где-то пропадали. Мария, вместе с родителями, уехала по делам в Софию, столицу Болгарии. Если подумать, она была сейчас совершенно одна. И, не смотря на внешнюю радость, в глубине души ей было немного тоскливо.       — Привет.       Или не была. Но между обществом неясно зачем вернувшегося друга и одиночеством она… Катерина помотала головой. Нет, пожалуй она все-таки была рада, что он вернулся.       — Привет, — она перевела взгляд на свои руки. Зрелище это ее категорически не устроило, и она принялась разглядывать гостиную, хотя, казалось, за время прибывания здесь успела изучить ее тысячу раз.       В дальнем углу шкафчик с алкоголем. На столе рядом с диваном — ваза с зелеными яблоками. Диван кожаный. Коричневый. На нем — клетчатый коричневый плед. Рядом с ним — кресло. В желто-коричневую клетку. На каминной полке — книги. Над каминной полкой — два простых белых светильника. На полу — разноцветный ковер. В сторону кухни она старалась не смотреть. Она была еще не готова встретиться взглядом со своим вернувшимся товарищем. Сердце колотилось как сумасшедшее.       — Бутерброд будешь? Еще могу предложить чай. Алтайский. От шамана.       Катерина мысленно сосчитала до трех. Медленно выдохнула. Зажмурилась. Повернулась. Открыла глаза.       Долохов стоял прислонившись к дверному косяку и склонив голову на бок. Кроваво-красная мантия сменилась на темно-бордовую рубашку с закатанными рукавами и простые черные джинсы. В целом он остался таким же, каким она запомнила его по учебному году, но что-то, все-таки, поменялось. Правда пока что она не могла сказать, что именно. И не показалась ли ей эта перемена вообще.       — Всем делись, — нашлась она наконец, и вскинула голову вверх, стараясь не выдать свое состояние.       Он отвесил ей шутливый полупоклон, и исчез на кухне. Пуффендуйка вздохнула, и направилась следом, поспешно занимая стул около окна — место, за которое они с Гермионой вели постоянные шутливые бои, веселя все семейство здешних обитателей.       — Значит, тебя занесло к шаманам?       — Не сразу. Сначала я просто трансгрессировал из города в город, пытаясь понять, как мне вообще дальше жить. А потом познакомился с одним водителем фуры… это большая маггловская машина. Он мне про своего деда-шамана рассказал. Я и решил — почему нет?       Катерина молча протянула руку и утащила со стоящей на столе тарелки бутерброд с рыбой. На языке вертелись сотни вопросов, но пока что она предпочитала слушать. Но рассказ надолго не затянулся — побыв у шаманов пару недель, он понял, что ему есть ради чего возвращаться, а одними лишь размышлениями самого себя не найдешь, и решил вернуться к семье Виктора. Правда, был не уверен, что ему будут рады. А посему — прежде, чем решиться на возвращение окончательно, прошел половину Болгарии. Пешком.       — Такая вот история, — подытожил парень, и снял чайник с огня. — Думал написать тебе в сентябре, но…       — Но Виктор позвал меня, чтобы Гермионе не было скучно.       На стол с легким стуком опустились две чашки из белого фарфора, которыми так гордилась Лиззи. Наступила тишина.       — Через восемь дней мы уезжаем, — зачем-то сказала она. Наверное потому, что сидеть и молчать становилось невыносимо.       — Пойдешь со мной на свидание?       — Да. То есть, нет. То есть, не знаю… Погоди, что?       Катерине показалось, что она ослышалась. — Ты пойдешь со мной на свидание? — тихо и раздельно повторил он. — Кэт?       Катерина молчала. Внутри нее скакали бешеные мустанги, потому что (ОГОСПОДИОНЭТОСЕРЬЕЗНО?!) ее впервые в жизни позвали на свидание. Ее. Вот так вот. Внезапно. Ее. Замухрышку. На свидание. Господи. Какой кошмар. Катастрофа.       — Да, — прошептала она, совершенно очаровательно покраснев.       Долохов просиял, но дальнейшему развитию событий помешали вошедшие в кухню Виктор и Гермиона. Глаза последней горели каким-то бешеным огнем, щеки раскраснелись, на голове царило привычное воронье гнездо.       — О, бутербродики! — Крам радостно потер руки, и ухватил с тарелки один из бутербродов с сыром. — Я так голоден, что даже могу приготовить ужин. Никто не против?       Григорий смерил его мрачным взглядом, но ничего не сказал. Катерине стало смешно. Гермионе, заметившей наконец, что они пришли немного не вовремя, тоже.       Николай, Елизавета и Мария вернулись домой около десяти часов вечера. Молодежь сидела в гостиной и играла в карты. Мальчики против девочек. Девочки выигрывали — Крам не признавал жульничества, а одному шулеру было очень тяжело играть против годами слаженной команды, которую даже Сириус Блэк называл не иначе как «Великие Махинаторши». Мария сразу же побежала к ним, устроившись около вновь обретенного старшего брата. Глаза у нее сияли.       — Может, сыграем в прятки?       Ребята переглянулись.       — Давай потом, а? — ответил за всех Григорий.       — Братик, ну пожалуйста, ну сыграем! Ну…       — Один… два… три…       Мария рассмеялась и побежала прятаться. Виктор сурово посмотрел на своего друга, но тот только пожал плечами — он не мог отказать Марии ни в чем, и та, зная это, научилась прекрасно им манипулировать. Что, впрочем, не мешало ей искренне его любить, а иногда даже и ревновать. Правда к этой рыжей девушке ревности было меньше, чем к трем предыдущим. Возможно потому, что Катерина часто с ней возилась и даже угощала конфетами. Иногда. А конфеты маленькая Мария любила едва ли не больше всего на свете.

***

      — Он позвал меня на свидание, — прошептала Катерина, когда они с Гермионой все-таки отправились спать.       — Это же здорово! — Грейнджер подскочила к ней, и крепко обняла. — Поздравляю!       — Первое свидание за пятнадцать лет… — в тоне пуффендуйки мелькнула горечь. — Гермиона, я все испорчу! Я не знаю как себя вести! Как выглядеть! Что делать! Я все сделаю не так! Это катастрофа! Гермиона, что мне делать?       — Не паниковать, — когтевранка потянулась к расческе. — И быть собой.       — Я ужасна.       — Будь ты ужасна, он бы тебя не позвал.       — Убей меня? — девушка не раздеваясь упала на кровать и уткнулась лицом в подушку.       — Не убью. Живи и мучайся.       — Ты такая добрая… — Катерина перевернулась на спину. — Бабушка бы сказала, что я должна выглядеть как настоящая леди. Но большую часть платьев я оставила, косметикой я не пользуюсь, чулки и каблуки не ношу. Он увидит меня, испугается и убежит. А уезжать нам только через неделю. Моя жизнь кончена в пятнадцать лет.       Гермиона расхохоталась. Катерина даже не представляла, как забавно она смотрелась со стороны. Впрочем, нервничать перед первым свиданием — это нормально. Она сама в свое время прочитала перед первым свиданием с Блейзом всю привезенную из дома литературу по людским взаимоотношениям и большую часть прогулки разговаривала как агент спецслужбы, допрашивающий пленного преступника, пока Блейз открытым текстом не сказал ей, шутя конечно, что он немножко напуган. После этого она призналась ему в своих страхах и плотину наконец прорвало. Она посоветовала было поступить так же, но Поттер настолько испугала перспектива говорить с парнем о своих чувствах, что она едва не пошла забирать согласие на свидание назад. Точнее, пошла. Но под вопросительным взглядом Долохова растерялась настолько, что смогла пробормотать только что-то наподобие «спокойной ночи», а потом — спешно ретироваться.       Все кончилось тем, что она попросила у Лиззи зелье сна без сновидений, и только после этого наконец-то успокоилась. А проснувшись утром, с похоронным настроением на душе, решила — пусть все идет так, как идет. Блэки никогда не бегут. А это значит — отступать некуда. Она просто должна это пережить. Как контрольную или экзамен. Она Блэк. А это значит — она должна справиться. Если посмотреть серьезно, то у нее просто не было другого выбора.