Семейные радости

— Хочу пирожок с вареньем! Нэнси, принеси пирожок. — Мастер Джон, — мягко, но строго ответила пожилая няня. — Вы и так за обедом съели три пирожка и два пряника. У вас может заболеть живот, и ваша мама очень огорчится. — А мне все равно! Хочу пирожок! — мастер Джон Рид набрал побольше воздуха в грудь и приготовился закричать. — Тише, тише! — зашептала няня. — Вы разве забыли, что миссис Сара легла отдохнуть? Вы что, хотите ее разбудить? Или чтобы проснулась ваша сестричка мисс Джорджиана, которая так долго болела? — Я хочу пирожок с вареньем! — при каждом слове Джон топал ножкой. — Принеси пирожок с вареньем, а то я закричу! — Хорошо, — сказала Нэнси. — Принесу. Но вы должны вести себя очень-очень тихо. — А мне пирожок? — Элиза бросила фарфоровую куклу мимо хорошенькой кроватки, застеленной голубым покрывалом, и заковыляла к Нэнси. — А вам, мисс Элиза, я принесу печенья, вы на днях хворали. Мисс Джен, — позвала Нэнси. Младшая девочка, худенькая невзрачная малютка, перестала укачивать тряпичную куклу и подняла голову. — Мисс Джен, вы очень хорошо себя ведете, не объедаетесь, не капризничаете, поэтому я вам принесу большой пряник. Смотрите не шумите. Нэнси погладила Джен по голове и вышла из детской. Элиза фыркнула и вернулась к своей кукле. Джен снова склонилась над своей тряпичной любимицей. Джон хихикнул и на цыпочках подкрался к Джен. Она, не замечая проказы кузена, баюкала куклу, мурлыча колыбельную. — Не шуми! — шепнул Джон и хорошенько дернул девочку за волосы. Малышка вздрогнула и сморщилась, у нее на глазах выступили слезы, но она смолчала и только тихо всхлипнула. — Не шуми! Вот тебе за то, что ты плачешь! — Джон ущипнул ее за руку повыше локтя. Джен охнула, но в полный голос не закричала. — Ах, какая непослушная! — Джон засмеялся и ударил Джен по голой руке. — Ей говорят, не шуми, а она не слушается. — Вдруг он выхватил у Джен куклу. — А она тоже плохая? А я ее сейчас накажу. Джен уже знала: если Джон заполучил чужую собственность — отнять у него это невозможно. Значит сейчас он будет мучить куклу, как только что мучил ее. Джен же была совершенно уверена, что кукла живая и чувствует боль и ласку точно так же, как и она сама. — Не бей! — закричала малышка и бросилась к Джону, пытаясь отнять куклу и не дать свершиться несправедливости. Джон только засмеялся и поднял куклу на вытянутых руках. — Она хорошая! Не надо! — закричала Джен и подпрыгнула, пытаясь достать куклу. — Что это такое? — воскликнула Нэнси, которая как раз вносила в детскую поднос с чаем. — Как вам не стыдно? Как вы смеете дразнить свою бедную кузину? Нэнси отобрала куклу, вручила заплаканной девочке и звонко шлепнула Джона. — За такое поведение я не дам вам пирожка, — сказала она. — Я лучше отдам его мисс Джен. Вот, возьмите пирожок, мисс, и скушайте. Только пряник вы тогда будете есть на ужин, потому что много сладкого зараз вредно. Заболят зубки или животик. — Нет! Это мой пирожок! — Джон выхватил лакомство у няни, отбежал в сторону и стал жадно его жевать, так что изо рта летели крошки. При это он еще успевал кричать и визжать, но наконец подавился и закашлялся до слез. — Что здесь происходит, Нэнси? — в детскую, шурша черным креповым платьем, вошла миссис Рид. — Я ведь специально велела перенести кроватку Джорджианы в мою комнату, чтобы ее не тревожил шум. А что я слышу здесь? — тут она заметила заплаканного Джона. — Что случилось, сыночек? Что с тобой, ангельчик мой? Кто тебя обидел? — Джен плохая! — закричал Джон, не растерявшись. — Джен дерется и врет! А Нэнси ей верит. Они плохие, мама! Плохие. Крича, как резаный, и размазывая по лицу варенье взамен немногочисленных слезинок, он бросился к матери и прижался лицом к ее новому платью. Она, однако, даже не обратила внимания на сладкие пятна на темной материи. — Не плачь, сыночек, не плачь, мой ненаглядный, — приговаривала она, обнимая сына. — Никто тебя не будет обижать. — Выгони их, мама! — закричал Джон с удвоенной силой. — Я их видеть не хочу! — Джен я выгнать не могу, тебе придется терпеть эту нехорошую девочку, — вздыхая, сказала миссис Рид. — Твой папа велел мне позаботиться о ней, и я не могу нарушить его волю. — Миссис Рид, — начала Нэнси. — Джен не такая уж плохая девочка. Она ведет себя гораздо лучше, чем ее кузен. Это он ее обижает, но никак не наоборот. — Элиза, — позвала миссис Рид, — кто кого обидел, Джен Джона или Джон Джен? — Джон… — начала Элиза. Брат погрозил ей перемазанным в варенье кулаком. — Джона обидела Джен. — Очень хорошо, — кивнула миссис Рид. — Вы сегодня же будете уволены и не получите никакого жалованья, Нэнси. А ты, Джен, немедленно ложишься в постель до самого утра. И без ужина. — Но, миссис Рид…— начала Нэнси. — Я все сказала. Пойдем, сынок, я отведу тебя умыться, а потом мы вместе пойдем в оранжерею. Ты немного прогуляешься и отдохнешь. *** — Что за ужасная девчонка! — вздыхая, сетовала Сара Рид, пока камеристка помогала ей переодеться. — Вечно какие-то выходки, капризы! Сколько мы еще натерпимся с ней. Если бы не последняя воля моего бедного мужа, я, право, не оставила бы ее в доме ни одной минуты. Теперь вот я лишилась хорошей няни. — Это все потому, миссис Рид, — говорила камеристка, убирая чепец в шкафчик, — что няня старше вас. Конечно, она считает себя умнее госпожи, вот и делает все по—своему. Вам лучше бы нанять девушку помоложе, чтобы она была послушной и скромной и не думала о себе слишком много. — Ах, молодые девицы такие нахальные и к тому же глупые, — вздыхая, говорила миссис Рид, глядя на себя в зеркало. Неумолимое стекло отражало все: усталые глаза, нездоровую желтизну лица, увядшую кожу. — Есть и приличные вполне. Скажем, Бетси Ливен из дома Эдвардсов. Она дочь одной горничной, выросла у них в доме, а теперь ищет места. Совсем еще девочка, послушная, бойкая, расторопная. Правда, несколько неуклюжа, но это ничего, еще освоится. — Хорошо, — задумчиво сказала миссис Рид. — Надо поговорить с этой Бесси. *** Джен лежала в своей постели, стараясь не заплакать, пока наконец не заснула. Девочка была еще очень мала, и добрая честная Нэнси изгладилась из ее памяти, заслоненная ворчливой, резкой Бесси. И только мучительное чувство обиды, осознание несправедливости осталось ей на память о тех временах, которые принято называть счастливым, золотым детством.