Нежностью

«Я холостяк, но ты можешь это исправить. Это пустяк – просто сделай фото на память. Я холостяк!..» - кричало из моих колонок. Тем временем я носилась по квартире с дикими воплями, которые время от времени называла пением (это в те моменты, когда из кухни высовывалась сестра и начинала кричать на меня и пытаться заткнуть). Сегодня в квартире было пусто, поэтому я летала еще сильнее и энергичнее. Я готова слушать его голос днями напролет, лишь бы чувствовать его рядом. Лишь бы быть счастливой. Обычно я быстро выдыхаюсь. Да, мне мешает моя дыхалка, которая никуда не годится. После получаса диких прыжков через диван и зависаний на турнике мне все же пришлось остановиться и ретироваться на кухню, чтобы поесть. Да и ужин готовить нужно. Да и времени у меня мало. Да и я готовить не умею же. Да и сестра скоро придет. Раньше моя квартира тише ничуть не была. Раньше было еще хуже. Из прихожей в ванную я скользила по кафелю в капроновых носках и завывала строчки из «Старлетки», причем песню эту я бессменно слушала на репите каждый день. Даже мои соседи знали ее наизусть. Даже моя кошка улепетывала со скоростью света куда-то в дебри стиральной машинки, лишь бы не попадать под мои развеселые стенания. Сестра постоянно упрекала тем, что я уже не маленькая, что мне пора опомниться, что у меня давно есть парень и мы скоро поженимся, но я только смеялась и кричала ей в ответ строчки из «Уже не верю». Да, мне 19 лет и у меня есть парень, да, он сделал мне предложение (причем очень оригинально), да, ему в этом году исполняется двадцать. Ну и, блять, что? Мне теперь надевать полиэтиленовый пакет на себя и никуда не выходить? Да, все же мой парень не знает, что я такая безалаберная. Как говорила моя сестра, она просто его бережет, чтобы он до свадьбы от меня не сбежал. Я неосознанно потрогала золотое кольцо на безымянном пальце, такое простенькое и непримечательное. Никто ведь и не замечал, что это обручальное. Никто не верил. Мне не верили. Не верили тому, что мы вместе, что он меня любит. Что у нас все серьезно. Никто не верил. А он тем временем таскал мне ромашки и гиацинты в универ и возил домой на метро. Он покупал мне мороженое и тут же его выбрасывал, поясняя это тем, что я могу заболеть. Он красил мне губы блеском и говорил, что помада – для сорокалетних женщин. Он заботился обо мне. А я старалась это принимать и давать ему тепло. Отдавать ему всю себя. Быть с ним. Он говорил мне, какая я брезгливая, и кидал в меня грязными носками. Приносил семечки в постель по утрам и обмазывал меня солнцезащитным кремом. Он собирал гербарий и дарил мне его на восьмое марта. Он хотел быть со мной. Он хотел быть рядом. Мне это нравилось. Три часа дня. Нехорошева пытается грамотно пожарить рыбу. Нехорошева злится, потому что мука рассыпана по полу по всей кухне. Нехорошева недовольна. Нехорошева в бешенстве. Нехорошева ненавидит свой телефон, который звонит так некстати! А, нет, Нехорошева любит свой телефон. Потому что мне звонит он. - Открывай, лапушка, я уже под дверью, - чувствую, что он улыбается, и улыбаюсь в ответ. Пытаюсь стереть со лба муку, но у меня не особо выходит, поэтому я бросаю это дело и бегу к двери. Спотыкаюсь о порожек и пропахиваю носом по стене, чудом лишь не встречаюсь с тумбочкой. Спокойно. Все. Открываю дверь… И вижу красивое и шикарное ничего. Где он? - Хэй, ты где? – недоумеваю я и выхожу из квартиры, заглядываю за дверь. Я бы согнулась пополам от смеха, если бы мне не было так холодно на лестничной клетке. Он сидит в обнимку с пластиковой лягушечкой, зажмурившись, в углу. - Хэ-эй? - Это что сейчас было? - А, ты о грохоте? – похоже, что я совсем не беззвучно падаю. – Это я спешила так. - Дурочка. – Он открывает глаза. Проходит несколько секунд перед тем, как начинает истерически смеяться, выронив лягуху, и показывать на меня пальцем. - Спасибо, мне тоже нравятся эти усы, - бубню и захожу в квартиру. Судя по громкому смеху сзади, он идет за мной. А я иду на кухню. - Ты забыла меня обнять, - раздается сверху. Оборачиваюсь и встречаюсь носом с его грудью. Привет, давно не виделись. Он прижимает меня к себе до хруста костей и проводит рукой по спине. - В муке весь будешь, идиотик, - фыркаю и пытаюсь отстраниться, но у меня, как и всегда, не выходит. - Ты в муке. Я в муке. И вместе мы мучные. К черту, он достал меня со своим шикарным голосом. Поднимаю голову и смотрю в его не менее шикарные глаза. - А я тебя люблю, - шепчу и пытаюсь улыбнуться. - А я тебя тоже. – Он переплетает наши пальцы и целует в висок. – И у тебя рыба горит. Я взвизгиваю и подрываюсь на кухню. Благо, он всего лишь пошутил и вернул меня с небес на землю, а то бы и правда все спалила. Он садится за барную стойку и хватает из блюдца персик, наблюдает, как я бегаю туда-сюда и возмущаюсь. - Ох, папа бы мне сейчас таких устроил, таки-их! Ага, меня папа же учил готовить. В нашей семье готовил всегда он. Мама очень сильно уставала на работе, а он пытался хоть в чем-то ей помочь. Сколько себя помню, он никогда не пускал на кухню, пока не закончит. Специально для этого поставил на дверь, ведущую на кухню, замки. И ключ был только у него. Если бы он сейчас увидел, что я отвлеклась от готовки, - съел бы с потрохами. - Она папина дочка. Точно: в моем сердце прочно она. Папина дочка и я люблю ее. Точка. Обожаю, когда он мне поет. Когда поет только мне. Когда только со мной. Когда я могу не волноваться, что его чуть ли не рвут фанатки. Когда он сидит у меня на кухне и ест персики, жадничая и не давая мне ни кусочка, хотя я их так люблю. А ведь раньше все было по-другому. Раньше он не приходил ко мне домой. Раньше он не шатался за мною повсюду, пока я гуляю с подругами. Раньше он тоже был обычным. И я была не с ним. Раньше. Раньше я не была невестой Егора Булаткина. Так кем же я была? Совершенно никем.