***
Северус снова пересекал давно отложившийся памятью в костях маршрут. Мрачное поместье, покинутое годы назад, звало его. Там покоилась в своем длительном сне его милая Лили, там ждал своего пробуждения его друг-соперник Джеймс. Поттеру ему особо нечего было сказать, они и при более «живом» состоянии вышеназванного редко беседовали по душам – суть их отношений была в другом, совершенно ином взаимодействии, куда практически не входили мирные слова. А Лили... ей бы он поведал о многом. Как бы Северусу хотелось, чтобы она слышала то, что он ей рассказывал от года к году. Или… лучше не надо. Это бы ее тревожило. Она всегда была очень эмоциональна и, возможно, нашла бы способ проклясть Снейпа с того света. За все глупости и опасности, что успели повстречаться ему на пути в ее отсутствие. Лицо Лили было так же юно, как и в тот злополучный Хэллоуин. Не посчитает ли она его древним стариком, когда очнется? Нет-нет, она не такая. Северус знает свою Лили, которая никогда не любила его за лицо. Она любила его лицо только оттого, что оно принадлежало именно ему. — Здравствуй, Лили, — хрипло от долгого молчания произнес Снейп, невесомо повторяя контур любимого лица сквозь стеклянную крышку гроба. — Прошел еще один год. Я узнал, что вы с Люциусом планировали сделать для нашего будущего. Мне, если быть честным, горько от того, что меня не поставили в известность еще тогда. Если бы я знал… — он провел черту на поверхности над линией бледных губ. — Впрочем, это ведь неважно? Это дела прошлого, которое теперь неизменно. Северус замолчал, рассеянно всматриваясь в рыжие локоны. — Твоя сестра, Петуния… Возможно. Она сможет стать волшебницей, как и мечтала. Ты наверняка очень удивишься, когда увидишь это. Гарри снова ввязался в какую-то странную историю. Думаю, к этому уже следует привыкнуть, не так ли? С этим ребенком что не год, то новый повод для обращения в Мунго с душевной и головной болью. Мужчина схватился за край крышки, кладя голову на руки. Чтобы быть ближе. Чтобы видеть четче. — Но знаешь, он все равно чудесный. Ни за что не говори ему, что я так сказал. Он, конечно, не настолько увлечен зельеварением, как мы с тобой когда-то, или как Том… Но он умный и способный парень. Не обделен здравомыслием. Я это ценю, ты же знаешь. И у него твои глаза. Я все еще считаю это поразительным. Как при всех обстоятельствах у него именно твои глаза. Ты действительно стала ему родной матерью, это подтвердила магия. Северус замолчал, легко водя пальцами по краю крышки. — И знаешь, говоря о детях… у нас с тобой теперь тоже есть ребенок. Ее зовут Мэрилин, она совсем еще малютка. Не переживай, за ней присматривает Нарцисса и домовики Малфой-мэнора, так что с ней все в порядке. Надеюсь, она познакомится со своей мамой уже в следующем году. Том и я работаем над модификацией ритуала возрождения для него. Ваш сон должен будет закончиться примерно в то же время, когда мы проведем его. Снейп поднялся, снова разглядывая бледное юное лицо. — Кстати, Сириус выбрался из Азкабана, как и Беллатриса. Они проходят лечение и идут на поправку. Возможно, скоро мы раскроем несколько тайн прошлого. Я все расскажу тебе еще раз, когда ты взглянешь на меня в ответ. Обещаю. Северус подошел к Джеймсу, печально криво усмехаясь. — А тебе пусть расскажет кто-нибудь более терпеливый, неугомонный Поттер. Моей ролью будет вывести тебя из себя, сказав, что у Гарри теперь три отца, и один из них – я, — фыркнул он, отходя. — Пока что… только пока… всего лишь на какой-то год… Спокойной ночи, Лили. Спокойной ночи, Джеймс.***
Гарри далеко не сразу понял, что он видит. Дело было вовсе не в том, что его глазам предстало что-то неизведанное или нечто в это роде. Просто стоило ему провалиться в «сон», как взгляд заволокло серой дымкой. Казалось, он пробирался сквозь нее не меньше получаса, а возможно, ему это просто почудилось. — … то есть, вы будете повиноваться мне, я правильно понял? — услышал Гарри, когда серая пелена начала развеиваться. Он увидел высокое здание посреди моря. На площадке перед ним напротив нескольких дементоров стоял человек. Молодой человек с кудрявой шевелюрой и круглыми очками. Гарри подошел ближе, чтобы разглядеть его. У юноши были светло-карие глаза. Ворот его рубашки под распахнутой мантией был расстегнут на несколько пуговец, словно его ни капли не пугал воющий ветер. Порывы холодного воздуха трепали лацканы рубашки, оголяя кожу груди. Взгляд Поттера невольно зацепился за нее: там вырисовывался какой-то знак. Если Гарри правильно помнил то, чему их учили на Древних рунах и Ритуалистике, это кельтский триксель. Три ломаные линии, выходящие из одного центра. — Это все, конечно, хорошо… Но в чем ваша выгода? — продолжал говорить кареглазый волшебник, чем-то напоминающий Гарри. — Ни в одном из доступных мне трактатов ничего особо полезного о дементорах не упоминалось, даже в родовой библиотеке. Так что… расскажите вы. Что вы требуете взамен служения? Дементоры явно что-то сказали в ответ, но Гарри не смог услышать – лишь какой-то шум забрался в уши подобно звуку разбивающейся о камни волны. Волшебник кивнул и пошел вслед за ведущими его куда-то дементорами. Серая дымка вновь заволокла взгляд юноши, чтобы освободить его через несколько мгновений в другом месте. Действующие лица этого… воспоминания переместились в комнату с высоким потолком и магическими факелами, закрепленными на стенах. И стоит отдельно заметить, что стены здесь были крайне примечательные. Не пустые – в рисунках, то ли нанесенных, то ли выбитых – странно отпечатанных в камень в красках и объемах. Левитацией один из дементоров вытащил факел из держателя, чтобы передать его волшебнику. Тот взял его и поднес ближе к первому рисунку, на который указывали его сопровождающие. — Понятия не имел, что в Азкабане может быть подобное помещение, — удивленно хмыкнул молодой человек, разглядывая изображение. Там была изображена группа несчастных людей: их тощие фигуры были сгорблены и многие из них плакали. В стороне от них стояли люди с высокомерными лицами, кидающие в них камнями и направляющие на них палочки. На следующей картинке все люди лежали в разных скрюченных позах. Они уже не были живы, но на лицах даже посмертно отражались пережитые страдания. На дальнейшей картинке появилось новое лицо: мужчина в мантии с глубоким капюшоном стоял над распростертыми на земле телами, горюя о погибших. — Это… Вы говорите, что это – Вивиэнус, сын Игнотуса Певерелла? — переспросил дементоров молодой человек, указывая на фигуру в мантии. На следующем изображении сына Игнотуса уже не было, но вернулись высокомерные люди, чтобы скинуть тела в холодные воды моря. Дементор полетел дальше, чем располагалось следующее изображение, увлекая волшебника за собой. Факел осветил последний рисунок с другого конца. Там было изображено что-то продолговатое. Какая-то украшенная палка с навершием? Гарри не мог разглядеть. — Так это и есть Посох Магии? — охнул волшебник. — Мерлин, я считал его сказкой для мелких амбициозных аристократов. Страж Азкабана двинулся в обратном направлении, подводя зрителя к следующей картине. Посох Магии очутился в руках Вивиэнуса, стоящего над водами моря. Следом вода почернела, стала будто укрыта одеялом из вязкой тьмы. На соседнем изображении из воды поднялись не люди, но дементоры, склонив головы перед Вивиэнусом. И следующая, последняя картина, повествовала о том, как новорожденные дементоры высосали души из тех, кто скинул их на морское дно. Серая дымка вернулась, увлекая Гарри за собой в иное место. На открытой местности волшебника окружало множество высоких фигур в черных балахонах. С серьезным видом, поставленным голосом маг произнес: — Я, потомок Вивиэнуса Певерелла, Джеймс Поттер, принимаю вашу службу и благодарность роду моему и прародителю! Обещаю быть рассудительным хозяином и справедливым, но щедрым благодетелем! Сейчас перед вами стою я, а в будущем на мое место встанут мои потомки! Пелена быстро окутала Гарри, сгустилась до угольной мглы и вытолкнула его из себя.***
Гарри резко открыл глаза, подавившись собственым вздохом. Вокруг было темно, но летали болотные огоньки, освещая точки пространтсва. Поттер почувствовал тяжесть на груди – это рука Драко легла на него, когда они заснули. В свете пролетающего мимо фонарика Гарри подслеповато сощурился, но разглядел, как партнер наморщился, но еще не проснулся. Гарри постарался расслабиться и не тревожить его всполахми эмоций по связи. Так, незаметно для себя, он снова провалился в небытие. То, что он увидел в этот раз, было чем-то более знакомым для юноши, чем ранние видения. Гарри затянуло в тот самый сон, где мелькал такой же-другой Дамблдор и люди, чье существование было константой его жизни.***
Он появился в доме. Очень волнительно. Седрце бьется – тук-тук – словно нетерпеливый ребенок бьет ложкой о тарелку, требуя еды. Такого раньше не бывало, обычно он не заходил дальше двора, где за ним можно наблюдать сквозь щелочку в стене. Он сидит на диване, но к нему нельзя, нет… он не должен заметить… Но посмотреть с лестницы… он ведь не обязательно должен заметить, если смотреть на него оттуда? Лестница в темном углу, кому захочется обращать на нее внимание? Уродская лестница не достойна привлекать внимание этого чудесного мага. Такие прекрасные белокурые локоны, как на них насмотреться? Так блестят на солнце, что проникает сквозь окошко, что аж слепит глаза. Он еще прекраснее, если смотреть на него двумя глазами одновременно, а не одним через дырку в трухлявом дереве, как раньше. Геллерт Гриндевальд… Посмотрел. О, нет! О, да! Как же так! Он заметил! Заметил! С места не сдвинуться, ноги… ноги отказали! Не слушаются! Как подняться, пока он смотрит?! Прямо на меня смотрит! Невозможно! — Хэй, привет, — хмыкает он, небрежно поднимая ладонь в приветствии. — Альбус, кажется, говорил, что у него есть… О, нет, надо бежать! Это чувство, это темное, это опасное, оно набросится на него! Я не сдержу его, если останусь! Оно вырвется из меня! Бежать! Бежать!!! В глубине живота, прямо к сердцу, сквозь руки и ноги, до самой макушки – оно бурлит, волнуется, переливается, прорывается, кричит страшным голосом, шипит страшным шепотом. Умоляет сладостью, угрожает кислостью. Меняет. Меня меняет на себя. Меня делает собой. Оно опасное! Оно причинит Геллерту вред! Оно сожрет меня! Нельзя выпускать, нельзя-нельзя-нельзя! Под одеялом темно. Хорошо. Хорошо… Ничего не видно, ничего не слышно – лишь сердце все еще тук-тук-тук – рвется наружу, но уже отчаянно, больно, о ребра разбиваясь в отбивную – какую мама готовила порой из свинины. Но темное успокаивается. Недовольно гудит, урчит, прячет когти, сползает ниже, ниже. Оседает где-то в животе черным недовольным клубком и опасно сверкает, выжидая момента, чтоб напасть. Нет-нет-нет-нет-нет. Я справлюсь, оно не вылезет наружу. Геллерт не увидит это. Я защищу его от этого. И себя тоже. Я смогу это контролировать. Надо… надо… надо просто… подготовиться? Потренироваться! Не волноваться перед ним. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо?