Сережка

Хикару Зайзен многого не сказал Кенье. Не рискнул, не решился, не смог подобрать нужных слов — да мало ли причин можно было отыскать в свое оправдание. Даже человек, который регулярно ведет блоги и отлично владеет литературным слогом, вполне способен не найти ту, самую важную фразу, чтобы сказать ее другому человеку. К тому же Зайзен все чаще начинал сомневаться: а нужно ли Кенье, на самом деле, слышать эти слова? Некоторым вещам лучше оставаться несказанными. Наверное. — Ну и что ты все свидание как сыч просидел? Зачем еще нужны групповые встречи, если не радоваться? — Кенья расхохотался, звонко опуская кружку с пивом на стол. — Думаете в сотый раз слушать рассказ о Звезде скорости Нанивы и воспоминания из школьной жизни — это очень увлекательно? Еще и зачем-то все время пересказываете историю о том, как вы меня в школе в теннисный клуб затащили… — Но это же смешно! — Уже, наверное, вся Осака эту историю знает, — пробубнил Зайзен. — Фу на тебя, Хикару. Вот опять ворчишь, как старик. — И ничего не ворчу. А вам лишь бы похихикать. — А девчонок так умиляет твое обращение ко мне на «вы», — подмигнул Кенья и подлил себе пива. — Привычка. — Да я и не против. Мне нравится. — Так вы меня за этим на свидания таскаете? Для придания себе пущей важности? Кенья неопределенно пожал плечами, но ничего не сказал. Зайзен тоже промолчал, лениво наматывая лапшу на палочки. Горячий бульон обжигал язык, заставляя недовольно морщиться. Уж он-то, Хикару Зайзен, точно знал, зачем каждый раз ходит с Кеньей на групповые свидания. Это напоминало мазохизм. Странный извращенный способ наблюдать за человеком, с которым хотелось быть рядом. Вот он и был: рядом, но не вместе. Часами сидел за столиком, пытаясь поддерживать беседу с девчонками, кое-как изображал улыбку и усиленно старался скучать не так откровенно. Девушки млели от загадочно-молчаливого Зайзена и, судя по настойчивым звонкам, были не прочь продолжить с ним знакомство. Кенья смеялся и спрашивал, хочет ли сам Зайзен продолжения общения. Тот, как правило, безразлично качал головой. Ошитари Кенья слишком хорошо знал своего бывшего кохая, чтобы понимать — качание головой не означает ровным счетом ничего. Окажется ли очередное свидание абсолютно новым или пригласят девушек с прошлого, Зайзен только проворчит что-то себе под нос и опять будет весь вечер сидеть в углу, хмуря лохматые брови. — Ты представляешь, скольким барышням сердце разбил? — А что я-то сразу? — Зайзен оторвался от рассматривания плавающего в тарелке зеленого лука. — Так кажется. Ну, во всяком случае, — Кенья то ли от выпитого, то ли просто так, хохотал все громче, — если бы я был девушкой, то из нас двоих точно бы выбрал тебя. — Хорошо, что вы не девушка. У вас бы были вечно перекрученные чулки. — Это еще почему? — Вы бы их впопыхах одевали, — спокойно ответил Зайзен. Кенья закашлялся, и смеялся так долго, что потом пришлось вытирать рукавом слезящиеся глаза. — Вот за это тебя и люблю, — сказал он, привычно взлохматив Зайзену волосы на макушке. Сердце от прикосновения и подобных слов не замирало, и не начинало биться чаще, просто сильнее накатывала волна безнадежности и понимания того, что Кенья — это Кенья, самый лучший друг. Ни больше ни меньше. Зайзен не питал иллюзий: закоренелым прагматиком он не был, но и здравый ум ему никогда не изменял. Он просто знал, что пойдет с Кеньей и на сотую, и на тысячную встречу хоть с половиной Осаки одновременно. И будет с невозмутимым видом сидеть в каком-нибудь недорогом баре, слушая веселое щебетание девушек и задорный смех Кеньи. Может быть, однажды лопнет в груди что-то важное, что-то, что незримо бродило уже столько лет между ними, оставаясь невысказанными словами и тонкой-тонкой гранью, отделяющей дружбу от чего-то большего. Но пока все оставалось как есть, и Зайзен был рад, что не научился ненавидеть Кенью — тот же не виноват, что просто остался другом. Зайзен легко и непринужденно махнул рукой на прощание, пару минут наблюдая, как Кенья, слегка покачиваясь из-за выпитого спиртного, бодрым шагом исчезает за ближайшим поворотом, и, надев наушники, пошел по улице. Остро пахло весной и мокрым асфальтом, хотя февраль еще не кончился. Зайзен смотрел, как в подмерзающих лужах отражается ясное небо Осаки, и думал, что весной для Кеньи начнется последний курс, и рано или поздно даже этих посиделок в забегаловке и групповых свиданий не станет. Это расстраивало. Все-таки совсем бесчувственным чурбаном Хикару Зайзен никогда не был, но то ли от приближения весны, то ли по какой-то непонятной причине, стал еще более молчаливым и занудным, чем прежде. А потом он потерял сережку. На самом деле, все получилось очень глупо. Потерял и потерял, с кем не бывает. Обычная сережка: одна из тех, что он носил еще со школы. Единственным отличием от прочих украшений Зайзена в ней было то, что сережку ему подарил Кенья после школьного выпуска, на память. Можно было сколько угодно списывать все на сентиментальность, но эту вещь он любил и берег. Вернувшись домой из спортзала, куда несколько раз в неделю ходил после занятий и не обнаружив серьги на ее привычном месте в левом ухе, Зайзен тихо ругнулся, обшарил весь дом, пугая родителей, и ушел искать на улицу. При свете фонарей дело это казалось почти безнадежным, и Зайзен почему-то свято уверовал, что сережку потерял на тренировках, а не где-нибудь еще. Охранник университетского спортзала Зайзена знал хорошо, в черных списках тот не значился. — Может вам фонарик еще дать? — добродушно предложил он, но Зайзен отказался. Разрешения включать свет в зале и на лестницах было более чем достаточно. Теперь бы только нашлась эта дурацкая сережка. — И ничего страшного, — проворчал Зайзен. А в голове всплывали яркие картинки из того, последнего школьного марта, когда был выпускной, и легкая розоватая дымка над цветущими деревьями, и взъерошенный теплым ветром Кенья, протягивающий кое-как завязанный цветной пакетик. В тот момент даже показалось, что треснет та грань между ними, но ничего не произошло, так и оставшись невысказанными словами, застрявшими в горле. — Чтоб вас, семпай, — вздохнул Зайзен, опускаясь на мат и подтягивая колени к подбородку. — Вот что тебе все в жизни покоя нет? Я тебе уже второй час дозвониться не могу. Совсем оглох от своих наушников? — Дома я телефон забыл. И все из-за вас, — буднично ответил Зайзен, стараясь не удивляться тому, что Кенья так неожиданно нарисовался на пороге спортзала. — Здравствуйте, а я уже в чем успел провиниться? Спасибо, что хотя бы родителям сказал, куда убежал. — Во всем вы виноваты. — Опять ты за свое, нудное ты создание, — расхохотался Кенья и, подойдя ближе, тоже сел на мат. — Да сережку я потерял. Нет, вы не подумайте, что я такой меркантильный, могу и другую купить. Но не люблю личные вещи терять. — Знаю, что не любишь, — Кенья помедлил и в упор посмотрел на Зайзена. Потом прищурил глаза и улыбнулся. — Мою, что ли? Зайзену даже смеяться захотелось, только вместо этого поднималась в душе какая-то пустая злость, душившая железной хваткой горло. — Какую еще вашу? — почти прошипел он, избегая прямого взгляда. — Третья дырка сверху в левом ухе. Ты эту сережку уже несколько лет не снимаешь. Я же помню, что это моя. Я тебе на выпускной дарил. — Вот видите, вы и виноваты. Кенья снова рассмеялся, знакомым жестом взлохмачивая черные волосы на макушке, и задерживая ладонь на несколько минут дольше обычного. — И нечего меня жалеть, — фыркнул Зайзен, чувствуя, как по спине пробежал холодок, сползая вниз, к пояснице, а пальцы на ногах начало покалывать от зарождающегося в них тепла. Звуков в пустом спортзале почти не было, но даже те, что доносились из приоткрытого окна, стали тягучими и приглушенными. Зайзену показалось, что он слышит мир в больших ватных наушниках, и мозг фиксировал только жесты Кеньи: легкое касание щеки пальцами, наклон вперед, так что дыхание щекотало лицо. Пальцы осторожно очертили губы, а потом Кенья мягко положил ладонь ему на грудь. Внутри будто закипело все недосказанное, Зайзен попробовал вывернуться, но под взглядом Кеньи замер, словно впервые видя его таким — серьезным и мудрым одновременно, с легкой ребячливостью в глазах. — Ты ведь расстроился, что она потерялась? Именно моя, а не любая другая? — спросил Кенья, беря Зайзена за руки. И даже его голос казался другим: с легкой хрипотцой, глубокий и немного дрожащий. — Можешь побурчать, — продолжил он, сильнее перехватывая запястья Зайзена. От ощущения чужого тела рядом хотелось не просто бурчать, а возмущаться. Зайзен еще раз дернулся, но мир вокруг накренился, и в следующее мгновение он ощутил гладкую поверхность под грудью, едва не ткнувшись носом в мат. Кенья уселся ему на ноги, придавив весом, и начал задирать рубашку. Можно было еще остановиться, крикнуть, даже попробовать подраться, но Зайзен только слышал, как тот щелкает ремешком на джинсах, шуршит в кармане, вытаскивая презервативы. Потом спине стало холодно, Кенья продолжил движение ладоней вниз, к пояснице, стягивая штаны, поглаживая ягодицы и раздвигая их. Кожа была горячая, Зайзена потряхивало, когда влажный палец Кеньи толкнулся в плотно сжатые мышцы. Он злился на себя, что лежит вот так, как дурак, не в силах врезать дорогому семпаю и постыдно понимая, что собственный член уже почти стоит, оставляя на мате влажные пятна. Кенья протолкнул первый палец, второй, согнул их, быстрыми и резкими движениями растягивая, надавливая изнутри. Сжал ладонью бедра, до красных пятен на коже, вытащил пальцы и провел членом между ягодиц, вслепую нашаривая вход. Зайзен бы сказал, что эта Звезда скорости опять торопится, что не надо, ведь мышцы еще сопротивляются, но мир сжался до размеров зала, и удовольствие затягивало, звало за собой. Толчок — и Зайзен все-таки сделал попытку сбросить с себя Кенью, дергаясь и хватая ртом воздух. Но тот смешно фыркнул, наваливаясь всем телом и неожиданно входя до упора. В глазах потемнело, уже не хотелось ничего, но Кенья явно хотел еще, больше, глубже — он вбивался в распластанное под ним тело, одновременно судорожно гладя плечи и цепляясь за них. А потом стало легче. Член с силой входил, и Зайзен чувствовал его твердость изнутри, низ живота неприятно тянуло, но резь почти не ощущалась, только слегка саднило разгоряченную кожу. Кенья обхватил его за талию, вздергивая на колени, и стало снова больно, но по-другому, живот скрутило. Зайзен недовольно дернул плечом, стараясь устроиться удобнее. Из всех первых разов, которые он представлял себе — этот получился самым идиотским, без красивых признаний и громких слов, в обычном спортзале, быстро и почти силой. А может, черт его знает, этого Кенью, такой секс как раз для него и подходил, этого стремительного и непредсказуемого дуралея?.. Зайзен сжал мышцы, лоб из-за скрещенных рук в которые упирался, начал ныть. Больно, очень больно. Кенья стал двигаться быстрее, обхватывая ладонью член Зайзена, и сам словно натянулся, все сильнее наваливаясь сверху. Член выскользнул, смешно хлюпнув, и Зайзен выдохнул, обессилено упав, по-детски подтягивая ноги к животу. Зад был неприятно мокрый, но лежать так было удобнее всего. — Хикару, дело ведь не в этом? Ну, не в сексе? Кенья неуклюже обхватил его за плечи, легко целуя в шею. И с сожалением посмотрел на мокрое, в алых разводах, пятно на мате. — Сережку. Я просто хотел назад свою сережку. — Считай, что получил в довесок еще и меня. Два в одном. — Хорош, — Зайзен, поморщился, приподнялся и насмешливо посмотрел на обмякший член Кеньи, — довесок. Кенья рассмеялся то ли нервно, то ли с облегчением. Если Зайзен бурчал, значит, все было в порядке. И снова протянул руку, чтобы погладить его растрепанные волосы. — А я даже рад, что она потерялась. — Конечно, вам-то что… как всегда, все сикось-накось, бегом и впопыхах. Спасибо, что хотя бы презервативы были. — Зайзен, я тебя однажды удавлю! — Я о чем и говорю. Никакой любви и сострадания. Кенья замер на минуту, а потом сгреб Зайзена в охапку, уткнувшись во влажный висок. И тот, наконец, почувствовал, что мышцы полностью расслабились. — А на свидания ходить с вами не буду, — сказал Зайзен, закрывая спортзал и, немного прихрамывая, спускаясь по лестнице. — Значит будем продолжать устраивать групповые встречи, — улыбнулся Кенья и хитро подмигнул. — Зря я, что ли, не первый год такое практикую? — Устраивайте, устраивайте. И по глазам Зайзена Кенья явственно прочел «Я из-за своей сережки полгорода перерыл, а уж теперь своего семпая из-под земли выкопаю. Ни на какие свидания от меня не сбежите". Хикару Зайзен многого не сказал Кенье. И, может быть, что-то так и не скажет. Но теперь и привычное ворчание, и совместное дуракаваляние будут только для них двоих, без щебечущих красавиц. И еще будет время, чтобы объяснить друг другу самое важное. Они столько лет были рядом, что теперь уж точно смогут быть вместе. — Эй, ребята! — охранник радостно пошел навстречу Кенье и Зайзену. — Смотрите, что я только что нашел возле раздевалки. Ваше же? Уже звать хотел. И разжал ладонь, протягивая Зайзену круглую сережку.