Бессмертные

   Оцепенение пришло, когда холодная рука молодого доктора коснулась головы, затем пощупала шейные железы и, наконец, опухшие щёки. Лихорадка продолжала разрушать уже ослабевшее тело. Потрясший всю семью вирус гриппа настиг его последним и сразил молодой, сильный организм с гораздо большей силой, чем ожидалось.    Эдвард втягивал в лёгкие прозябший больничный воздух, вздрагивая от его контакта с пересохшим горлом. Медленно открыв глаза, он увидел молодого светловолосого доктора на ночном посту и стал ждать, пока тот закончит царапать ручкой по бумаге. Остановившись, доктор задумчиво надавил ручкой на губы, и Эдвард попытался заговорить:    — Моя… м-мать, — прохрипел он, протягивая слабую руку к доктору.    Доктор Каллен взглянул на юношу, холодной рукой осторожно опуская его обратно на кровать. На какое-то мгновение думы приковали необычный золотистый взгляд к парню, и у Эдварда появилось смутное желание узнать, о чём думает доктор, но его тут же пронзил очередной болезненный вдох.    На заднем плане длинного и широкого помещения, что собрало в себе больных гриппом, послышалось слабое копошение медсестры, склонившейся к пациенту.    — Доктор, сменить простыни сейчас? — тихо спросила она.    Эдвард заметил, как мужчина отрицательно качнул головой, и зажмурил глаза. Ему было страшно, ведь он должен скоро умереть.    — Имя? — также тихо поинтересовалась медсестра.    — Мэйсон, Эдвард, — ответил доктор, попытавшись придать тону повседневную лёгкость.    Осуществляя надлежащую подготовку, медсестра нацарапала его имя на бумаге. Эдвард снова закрыл глаза.    — Не беспокойся. Закончи с этим и сделай перерыв. На ближайший час я всё возьму в свои руки, — спокойно произнёс врач, чем заслужил благодарную улыбку девушки. Она поспешила удалиться, снова надев на лицо маску, с которой здесь ходили все медсёстры.    Встав перед кроватью на колени, доктор Каллен опустил взгляд на Эдварда.    — Эдвард… Мне грустно сообщать тебе, но мы потеряли твою мать. Я сделал всё, что было в моих силах, но её здоровье слишком ослабло. Прости, сынок, — мягко сказал он со взглядом, полным сожаления.    Эдвард приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на доктора, который сейчас извинялся перед ним на коленях. Глаза заполнили слёзы, но слабость не позволила стереть их.    Доктор Каллен, не отводя глаз, медленно сглотнул. Он протянул руку к тумбочке, окунул полотенце в холодную воду и промочил им опухший язык и губы больного.    Собираясь с силами, чтобы снова заговорить, Эдвард вздохнул, дыхание становилось всё более и более прерывистым.    — Я одинок, — выдохнул сбитый с толку Эдвард.    Опустив взгляд, доктор Каллен грустно кивнул.    — Я чуть позже вернусь проверить тебя. Мне нужно закончить обход. Прости, мой мальчик, — тихо сказал он, после чего поднялся на ноги и ушёл.    Лихорадка, что рушила тело, почти лишала сознания и не давала возможности принять смерть обоих родителей. Эдвард пытался успокоиться и уснуть, надеясь хотя бы отчасти облегчить свою участь перед встречей со смертью в сквозных стенах чикагского госпиталя.    Грипп* быстро настиг Чикаго. В апреле эпидемия пришла на восток, в Бостон, а уже к августу вся страна жила в страхе, когда заполненные мёртвыми телами телеги рассекали улицы. Отец Эдварда умер в первую волну, в июле; юношу и мать болезнь сразила в октябре. Близился конец ноября, тысячи людей ежедневно умирали в стенах больницы. И не было никакой надежды на их спасение.    Вчера, когда робкая медсестра измеряла температуру, его жар подскочил до сорока градусов. Каждое прикосновение к конечностям отзывалось болезненной пыткой. Лихорадка усложняла процесс связного осмысления или обдумывания. И даже кожа местами обретала черновато-синий оттенок.    У Эдварда не было надежды; он должен умереть.    Однако это не так и важно. Скончались не только его родители, но также тёти, дяди и даже двоюродные братья и сёстры. Возвращение домой не станет приятным событием, ведь все, кого знал Эдвард, теперь прикрыты простынями. Окажется огромным счастьем, если всем им на ноги прикрепят хотя бы бирки, которые позволят распознать их деревянные гробы после захоронения.    Эдвард понятия не имел, как долго здесь лежит, но разум подсказывал, что здешняя стужа присуща зиме. Из огня да в полымя. Неважно, как долго он ещё пробудет здесь; единственным выходом станет повозка, которая рано или поздно забирает всех стонущих пациентов. Эдварду было только семнадцать, и он хотел примкнуть к числу военных.* Хотел играть в бейсбол. Хотел отправиться в колледж, купить дом и, возможно, однажды обзавестись сыном.    Сердце ускорило свой бег, когда он понял, что ничего из этого не сбудется.    «Нет… Я хочу жить. Я слишком молод, чтобы позволить этой ужасной болезни забрать меня…» — думалось ему.    Молодой доктор вернулся и холодными пальцами схватил влажную ладонь Эдварда. Раннее утро, но солнце ещё не взошло. Эдвард знал: время подходит к концу. Он вздрогнул от лёгкого давления — на всём теле сказались дни неотступной лихорадки. Доктор снова устроился на коленях у кровати и взглянул на Эдварда, съёжившегося от боли и неспособного сказать ни слова. Он наклонился.    — Мальчик мой… Я хочу спасти тебя. Хочу вырвать тебя из лап смерти, — прошептал он мягко и отпрянул, искоса взглянув на Эдварда.    «Да! Спаси меня… Я не хочу умирать!» — кричал его разум, но высохший рот и почти парализованное тело не слушались.    Эдвард открыл рот, чтобы заговорить, но оттуда не вырвалось ни звука. Зелёные глаза встретились с золотым и пытливым взглядом молодого доктора, и тогда ему удалось сухо кивнуть.    Карлайл снова заговорил с юношей:    — Спасение имеет свою цену, Эдвард. Ты будешь сильно страдать, но будешь жить. Ты точно этого хочешь?    Эдвард сжал руку Карлайла в ответ, всё тело затряслось от желания жить. Доктор кивнул, гримаса боли исказила черты его прекрасного лица. Он огляделся, проверяя, одни ли они здесь, и схватил простыню, которой накрыл Эдварда, как это делают со всеми трупами.    Доктор Каллен снова наклонился к юноше.    — Мне нужно вынести тебя из больницы. Я увезу тебя отсюда как труп, постарайся притвориться мёртвым, — прошептал он, выталкивая койку на колёсиках из длинной комнаты.    Не успел он сделать и десяти шагов, как послышался голос молодой медсестры, которая работала в этом крыле.    — Доктор, я могу спустить его в подвал, если пожелаете, — утомлённо предложила она.    — Не стоит, Эвелин, всё в порядке. Моя смена закончилась, я скоро ухожу, так что мне по пути. Выйду через задний вход, который ведёт к Пятой улице, и мне не составит труда спуститься в подвал, — сдержанно ответил он.    — Как скажете, доктор, — отозвалась девушка и мельком взглянула не прикрытую простынёй ступню Эдварда. — Кто он? — грустно спросила она.    — Эдвард Мэйсон. Ему было семнадцать, — низким, полным эмоций голосом ответил Карлайл.    — О, юноша в углу… Мне будет его не хватать. Он всегда был очень добр, пока не слёг из-за лихорадки. Господи, за что? — тихо произнесла она.    Карлайл протянул руку и осторожно похлопал её по плечу.    — Мы должны утешать себя тем, что скоро он уйдёт к Богу.    Эдвард услышал всхлип и немного утешил себя тем, что в Чикаго не он один был сражён ужасной вспышкой гриппа.    — Иногда мне кажется, что проще опустить руки… Их так много…    — Эвелин, в такие времена мы прикладываем все наши силы и показываем, кто мы есть на самом деле. Ты сильная девочка, и я уверен, что ты справишься со всем как настоящая женщина, — твёрдо сказал Карлайл.    Она кивнула, смахивая слёзы с щёк, и быстро убежала.    Карлайл толкнул койку в подвальный морг, где обычно тела быстро бальзамировали и вешали на них ярлыки для последующего опознания. Несмотря на лихорадку, Эдвард сморщился от смрада помещения, которое было переполнено повозками с мёртвыми жителями Чикаго.    Карлайл пошуршал бумагами вокруг, дожидаясь, когда их оставят одних, а затем взял Эдварда на руки, открыл заднюю дверь и скрылся в ночи.    В голове у Эдварда пульсировало. Холодный воздух ночного Иллинойса немного взбодрил, и он задрожал в сильных руках молодого доктора, пока тот мчался. Казалось, что он парит. Эдвард чувствовал лёгкие толчки, когда доктор за один прыжок преодолевал несколько лестничных пролётов, словно они были длиной в шаг. И всего за несколько минут они покрыли весь путь. Карлайл уложил Эдварда на жёсткий провисший матрас и сорвал с него простыню.    Больной попытался открыть глаза; всё, что ему удавалось разглядеть, — это размытый, поблескивающий и движущийся интерьер комнаты. Он решил, что очутился в квартире, но не смог понять, было ли здесь и впрямь так же холодно, как на улице, или ему просто кажется.    Через несколько мгновений доктор с лёгкостью перетащил металлический каркас кровати в другую половину комнаты и зажёг огонь в камине. Эдвард разразился кашлем, саднящее горло на каждый вдох отзывалось болью. Тело судорожно начинало трястись, отчаянно пытаясь побороть вирус, но от этого не было толку. Эдвард застонал и сморщился, когда пульсация отдалась в каждый уголок организма, словно сердце заколотилось в самые уши. Язык распух, усложняя и без того мучительный процесс дыхания. Вирус изнурял Эдварда уже почти месяц, и он знал: конец близко.    — Эдвард, ты ещё хочешь жить так же, как я? Я — существо, заклятое бродить по земле ночью. Ты хочешь жить при условии, что ночь никогда не кончится?    Эдварду не требовалось время для раздумий. Он был слишком молодым для смерти.    Дрожа от мучительной лихорадки, юноша кивнул и неистово закашлял, разбрызгивая кровь по ночной рубашке. Карлайл смочил тряпку и протёр ей лицо больного. Эдвард через силу открыл глаза и отметил, что доктор смотрит на его руки.    — П-пожалуйста… — простонал Эдвард хриплым, сухим голосом.    Карлайл, вжимаясь в край кровати, вёл внутри себя яростную борьбу с силой воли. Эдварда охватила паника. Разве доктор не обещал спасти его? Сохранить его жизнь? Так чего же он ждёт?    Карлайл нагнулся к Эдварду и прошептал ему на ухо:    — Прости меня, сынок.    А затем, склонившись, он вонзил свои зубы в шею Эдварда. Карлайл боролся с самим собой несколько секунд, прежде чем яростно оттолкнуть кровать в сторону. Эдвард взревел, когда доктор клыками оторвал часть нежной плоти шеи.    Однако рана эта вскоре стала меньшей из проблем, когда всё началось.    Жар, тление, накаливание, огонь.    «Нет… Нет… Что-то пошло не так… Этот монстр должен спасти меня, а не сожрать!» — паниковал Эдвард.    Произошла ошибка. Языки пламени, распространяясь от горла по всему организму, лизали тело изнутри. Эдвард видел шокированного доктора, который, тяжело дыша, замер в углу.    Огонь в слабом теле противоречил страху, что доктор вернётся и продолжит терзать его своими острыми, как бритва, зубами. За несколько часов пожар, калеча и ломая всё на своём пути, проник в вены, мышцы, в каждую кость, и Эдвард уже начал было думать, что сгорает в аду.    «Я не этого просил… Не хотел, чтобы он это со мной сделал… Если бы я знал, я бы предпочёл остаться в госпитале и умереть…»    Разум гонял поток различных мыслей, чтобы как-то отвлечься от всеобъемлющей боли в конечностях.    «Я просто должен был остаться в госпитале и умереть», — мысленно повторял Эдвард.    Прошло несколько часов. Он умолял доктора прикончить его, но от любой попытки заговорить адский огонь, казалось, разгорался ещё сильнее.    Карлайл стоял рядом и колебался, отойти или остаться на месте. Эдвард пытался понять, что происходит — доктор обещал жизнь, но на деле его слова обращались в ложь. Также он задавался вопросом, почему на протяжении нескольких дней доктор ни разу не поел, не выпил и не лёг спать.    Решив, что он согласился на жизнь, полную нескончаемой боли и мучений, Эдвард глубоко вдохнул воздух. Именно в этот момент боль стала потихоньку отступать от кончиков пальцев, но он всё равно не решался пошевелить ими в страхе, что огонь вернётся и снова станет обуревать каждый дюйм обугленных вен.    Едва живой Эдвард дрейфовал в океане боли и огня, которому не было конца. Сбитый с толку, он чувствовал себя загнанным в ловушку, в которой заживо сгорал. Юноша, повиснув на волоске от смерти, ахнул и заплакал, когда сердце охватило ядовитое пламя. Оно всё билось в груди; сейчас Эдвард бы встретил смерть с распростёртыми объятиями. Ничто не могло принести облегчение, даже успокаивающий шёпот доктора.    — Ещё немного, Эдвард. Держись… Больше этого не повторится, — мягко говорил он.    Эдвард вскинул голову и попытался поднять веки в надежде, что прохладный воздух комнаты облегчит боль воспалённых огнём глаз. С его губ сорвался всхлип разочарования, пока сердце, словно дикое, колотилось в борьбе с пламенем. Сморщившись, он еле сдержал вопль, вызванный проникающими в голову и въевшимися в мозг огненными щупальцами адского пламени. Эдвард неистово мотал головой из стороны в сторону. Неужели пожар никогда не затухнет?    Внезапно Эдварда отвлёк голос, другой голос, отличный от того, что он слышал прежде. Это было похоже на букет из мыслей спокойного и молодого врача, хотя тот вслух не произнёс ни слова. Голос проникал в голову и эхом отдавался там, но, несмотря на неясность, Эдвард всё отчётливо слышал и понимал.    «Я больше не могу смотреть на мучения мальчишки… Что я наделал? Не помню, чтобы перерождение было таким долгим. Сколько дней я так лежал? Два? Три? Почти три… Это невыносимо. Яд уже распространился по его организму, путей назад не осталось».    Внутренний голос парил в опалённой голове Эдварда, вороша вновь ожившие угольки. Наверняка его кожа обуглилась и превратилась в чёрный пепел.    И что доктор имел в виду под словом «яд»? Это он иссушал тело? Всё говорило о том, что пожар не утихнет никогда, но мужчина твердил: осталось немного.    Эдвард сосредоточился, силясь понять, действительно ли огонь постепенно отступает от рук и ног, уступая место прохладе, или подсознание просто играет злую шутку. Он всё ещё не решался пошевелиться, страшась любого движения, которое могло бы возвратить огонь. Пожар в организме тихо затухал, но оставшегося жара было вполне достаточно, чтобы пламя разгорелось с новой силой при попытке пошевелить угли и впустить свежий воздух.    «Его кожа изменилась», — вернулся голос.    Эдвард, прислушиваясь, навострил уши, но никто в комнате не произнёс ни слова. Словно разум сам говорил с ним. Лёжа в замешательстве с болью и голосами в голове, Эдвард почти был уверен, что слышимые им слова исходят от доктора Каллена.    Лёжа в комнате и борясь с нахлынувшим чувством, он на время абстрагировался и не успел заметить, когда боль стала отступать всё дальше, покидая ноги, руки, голову. Огонь в животе и в груди уже не казался таким обжигающим, и Эдвард почувствовал успокаивающую прохладу.    «Его кожа разгладилась… От множественных царапин на локтях и коленях, от порезов и ударов не осталось и следа. Наверное, он был активным ребёнком. По крайней мере, Эдвард уже так не мучается… До завершения превращения осталось совсем чуть-чуть. Господи, дай ему сил вынести это…» — вернулся внутренний голос. Теперь Эдвард даже не сомневался, что его обладателем является доктор Каллен. Но почему же он слышит его? Юноша оказался крайне встревожен. Сердце ускорилось и заколотилось, отдаваясь прямо в уши, создавая совершенно новый, бешеный ритм. Эдвард вздрогнул. Он был уверен, что его ядро вот-вот взорвётся.    «Если сердце разорвётся на части, то всё наконец закончится», — думал он.    Чем быстрее билось сердце, тем проще становилось осознать странность новых возможностей и обдумать этот гоночный темп в груди.    «Пожалуйста, Эдвард, успокойся. Почти всё… Это невыносимо… Чтобы я ещё раз проявил свой эгоизм и обратил человека в монстра…»    Эдвард, хоть и знал наверняка, что слышит монолог Карлайла, не понимал, как именно ему это удаётся. Слова доктора складывались в длинный, непонятный поток сознательных мыслей, который был неподвластен объяснениям. Но у Эдварда не было времени на обдумывание странностей — сердце стало пропускать один удар за другим.    Боль нескольких бесконечных дней скоропостижно отступила, словно её унесла за собой буря. Огонь и ещё тлеющие угли стали постепенно оставлять каждый участок тела, устремляясь к эпицентру груди — к сердцу, словно то было куском металла для огромного магнита. Эдвард взревел и замотался в агонии; сердце дико заколотилось в борьбе с пламенем.    Ничто не могло сравниться с этими пытками.    Холодная рука доктора бережно накрыла ладонь Эдварда, когда тот стал биться от неистовых спазмов боли, обрушивающихся на обгоревшее сердце. Звук отчаянной борьбы за право на существование достиг своего апогея. И если бы не ослепляющая боль, Эдвард бы уже давно оглох от безумного биения сердца.    Карлайл прижал его руки, удерживая тело на месте. Грудь поднималась и опускалась совместно с пульсацией сердца.    Тук. Тук. Тук-тук-тук…    Скорость нарастала, и Эдвард заставил себя приготовиться к вспышке огня и боли в груди. Но взрыва не произошло.    Сердце испустило ещё два удара и остановилось. А вместе с тем ушло и пламя. Всё кончено.    Осознав, что боль отступила, Эдвард тяжело вздохнул. Он всё ещё лежал, не совсем уверенный, стоит ли шевелиться или дышать. Но у него больше не было нужды ни во вдохах, ни в выдохах. Однако воздух со свистом вышел из лёгких.    «Сработало… Он жив. Надеюсь, боль ушла. Боже, прошу, освободи парня».    Снова. Голос. Эдвард распахнул глаза и тут же напрягся, инстинктивно выискивая опасность. Рывком он очутился в сидячем положении, чувства зашкаливали.    «Очевидна паника. Только бы не страх. Странно просыпаться в первый раз после всего этого…»    — Эдвард?    Эдвард оттолкнулся от кровати, подпрыгнул и приземлился напротив стены большой комнаты, готовясь к атаке. Рычание сорвалось с его губ раньше, чем он очутился на ногах. Огромные глаза обследовали помещение в поисках врага, но всё, что он видел, — странный золотистый взгляд мирного доктора из госпиталя.    — Эдвард? — повторил Карлайл, поднимая руки, и неспешно двинулся к нему, словно припирая к стене дикого пса.    Эдвард снова торопливо осмотрел помещение; он находился на верхнем этаже многоквартирного дома. Кровать, его пристанище последних дней, оказалась отодвинута от стены и поставлена у камина; слева от неё находилась маленькая кухня, а по правую сторону — изношенное кожаное кресло. В остальном интерьер однокомнатной квартиры был на редкость скуден. Но, как бы то ни было, Эдвард не стал заострять внимание на имуществе доктора.    Эдвард прислонился спиной к стене, продолжая рычать и шипеть, отчего чувства переставали поддаваться контролю. Это не нормально. Почему из этого незнакомого, неродного тела исходят столь странные звуки?    «Выглядит запуганным… Нужно что-то сказать, но нельзя спугнуть… уж больно диким кажется. Хочется верить, что я не создал монстра… С чего бы начать объяснения?..»    — Эдвард, ты в безопасности, — тихо произнёс доктор. Он не опускал руки, пока голос проникал в голову Эдварда.    Рассудок превратился в кашу. Странный голос в голове, непонятный новый запах человека напротив и изменённое тело морально истощали, отчего создавалось впечатление, что Эдвард вот-вот потеряет сознание. Однако все мысли организованно разложились по тематическим папкам и на время тщательно запрятались в мозгу. Было странным думать сразу о нескольких вещах.    В борьбе с обострившимися чувствами Эдвард ухватился за позади стоящий предмет. Громкий, приводящий в сознание звук нарушил тишину комнаты, окончательно поразив юношу. Эдвард отскочил в сторону, разглядывая деревянные щепки в своей руке. Взгляд переметнулся на то место, где он только что стоял.    Подоконник был с корнем вырван из проёма.    — Что ты со мной сделал? — прорычал Эдвард, стряхивая щепки на пол. Глаза его округлились ещё больше, и юноша оглянулся на доктора, который продолжал приближаться.    Эдвард снова зашипел и, прежде чем успел подумать, очутился в другом конце комнаты. В изумлении он резко выдохнул. Как он переместился так быстро?    «Я его напугал. Боже. Может, стоило оставить его на время. Он не понимает. Возможно, стоит объяснить ему, что…»    Эдвард в ужасе широко раскрыл глаза, загнав себя в самый дальний угол большой комнаты. Доктор вопросительно взглянул на него, а тот, вцепившись руками в бронзовые волосы, согнулся в три погибели.    — Эдвард? — вторил Карлайл, совершая ещё одну попытку приблизиться.    Эдвард выпрямился и тяжело задышал, по-прежнему находясь в состоянии растерянности.    — Почему я слышу тебя? — безумно спросил он.    Доктор, склонив голову набок, непонимающе смотрел на него.    — Эдвард, ты в моей квартире. Ты умирал в госпитале от гриппа, и я решил забрать тебя…    — Я знаю, где я! Почему я слышу тебя?! — истерично повторил Эдвард.    Карлайл с мыслями, отразившимися на лице, снова непонимающе посмотрел на юношу.    «О чём он? Он сбит с толку. Я бы помог разобраться во всём… если бы он унял свой пыл. Я бы помог… Он просто напуган».    — Эдвард, я Карлайл Каллен — доктор, который лечил тебе в больнице. Ты цел и невредим, — спокойно проговорил мужчина.    Эдвард согнулся в талии, снова хватаясь за волосы. Задыхаясь, панически пытался вспомнить, как дышать. Игнорируя слова доктора, он выходил из себя в попытке понять происходящее.    — Нет, я не сбит с толку. Я просто хочу знать, почему слышу твои мысли!    Золотистые глаза доктора Каллена округлились в страхе, пока он силился понять, что имеет в виду молодой человек.    — Ты… Ты… Ты слышишь меня? — заикаясь, проговорил Карлайл с нескрываемым удивлением.    Эдвард, кивнув, потёр переносицу.    — Да, слышу. Не понимаю, я… Что… Кто я? Что ты со мной сделал? — торопливо спросил он, опуская руку.    Доктор почти пристыженно опустил глаза в пол. Он взглянул на огонь и, сжав губы в тонкую линию, взъерошил кукурузного цвета волосы.    — Говори! — взревел Эдвард, удивляясь собственному голосу. Даже разгневанный и орущий, он казался спокойным и добродушным, почти как у взрослого.    Доктор открыл рот, чтобы заговорить, заставляя мысли работать на себя.    «Прости меня, если можешь…»    — Мне не нужны твои извинения! Отвечай на вопрос!    — Эдвард, я выкрал тебя из больницы и дал новую жизнь. Я сделал тебя таким же, как я… Вампиром.    Эдвард широко раскрыл глаза, когда Карлайл показал ему картинки его умирающей матери, которая, задыхаясь, умоляла спасти жизнь сыну.    — Как она узнала? Как моя мать узнала, кто ты? — неожиданно спросил он, выходя из угла.    Карлайл изумлённо взглянул на Эдварда, пока тот, продолжая читать мысли, вслух задавал свои вопросы.    — Она знала, что ты… вампир?    Лицо Карлайла исказила гримаса боли, и он кивнул.    — Она знала, что я другой. Твоя мать была очень проницательной женщиной.    Доктор наблюдал, как Эдвард переваривает информацию, всё больше привыкая к новому мышлению.    — То есть ты… Я… Ты изменил меня. Я… вампир, — наконец недоверчиво вымолвил юноша. Подняв руки, он изумлённо уставился на них. Шрамы и царапины, доставшиеся от активной жизнедеятельности и спортивного детства, полностью исчезли. Поблекли и веснушки от многочасовых игр в бейсбол под палящим солнцем. Малейший недостаток скрылся под гладкой, каменно-белой кожей.    Мрачно кивнув, Эдвард встретился взглядом с Карлайлом. Внезапно он поднял глаза и вскинул вверх руки.    «Он напуган. Я должен сказать, что не хотел причинить вред ему или кому бы то ни было… Должно быть, он дурного обо мне мнения. Я должен сказать…»    — Ты не несёшь в себе вреда, Эдвард, — спешно проговорил Карлайл, сочетая свои слова с мыслями. — По крайней мере, мы не те вампиры, что запечатлены на страницах истории, — добавил он.    Пока доктор говорил, Эдвард смотрел в его молящие глаза. Он стал расслабляться и попытался успокоиться, продолжая слушать Карлайла.    — Я не убиваю людей и могу выходить в люди днём… Я не сплю в гробу. Да и остальные глупые мифы вампирского фольклора являются выдумкой, — несколько смущённо признался он. — Я делаю всё возможное, чтобы жить обычной человеческой жизнью, и вот уже долгое время хожу неразоблачённым.    При взгляде на кулаки цвета слоновой кости Эдвардом овладело беспокойство. Память подкинула смутное воспоминание об обещании Карлайла о вечной жизни до болезненного укуса.    Руки потянулись к шее и очертили серпообразный шрам, оставленный зубами доктора, затем переместились к губам. Нет клыков, подумал Эдвард.    — Нет, клыков нет, — с грустной улыбкой сказал Карлайл.    Эдвард замялся, прежде чем задать свой следующий вопрос.    — И как… Как долго ты ходишь незамеченным? — поинтересовался он, взглянув на доктора.    «Так и знал, что ему станет интересно… Он испугается. А я этого не хочу…»    — Я родился в Лондоне в тысяча шестьсот сороковом году, — спокойно ответил Карлайл.    Судорожно вздохнув, Эдвард постарался взять себя в руки. Карлайл живёт несколько сотен лет.    «Паникует. Первый год будет трудным, это ясно… Что мне с ним делать? Ведь я никогда… Прости, Эдвард…»    Эдвард поднял глаза и встретился с взглядом Карлайла, который отбивался от собственных мыслей. Он чётко видел, что тот пытается вспомнить, прочитывал каждое намерение и слышал все размышления.    — Почему я слышу тебя? И что произойдёт в первый год? Что ты собираешься со мной делать? Что всё это значит? — сыпал вопросами Эдвард, делая шаг к доктору.    — Не знаю, Эдвард, почему ты слышишь меня. Определённые вампиры… имеют дар. У меня его нет, но некоторые обладают способностями, — с огромной скоростью проговорил Карлайл.    Эдвард нахмурился — он бы никогда не понял с его обычным человеческим слухом, должно быть, это одна из способностей нового организма.    — Такие вампиры обладают разными силами… Я ещё никогда не встречал никого с одинаковым даром. И твой первый год станет самым тяжёлым. Пока ты новорождённый, ужасная жажда будет мучить тебя.    — Жажда?    Карлайл медленно кивнул со взглядом, полным скорби от оборотной стороны вампирской жизни.    — Да… Да… Чтобы выжить, нам нужна кровь, Эдвард. Но людей я не убиваю! Охочусь на животных, — проговорил он.    — Не понимаю… Мы охотимся? На животных?    Карлайл снова кивнул.    — Твоё горло должно ужасно пылать. Когда стемнеет, я возьму тебя на охоту. Кровь животных смирит огонь, хотя бы приглушит… Боюсь, это наша главная особенность, — сказал доктор.    Эдвард схватился за горло и попытался вспомнить жизнь до изменения. Но на ум приходили только размытые сцены и обрывки, словно произошедшие с ним несколько лет назад.    — Моя мама… — растерянно бегая взглядом, протянул он. — Она в больнице. Я должен увидеть её.    Карлайл метнулся к Эдварду, чем вызывал в свой адрес предостерегающий рык.    — Нет, Эдвард, ты не сможешь… — по нисходящей проговорил доктор, уступая мыслям.    «У него никого не осталось, поэтому я обратил его. Ему некуда идти, не к кому… Он одинок».    Доктор в ужасе распахнул глаза, поняв, что его разум взболтнул лишнего. Эдвард попятился, снова с шипением готовясь к обороне.    — Ты лжёшь! — яростно прорычал юноша.    Карлайл склонился, протягивая руки.    — Эдвард… сынок… В это сложно поверить, но я не вру, — запинаясь, говорил он. — Я… Не передать словами, как мне жаль… Вариантов не было… Я не хотел огорчать тебя. Твоя мама умоляла меня, Эдвард.    — Я не верю тебе! Она не могла умереть! Не могла!    Карлайл замер, отчаянно пытаясь унять панику юноши через мысли.    «Он абсолютно одинок в этом мире и окончательно напуган… Как и я. Мне страшно за себя, за этого мальчика и за то, что я сделал с ним… Всевышний, прошу простить меня за принесённые муки бедной душе…»    Эдвард зашипел; испуганные мысли Карлайла потоком лились на него, а он читал и выслушивал каждое слово, пока не отбросил их от себя очередным рыком.    — Эдвард, пожалуйста, ты должен оставаться здесь. Я всё объясню позже, обещаю, но без моего ведома тебе нельзя отлучаться из дому! Ты можешь убить кого-нибудь! — взмолился Карлайл, схватившись за руку Эдварда, но последний тут же одёрнул ладонь, округлив насыщенно-красные глаза.    — Я не убийца! Я семнадцатилетний парень, который собирается вернуться к семье… А всё это лишь дурной сон… Это невозможно, — бормотал Эдвард, растерянно хватаясь за медные волосы.    Карлайл вздрогнул; неистовые бредни Эдварда эхом разносились по квартире.    — Где я? — прорычал юноша, выглядывая в окно.    — В моей квартире… — растягивал слова Карлайл, наблюдая за реакцией Эдварда. — Я живу на окраине города.    Юноша копался в омуте воспоминаний, меряя шагами комнату и увеличивая темп после каждого круга. Бесшумно расхаживая босыми ногами по половицам, он тяжело пыхтел.    «Что я с ним сделал?» — изумился Карлайл.    Повернув голову, Эдвард молнией пересёк комнату и стальной хваткой вцепился в горло доктора. Задыхаясь, Карлайл пытался выскользнуть, но тщетно.    — Эдвард… Мне больно… — Сжавшаяся сильнее рука окончательно перекрыла доступ к кислороду.    — Значит, ты понимаешь, что я сейчас чувствую, — шипел Эдвард, испепеляя алыми глазами доктора. — Ты сделал меня таким, сам же и поплатишься!    Карлайл бросил попытки вздохнуть и приложил максимум усилий, чтобы оторвать от шеи сильные руки новообращённого.    — Обращение… нельзя… повернуть вспять, — сквозь удушье пояснил доктор, отшатнувшись, когда изумлённый Эдвард расслабил хватку.    — Я… Я… Демон… Вампир… Надолго?    Карлайл сморщился, а разум сам дал ответ на вопрос: «Навечно».    Услышав одно-единственное слово, Эдвард высвободил всю боль, что скопилась внутри. Плечи поникли, и красные глаза поражённо опустились в пол. Он видел, как доктор медленно отходит от него и тщательно обдумывает случившееся. Ему нужно взглянуть на себя.    Раньше, чем Эдвард успел подумать о побеге в окно, он уже вылетел наружу, и только занавески встрепенулись от порыва ветра. Карлайл метнулся к окну и высунулся на свежий воздух.    — Эдвард! — закричал он и широко раскрытыми золотистыми глазами проследил, как юноша скрывается в тёмных улицах. Так и исчез созданный им новорождённый вампир.    Эдвард пересекал ночные кварталы, пробуя новоприобретённые скорость и инстинкты. Доктор жил на краю города, где редко можно было повстречать соседа, но даже это не могло усмирить новичка.    В темноте под ногами рушились и разлетались булыжники. Если бы не ужас вампирской жизни, Эдвард вволю насладился новой скоростью и обострённым зрением. Глаза улавливали каждую мелочь, малейшее шевеление.    «Вампир… Вампир… Я вампир… Доктор спас меня, превратив в монстра… Я вампир… Вампир…»    Беспорядочные мысли пытались выудить хоть что-то о прежнем местожительстве из рассеянной памяти. Часть сознания то и дело напоминала о новой сущности, в то время как другая половина перебирала фрагменты и кусочки воспоминаний. Это оказалось невероятно сложно. В целом всё казалось известным, знакомым, но ничего толкового не находилось: ни названий улиц, ни точных адресов.    Эдвард грациозно остановился в оживлённой части города. Донёсшийся аромат осуществил его худшие страхи. Запах манил в темноту, и юноша медленно поддался вожделению. Горло раздирало самым мучительным, но сладостным способом, и он продолжал следовать за ароматом. Внезапный звук ударил его, словно волна, нашедшая на скалистый пляж.    Тук. Тук. Тук.    Доносящийся волнами запах дурманил и парализовал своими порывами. Эдвард сосредоточился.    Он видел двух мужчин, которые, шатаясь, спускались вниз по тротуару, позвякивали фляжками и весело смеялись. При взгляде в небо можно было предположить, что над городом расстилалась поздняя ночь; возможно, близок рассвет, но улицы всё равно ещё в плену у темноты. Мужчины прогуливались в тусклом свете фонарей, смеясь и обсуждая какую-то ерунду.    Но Эдвард ничего не слышал из беседы.    Лишь бьющиеся, пульсирующие, трепещущие сердца и разгоняемая ими алая жидкость. То, что ему так нужно.    Пока Эдвард крался за мужчинами, рот наполнялся горьковатой влагой, отдавая пульсацией в горле. Он похлопал первого мужчину по плечу, чем заслужил его удивлённый взгляд.    — Почему столь молодой человек в поздний час ошивается… — невнятно начал тот, но Эдвард не дал ему закончить мысль. Схватив голову мужчины, он с тошнотворным хрустом дёрнул её. Второй приятель припал к ближайшей стене здания, застыв в ужасе, пока его компаньон метался в руках незнакомца с алыми блестящими глазами.    Эдвард сделал глубокий вдох, в сознании перематывая случившееся. Жажда руководила им, и только её утоление играло роль. Со стоном боли он впился зубами в ещё пульсирующую вену на шее.    Жидкость стекала по высушенному горлу, унимая желание. Облегчение было восхитительным. Эдвард закрыл глаза и стал жадно всасывать кровь, не желая более ничего, кроме как испробовать и прочувствовать наслаждение, которое чудесно тушило свирепый огонь. Он упивался снова и снова, смакуя вкус крови, что протекала из горла в желудок, оставляя после себя прохладное облегчение и удовлетворение.    Юноша не слышал страха и удушья второго компаньона. Он не чувствовал вес теперь уже мёртвого мужчины в своих руках. Только одно имело значение — кровь, стекающая вниз по языку.    Всё произошло в считанные секунды. Когда в первом мужчине ничего не осталось, Эдвард отбросил тело на землю и стал искать его хныкающего друга. Его он готов был осушить ещё быстрее. Теперь это было проще.    Оба тела Эдвард бросил вблизи аллеи, не беспокоясь, что их могут найти. Главное — ушёл огонь, остальное не важно.    Оглядевшись, он заметил несколько знакомых предметов. Инстинктивно он держал нос по ветру, начав охоту на собственный дом.    Когда Эдвард дошёл до места назначения, уже начало светать. Он скитался по улицам, ещё трижды покормившись попадавшимися на пути людьми, и вот наконец остановился около крыльца. При воспоминании о запросто убитых людях его накрывал стыд, только подтверждающий слова доктора о том, что он может быть очень опасен.    Эдвард с лёгкостью сломал медную дверную ручку и закрыл рот от обильного запаха человеческой крови вблизи дома. Ему и без того хватало позора и сожалений, и вряд ли он бы смог смириться ещё с одним убийством. Дверь качнулась и открылась, замявшегося Эдварда обдал застойный воздух.    Испанский грипп, настигший Чикаго в этом году, практически парализовал жизнь в призрачном городе. Всё время, что юноша болел, он то и дело слышал, как медсёстры перешёптываются об эпидемии. И сейчас, исследуя опустевший дом, он понимал их опасения. Мать, отец, горничная и даже соседи — все они умерли. Эдвард вздрогнул, представив, как их тела загружают в деревянные повозки, о которых так часто говорили медсёстры. Многие уже умерли, но количество смертей постоянно растёт, так что общий охват эпидемии невозможно представить.    — Эй? — позвал Эдвард, хотя новорождённые чувства и без того говорили ему, что он здесь один. Ни одна душа за несколько месяцев не заглянула сюда; воздух был холодным, даже слишком. Юноша вошёл, захлопнув за собой дверь. Хрусталь на лампе в прихожей засуетился в перезвоне, когда вибрация от хлопка настигла его. Несмотря на отсутствие света, Эдвард прищурился.    «Всё видно как днём», — думал он про себя. Юноша сделал глоток воздуха, отчего горло его слегка опалило. Нет, людей здесь не было долгое время. Во время брожения по пустому дому в животе нарастало болезненное чувство. Мебель, покрытая тонкими белыми простынями, всё ещё стояла на своих местах. Лампы обесточены, столы в пыли, картины все покошены, так что их толком и не видно. Несколько нетронутых и несдвинутых коробок и мешков валяется в прихожей.    Человеческие воспоминания с каждой секундой всё больше туманились.    «Но я знаю это место… Я бывал здесь», — размышлял Эдвард.    Оглядевшись, он обнаружил лестницу и рванул по ней. Наверху он посмотрел налево и направо, пытаясь вспомнить. Эдвард знал: это его дом, но ему казалось, что в последний раз он здесь был сотни лет назад. Снова нахмурившись, юноша спустился в холл и принюхался.    «Да, ты прав», — говорило сознание. Эдвард, помедлив, остановился у дверей. Он отворил её с легким скрипом и, находясь во власти ностальгии, обвёл взглядом свою человеческую спальню. Эдвард, абсолютно недвижимый, стоял так какой-то миг, осматривая комнату и запоминая каждую деталь.    Кровать, письменный стол, шкаф, бейсбольные перчатки и кепка… Всё было покрыто пылью и оставлено точно так, как несколько месяцев назад, когда он покинул дом.    «Доктор не врал… Вся моя семья умерла, а дом оказался заброшен. И никто за долгие месяцы не зашёл сюда… потому что все отошли в мир иной. Сюда некому возвращаться».    Эдвард зажмурил глаза, почувствовав знакомое щипание от наворачивающихся слёз. Поднеся гранитную руку к лицу, он досуха вытер его, но тут же озадачился, не обнаружив солёной влаги на ладони. Юноша тихо вздохнул, все его рыдания были бесслёзными. Он опустился на колени в центре своей спальни и сгрёб разбросанную по красному ковру одежду.    Не известно, как долго он так просидел, но не замеченное Эдвардом мглистое солнце уже несколько часов висело на небосводе. Он, замерев и не двигаясь, сидел на полу в спальне, даже когда послышались приближающиеся шаги. Обоняние тут же распознало в этих шагах и мыслях молодого доктора.    «Если больничные данные не лгут, то он тут… Кажется, я чую его… Да, это он. Эдвард, ты отыскал свой дом. Но тебе нельзя сюда возвращаться… Моё мёртвое сердце разрывалось от боли».    Эдвард сморщился от подслушивания личных мыслей доктора, который пришёл сюда за ним.    — Эдвард, — выдохнул он, появляясь в комнате. Карлайл присел рядом с юношей, которого коснулся его лёгкий вздох облегчения. — Я так рад наконец найти тебя.    Эдвард безучастно посмотрел на него, сверкнув красными глазами. Карлайл встал на колени и, увидев, что натворил юноша, опустил взгляд.    — Вижу, ты подкрепился, — мрачно произнёс доктор. — Куда ты дел тела? — тихо спросил он.    Эдвард зарычал, вскакивая на ноги.    — Я убил пятерых людей этим утром и бросил их на аллее, словно бездомных котов! — сжав кулаки, выкрикивал он в лицо доктору. — Я убивал их, словно это ничего не значит… Как вампир! Как монстр! Убивал их и, как бы я ни ненавидел себя за это… мне нравилось! — крикнул Эдвард, обходя свой письменный стол, и одним махом с грохотом скинул всё его содержимое на пол. Схватил бейсбольную биту и лёгким ударом разбил зеркало над комодом. Осколки стекла разлетелись повсюду. Каждый кусочек, пролетавший мимо Эдварда, отражал новое тело, лицо, глаза, мрачно напоминая о том, кем он стал. Ярость только возрастала, когда бита раз за разом ударялась о стену.    И вот на стене уже зияет дыра, но Эдвард, не заметив её, перешёл на дверь. Снова и снова он бил деревянной битой деревянную дверь; разлетались щепки, но он продолжал замахиваться руками.    — Я монстр, слышишь? — снова ударил юноша, но на этот раз уже дверной косяк. — МОНСТР!    Полностью разбитая дверь упала наземь, и дверная рама, треснув на две деревяшки, с грохотом вывалилась наружу, подняв за собой облако щепок и пыли.    Эдвард сжал биту, задыхаясь от ярости на доктора. Бита в его хватке затрещала и распалась на части. Карлайл спокойно встал в центре комнаты, по-прежнему не сводя глаз с пола.    «Что я сделал с бедным мальчиком? Я лишь хотел найти в нём свою семью… Господи, я просто хотел найти товарища в этой одинокой жизни и, боюсь, я согрешил, когда решил дать Эдварду второй шанс… Пожалуйста, прости меня…»    Выслушав мысли Карлайла, Эдвард громко фыркнул.    — Ты просишь помощи у Бога, словно он и вправду существует, — усмехнулся он, стряхивая с руки щепки, и разочарованно вцепился в волосы.    Новорождённый сел на кровать и, тяжело дыша от гнева, положил голову на ладони.    — Я глубоко религиозный человек, Эдвард, — мягко ответил Карлайл.    «У Бога на нас свои планы… Я твёрдо верю, что Он заботится обо мне и о каждом, кто нуждается в этом. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе?»    Эдвард наблюдал, как доктор мысленно умоляет его; он оглядел разнесённую комнату и сардонически рассмеялся. У него здесь ничего не осталось, это он знал точно. А ещё юноша знал, что не хочет жить один в заброшенном, почти разрушенном доме с вечным проклятьем за спиной. Подняв глаза, Эдвард наткнулся на обеспокоенный взгляд молодого доктора.    Он стоял в углу, среди разбросанной груды причиндалов со стола.    Эдвард перебирал заваленные вещи, освещая в памяти воспоминания. Схватив маленький ранец, он сгрёб туда несколько памятных для него сувениров — бейсбольные карточки, перчатки и кепку, несколько рисунков со стены, любимую ручку. Карлайл понял, что он делает, и вызвался помочь.    «Мы сможем пройти через эту жизнь вместе, Эдвард. Так будет не всегда, обещаю. Я живу одинокой, но полноценной жизнью. У меня есть любимое дело, и у тебя появится», — ответил Карлайл. Эдвард хмыкнул и продолжил собирать вещи по комнате.    — Ты живёшь полноценной жизнью, будучи вампиром? — усмехнулся юноша, забросив в сумку карманные часы.    Карлайл кивнул.    — Да… Мне нельзя иметь близких друзей или долго оставаться на одном месте…    — Почему?    Доктор опустил взгляд.    — Мы не стареем, Эдвард. Ты навсегда останешься семнадцатилетним парнем, — тихо пояснил он.    Эдвард бросил взгляд на своё отражение в осколках зеркала, коими был усыпан весь пол, и, поймав отражение глаз, сморщился.    «Они изменятся, когда ты начнёшь пить животную кровь. Это займёт несколько месяцев, но они станут нормальными», — заверял доктор.    — Ты пьёшь кровь животных? — спросил Эдвард, спускаясь в коридор.    Карлайл кивнул и последовал за юношей, осторожно перешагивая сломанную дверь и раму. Эдвард отворил другую дверь и на секунду замялся, оглядывая комнату.    — Да… Я часто охочусь. Это помогает мне не поддаваться желанию на работе. Но я научился находиться среди людей лишь спустя долгие годы тренировок.    Расхаживая по старой комнате родителей, Эдвард то и дело вздрагивал.    — И ты никогда… не поддавался искушению? Больше не убивал людей?    Карлайл покачал головой, коснувшись пальцами кружевных занавесок на окне хозяйской спальни.    — Я никогда не пробовал людскую кровь, Эдвард, — сказал он.    Эдвард вкрался в мысли Карлайла, и множество лет мучительного воздержания беспорядочно промелькнули в его голове, смешивая боль с пыткой. Он встряхнул головой и приблизился к туалетному столику матери.    — Звучит ужасно, — пробормотал юноша, подхватывая серебряный набор щёток и зеркало. Бережно всё упаковав, он направился к драгоценностям. Взгляд упал на мелкие брелоки, которыми отец задарил мать за несколько лет совместной жизни — каждый из них имел своё прошлое и историю. К глазам снова подкрались слёзы.    Эдвард перебирал драгоценности, бережно откладывая самое ценное: бриллиантовые серьги, несколько цветных ожерелий, коллекцию жемчуга, часы из розового золота с драгоценными камнями, теннисный браслет с бриллиантами… У его матери было всё то, что того требовал статус жены адвоката.    Глаза рыскали и вместе с руками перебирали шкатулку в поисках главного.    — Где?.. Где они? — задавал вопрос себе, сворачивая украшения и передвигая вещи с места на место.    «Эдвард», — тихо позвал Карлайл. Юноша поднял голову. В протянутой бледной руке доктора лежали два кольца. Одно — отцовское — с позолоченной массивной каймой, а второе — материнское — тонкое и изящное с отблеском. Вопросительно взглянув на доктора, Эдвард шагнул к нему.    «Прости, Эдвард… Я побоялся, что, когда их тела увезут из больницы… кольца украдут. Знаю, ты, наверное, хотел бы, чтобы они были похоронены с твоими родителями, но я не мог так рисковать. Боялся, что мародёры заберут их, поэтому и решил, что кольцам самое место в твоих руках. Я не смог бы оставить их и надеюсь, что однажды они тебе понадобятся. Прости, сынок».    Взволнованно вздохнув, Эдвард забрал кольца у доктора и с еле слышным звоном положил их в коробочку.    Он оглядел комнату ещё раз, и его сознание приняло решение. Нет, он определённо не хочет возвращаться сюда. Лучше оставаться с молодым доктором.    — Ты правда не убиваешь людей? — поинтересовался Эдвард; лица убитых мелькнули в голове. Лишь от одного воспоминания рот наполнялся влагой.    — Правда, Эдвард. Никогда не убивал и не буду.    — А меня научишь? — тихо попросил он, разглядывая узор ковра под ногами.    — Не убивать людей? Конечно, — с улыбкой на губах ответил Карлайл. — Будет тяжело, Эдвард, но оно того стоит. Мы можем использовать свои способности и чувства во благо. Нам не обязательно быть монстрами, сынок. Ты вернёшь свою добродетель, обещаю.    Юноша вслушался в мысли доктора.    «Он сильный мальчик… Знаю, Эдвард справится. Во взгляде есть решимость. Будет сложно, но игра стоит свеч. Его ждёт великая жизнь, он воспользуется своим даром во благо людям и всё перенесёт, я уверен. В больнице я видел надежду, вернувшуюся в его решительный взгляд. Поэтому я и спас его».    Эдвард встретился глазами с Карлайлом и последний раз посмотрел на комнату родителей.    — Ты... веришь в меня? — тихо спросил он.    Кротко кивнув, Карлайл пристально посмотрел на юношу.    — Да, Эдвард. Верю. Верю в тебя, в себя и в будущее. Всегда верил.    Эдвард обдумал уверенный ответ доктора, и ему нестерпимо захотелось поверить. Ему невмоготу было бродить по земле в одиночку, уничтожая всё на своём пути, словно монстр.    — Тогда я пойду с тобой. И больше не буду убивать… Я хочу жить, Карлайл, жить по-настоящему. И если у меня нет иного выхода, то… — Он замолк, пожимая плечами, и окинул комнату в последний раз.    Карлайл забрал у юноши полный воспоминаний ранец и одобрительно кивнул.    — Ты сможешь, Эдвард, я знаю, ты сможешь. Сделаем это вместе, и ты больше никогда не будешь одинок. Я всегда верил, — повторил Карлайл, выходя из спальни. Эдвард слышал, как он удаляется в фойе и остаётся там ждать его.    Юноша ещё раз окинул взглядом комнату и направился следом за доктором.    — Задержи дыхание, пока мы не покинули дом, — тихо, но строго велел Карлайл.    Эдвард кивнул, и вместе они вышли в серость дня, в свою новую жизнь. Пока они шли по пустым улочкам к квартире Карлайла, Эдвард, морщась и дрожа от жажды, успокаивал себя одной-единственной мыслью.    У него есть второй шанс, и он сделает что угодно, чтобы оправдать ожидания.