Было приятно познакомиться, папа.

То, что Московский Государственный Медицинский Университет принимал в своих стенах участников Международного форума по проблемам гинекологии и пренатальной диагностики, было достаточным событием и можно было бы вполне гордиться таким приглашением, вот только в последнее время академика Юрия Колмогорова такие события как-то не цепляли. Поэтому и улыбался он коллегам как-то скованно, устало осматривал толпы снующих докладчиков и мечтал о том моменте, когда можно будет покинуть стены родного Университета и запереться в кабинете, предаваясь все чаще накатывающей меланхолии. Но покинуть коллег сейчас было категорически нельзя, подвести Ингу в день её триумфа было бы подло, да и просто некрасиво. Все-таки научными достижениями жены следовало гордиться, особенно если именно этого она от тебя и ждет. Хотя к чему себя обманывать, для Юрия Алексеевича никогда не было секретом, что добившаяся когда-то встречи с ним еще интерн Инга Елизарова вовсе не воспылала к нему любовью с первого взгляда. Нет, эта умная, талантливая, но в тоже время циничная и расчетливая девочка с мастерством умелого игрока в шахматы добивалась от него того, чего хотелось ей больше всего – карьеры, признания, места в партере выдающихся акушеров-гинекологов. И он с радостью не так давно отвергнутого мужа и любовника дал ей все, о чем она могла только мечтать, кинул к ногам, стараясь забыть ту, другую протеже. Уже позже он узнал о том, что первым наставником Елизаровой была именно Бахметьева, и понял, почему Инга с таким остервенением рвалась к вершине, старалась доказать свое превосходство не только в операционной, но и за её пределами, не считаясь при этом с принципами и моралью. Вот только соревнование было односторонним, успехами уволенного интерна, как и личной жизнь бывшего любовника, Наталья Владимировна не интересовалась. Впрочем, и сам Колмогоров старался вспоминать свою Наташеньку как можно реже, слишком саднило в груди, и рука сама тянулась к телефону, позволяя извлечь из памяти давно похороненный номер телефона. Впрочем, силу воли он имел, а через пять лет брака удалось уговорить Ингу завести ребенка, и хоть энтузиазма в жене эта идея не вызвала, но девочка, названная по жесткому настоянию отца Натальей, все же ворвалась в жизнь семьи Колмогоровых требовательным криком и чистым светом льдисто-серых глаз. Для Инги рождение ребенка приоритетов не поменяло, она все еще хотела что-то доказать Бахметьевой, а может и самой себе, а вот для Юры девочка стала смыслом жизни. Он с радостью читал ей сказки, дул на сбитые коленки и заплетал длинные косы, венчая их белоснежными бантами. И только изредка глядя в льдисто-серые глаза, доставшиеся дочери от него и составлявшие разительный контраст со взятыми от матери темными волнистыми волосами, он искренне желал встретить еще одну пару таких глаз в толпе. И в один из дней Фортуна решила исполнить его желание, потому что иначе описать резкое столкновение с пронзительным взглядом именно таких необычно светлых, но острых глаз Юрий Колмогов не мог. Он не знал его, мальчишку на вид не старше двадцати пяти лет, выступающего с докладом, не вяжущимся с его молодостью и задорными вихрами белокурых кудрей, но оторвать от него взгляда не мог. Впитывал каждое слово, произнесенное уверенным, поставленным голосом, хотя не слышал и трети того, что прочитали до него, и пытался вспомнить фамилию докладчика, потому что вспыхнувшая надежда могла оказаться всего лишь пустым видением. Михаил Андреевич Лазарев, выпускник Московского Государственного Медицинского Университета, недавно закончивший интернатуру в обсервационном отделении Московского филиала Научно-Медицинского Центра, встретил взгляд Юрия Колмогорова открыто, с внутренним вызовом и хорошо контролируемым любопытством. Он не позволил себе сбиться с мысли, терпеливо отвечал на вопросы коллег, улыбался и шутил, но в душе бушевала буря, он жаждал эту встречу, одновременно страшась её. Михаил, так и оставшийся для родителей просто Мишкой и только в редких случаях именуемый Михаилом Андреевичем – уже не мальчишкой, а врачом, - до сих пор не мог решить, стоит ли вообще совершать этот поступок, но случай решил все за него. - Юрий Алексеевич, разрешите представить Вам моего самого талантливого ученика, - профессор Зимин привлек внимание Колмогорова, разом решив сложную дилемму двух мужчин. – Михаил Андреевич Лазарев, не смотрите, что так молод - золотые руки и холодная голова. Равных ему на моей памяти было не много. - Это Вы еще с моими младшими не знакомы, Владислав Викторович, - улыбка Михаила расслабленная, хоть и формальная, а вот взгляд сверкает искрами, сизыми всполохами и белыми, почти прозрачными отражениями, и это завораживает Колмогорова, заставляя искать в стоящем напротив молодом человеке свои черты. – Из Машеньки обещает получиться отличный военно-полевой хирург, и тут даже родительские увещевания не помогают, она уже две командировки отлетала, а все назад рвется, словно в бой. А уж от близнецов вообще чего ожидать не знаем. У них гениальность одна на двоих, зато в кубе. - Я слушал Ваш доклад, Михаил, - взгляды требовательно впитывают мельчайшие детали стоящих друг против друга и пожимающих руки мужчин. – Очень актуальная тема и нестандартное решение. Если будете продолжать в том же духе, у Вас будет великое будущее. - Я не гонюсь за величием, - Юрий с удивлением отмечает, что их позы и язык тела слишком похожи, а руки у Михаила скорее материны – с тонкими пальцами и удивительно для хирурга нежной кожей, руки настоящего хирурга. – Просто стремлюсь делать тоже, что и мои родители. Извините меня, профессор, но мне очень хотелось послушать доклад американца из Чикагского госпиталя. До свидания, Юрий Алексеевич. Пронзительный взгляд льдисто-серых глаз намертво отпечатывается в памяти, заставляя сердце замереть, а потом учащенно забиться, и Колмогоров трусливо тянется к карману, в котором припрятан валидол. Слишком неожиданно, слишком резко и как-то слишком насмешливо, а ведь как он давно этого хотел. Мечта сбылась, он встретился со своим сыном, вот только прошла эта встреча как-то… никак. Академик Колмогоров на автомате общается с коллегами, принимает поздравления в адрес жены и что-то отвечает по поводу прослушанных докладов, а мысли крутятся вокруг одного единственного докладчика. Сердце саднит, и мелькает мысль все же позвонить завтра знакомому кардиологу, но Юрий понимает, что сейчас хочется не лекарств, а чего-то большего. Но это недоступно. И не только ему, потому что и Мише, просто Мише, словно вернувшемуся в детство мальчику, хочется большего. Но чего именно? Отцовских объятий? Признания? Любви? Нет, это все у него имеется в избытке. Даже объяснения не нужны, с этой задачей и родители прекрасно справились. И желание не формулируется, а от того хочется закурить, хотя даже сам запах табака он не переносит. Просто хочется сейчас чего-то горького, отвлекающего, даже мелькает мысль позвонить отцу и спросить его совета. И с этой такой простой мыслью приходит понимание, что ничего в общем-то ему и не нужно. Просто потому что его отец – Андрей Лазарев, ведущий неонатолог Санкт-Петербурга, вырастивший четырех детей и окруживший их мать такой стеной поддержки, любви и нежности, что она выдерживала любые несчастья. А Юрий Колмогоров… Он посмотрел в его глаза, пожал его руку, а большего и не надо. Уже сбегая по ступеням главного корпуса, практически опаздывая на ночной рейс до Петербурга, Михаил обернется и произнесет в пустоту, легко, от всей души и с широкой улыбкой на губах: - Было приятно познакомиться, папа. А стоящий у окон второго этажа Колмогоров, проводит сына долгим взглядом и тихо прошепчет: - Было приятно познакомиться, сын. А большего им и не нужно.