мрази

Больше всего Скотт любит, когда Митч отдаётся сам. Тогда Грасси разрешает делать решительно всё, что только Скотт захочет. Целовать, кусать, прижимать к стене, входить так резко и глубоко, как только возможно, до боли оттягивать волосы назад, сжимать тело пальцами до синяков. Всё, лишь бы получить удовлетворение. Нельзя только ставить засосы и оставаться после секса на ночь. И Хоинг по-особенному сильно ценит такие случаи, потому что бывают они раз в… несколько вечностей точно. Зато как Митч отвечает на движения Скотта, как стонет… Иногда Скотт серьёзно едва ли сдерживается, чтобы не записать грассинские стоны на диктофон, а потом, лёжа одному в своей кровати, слушать их как колыбельную на ночь. Даже, прости Господи, поёт Митчелл не так круто, как стонет. Но когда Митч откровенно не дает, Хоинг берет сам, и все это превращается в веселую игру, где побеждает сильнейший. И Скотт буквально разрывается между «оттрахать мальчика всюду» и «остынь, Скотт, вы друзья». В конце концов парни все равно отдаются этой поебени. Хоинг знает, почему это происходит. Он любит. Он любит этого парня каждой своей хреновой клеткой, любит, любит и любит, настолько, что уже становится невыносимо больным. Грасси догадывается об этом, однако продолжает вести себя, как блядова сука. Отказывает-даёт-отказывает. Как дрессирует, мол, вот тебе пряник и кнут. Несмотря на всю свою сучность, Митч обожает трогать, гладить пальцами напряженные плечи Хоинга, когда тот входит в него с таким серьезным выражением лица, словно прямо в эту секунду завоевывает Антарктиду со всеми ее пингвинами. Только нахуй пошли эти пингвины, когда Грасси так немыслимо хорошо. Он отчаянно цепляется ногтями и пальцами в спину Скотта, прямо под лопатками, и жалобно скулит, прося глубже. А Скотт делает, о чём просят, потому что просто физически не может противиться своему Митчу, который, блядь, стонет. Услужливо выгибается и снова, сука, стонет. ― Грасси, мне нужен твой зад, ― с самой ублюдской улыбкой произносит Скотт, стоя в дверях номера Митча. ― А мне нужен теплый чай и несколько часов сна, но я же к тебе с этим не лезу, ― почти что безразлично откликается парень и перекрещивает тонкие руки на груди. Он, на самом деле, подзаебался угождать всяким потребностям Хоинга. Особенно после концерта. Особенно перед завтрашним вылетом в Сеул. Должны же быть хоть какие-то пределы, право слово! ― Да ладно тебе, я не надолго, ― быстро отмахивается Скотт и облизывает пересохшие губы. ― Да, твои полминуты прошли, Скотти, вали. ― Митч устало тыкает пальцем в сторону номера напротив, где обитает Хоинг. ― Я за тридцать секунд не управляюсь, ты же знаешь, ― хмыкает блондин и тут же получает в ответ озлобленный взгляд Грасси. ― Да похерам мне, ― грубо говорит он. ― Серьезно, вали к Кирку, потрахайтесь, там, выпейте чего-нибудь, а от меня отцепись, я просил тебя не трогать меня с этим! ― Нет, Алекс ― не ты. Ну, не будь сукой, дай пройти. ― Господи, Скотт, будь добр, пройди в свой номер. Он напротив, если ты вдруг забыл. Я устал и хочу спать, мне не до удовлетворения твоего либидо. ― Могу помочь взбодриться, ― снова похабно улыбается Скотт, норовя подтянуть Грасси к себе за талию. ― Да съебись ты уже отсюда нахуй! ― скидывая с себя чужие руки, едва ли не кричит Митч и пытается сдержать в себе желание заехать по этой роже чем-нибудь потяжелее гелиевой ручки, которую он держит в руке. Сдерживает. Им же ещё выступать, синяков быть не должно ни у кого из группы. А так хотелось бы поставить парочку где-нибудь под глазом Скотта, потому что он, Митч, не игрушка и устал после ебаных концертов, шлепков по заднице и пошлых намеков Хоинга. Скотт отходит на полметра с расстроенным выражением лица, таким, что хочется пожалеть и поцеловать в щечку, чтобы не грустил, и снова пристально смотрит на Митча. ― Моя принцесса меня не хочет? Самоуверенный наглый ублюдок. ― Я сплю, отвали, все. ― Грасси, наконец, выталкивает парня в коридор и закрывает за ним дверь. «Неспокойной ночи, малыш, сладеньких снов», ― слышится голос Скотта по ту сторону двери, а потом всё затихает и утопает в ночном шуме города. Где-то вдалеке слышны крики пьяных подростков, где-то, чуть поближе, ― громкая музыка, от которой наверняка едва ли не разбиваются колонки. Кто-то очень бурно празднует свой блядов День рождения, думает Грасси. Он уже полчаса лежит в кровати, ворочается и не знает, куда себя деть, потому что сон совсем не идёт. Но, что куда хуже, он иногда прислушивается к шуму из соседнего номера, где разместили Алекса. Грасси не знает, воспримет ли Скотт его посыл всерьез, но уверен, что если бы они там трахались, то ему бы точно было слышно, как Кирк подвывает, как Хоинг рычит, скребет ногтями или чем эти два мудака вообще занимаются. Ему это не интересно, ни капли. Но прислушивается. Господи, да кто бы не прислушивался, кто бы хотел, чтобы они там спали? Грасси был на хулиард процентов уверен, что Скотт все равно потом приползет к нему и что он, естественно, блядь, даст. Такое бывает часто, очень часто, потому что Грасси не хочет, чтобы Хоинг был ещё с кем-то, кроме него. Эдакая пародия на ревность. «Да, я тебе не дам, но не смей ходить к другому, потому что априори ты трахаешь только меня». Иногда Митча так и подбивает сказать это Скотту напрямую, но потом он сразу же одёргивает себя и решает, что это прозвучит слишком… истерично. Или неожиданно с его стороны, Митч не знает наверняка. Поэтому Хоинг, вполне возможно, проводит ночи, дни, утра или любые другие промежутки времени ещё с кем-нибудь. «Это там стон или?.. Нет, это у Алекса дверь скрипит». «Голос Скотта? Он всё же пришёл к нему, да? Ох, нет, это у Ала на звонке стоит наша песня». «Что за стук? Это Скотт кинул Кирка на кровать? Нет, это Алекс снова что-то уронил на пол». Митч закрывает глаза и тяжело выдыхает. Хватит, думает он, потирая руками глаза. Пора закругляться со своей паранойей и попытаться уснуть. Скотт не придёт к Алексу. У него же есть Грасси, которого в сотню с лишним раз приятнее брать. Господи. Грасси сам себя проклинает, встает и подходит к зеркалу. ― Нет, Митчелл Коби, нет и еще раз нет. Ты не позволишь ублюдку сделать это с тобой ещё раз, ты не станешь идти к нему сейчас, а наденешь наушники и уснешь, наконец. Посмотри на себя, убожество, на что ты похож? На сумасшедшего дебила, который разговаривает с собственным отражением, который ревнует своего любовника к его лучшему другу. И плевать, что раньше этим лучшим другом был ты, а теперь нужен ему только для секса и целостности группы, и вообще... Что я несу? Господи... Парень устало потирает виски, посылает самого себя нахуй, показывает средний палец своему отражению и выходит в коридор, прислушиваясь к шуму в номере рядом. Кажется, там тихо… Значит, Скотт должен быть в своём номере. Разве что если он не решил пойти в какой-нибудь бар и напиться в хлам. Митч надеется, что он не решил, и делает несколько шагов вперёд, приближаясь к двери Хоинга. «На кой хрен мне это нужно?» ― думает он и тихо стучит в покрытое лаком дерево. Через несколько секунд по ту сторону двери начинают слышаться непонятные копошения, злобные ругательства Скотта на того человека, которому «неймётся, блядь, в час ночи». Дверь распахивается, и перед Грасси предстаёт Хоинг во всей красе: лишь в шортах. ― Митчи! ― В миг повеселев, улыбается Скотт и облокачивается плечом об дверной косяк. ― Каким заслугам я обязан за твой визит в столь поздний час? ― Блондин прищуривает глаза и закусывает губу. ― Неужели сам захотел? Митч сдерживает порыв ударить-таки по этой наглой роже и показательно закатывает глаза. ― Да, захотел. Скажи ещё, ты против. ― Допустим, ― все еще щурится Хоинг. ― Я не против, Митчи, нет, но хочу кое-что... вроде условий. С этими словами Скотт затаскивает парня в свой номер, оглядывается по сторонам и закрывает дверь, поставив статус «Не беспокоить». ― Например? ― Митч излучает нетерпение. В его голосе, голове и теле сейчас усталость борется с желанием и интересом, но выигрывает пока что... Хоинг. Скотт задерживает взгляд на глазах друга, небывалой силой сдерживает ухмылку и зажимает уже податливое тело к стене. ― Я хочу тебя. ― Горячий шепот в ухо Грасси. Скотт знает, что всякие словечки действуют на Митча не хуже прикосновений или поцелуев. Таким просто грех не воспользоваться. Коротко улыбнувшись краешком губ, он медленно расстёгивает верхние пуговицы рубашки Митча, чуть отстраняется и произносит: ― Первое условие. ― И присасывается к шее брюнета губами. «Мразина блядская», ― думает Митч. Он никогда не разрешает ставить на себе засосы, особенно на таком видном месте, как шея, но сейчас выгибает ее под губы Скотта. Потому что это на самом деле феерически приятно, когда Хоинг так крепко цепляет кожу и тянет на себя, когда Митч наполняется возбуждением и глубоко-глубоко, тяжело дышит. Хватает пальцами голые плечи парня и жмется к нему ближе. ― Нет. Правило второе: никаких царапин. ― Скотт на секунду отрывается и целует своего, самого своего сейчас Митча, не давая тому ответить. Целует, стягивая рубашку, целует, усаживая себе на колени, целует еще и еще, потому что его всегда колотит от одного только вида этих губ, не говоря уже о прикосновениях. ― Правило третье, ― уткнувшись носом в шею Грасси, щекоча дыханием кожу, шепчет Скотт, ― раз уж ты сам пришёл, то ты сегодня сверху. Он едва заметно улыбается, бормочет что-то наподобие «Я сегодня устал», поднимает лицо и целует Митча в подбородок, скулы, губы. Брюнету хоть и не нравятся правила, которые он считает даже наглыми и ненужными, но он чувствует, что прямо сейчас готов даже умереть на руках Скотта, так восхитительно целующего и обнимающего именно его, Митча, а не кого-то другого. А Скотт, выцеловывая парня, просто наслаждается моментом и думает, что Грасси снова стал таким невероятно податливым, послушным, как провинившийся щеночек, и сексуальным, просто блядски сексуальным. Невольно простонав, Митч сильнее прижимается к Хоингу и растрепывает светлые волосы пальцами. Скотт, медленно закончив поцелуй, берёт подборок Митча в руки и заглядывает глаза. ― Четвёртое правило, ― говорит он, ― никаких громких стонов. ― Хоинг улыбается и легко касается большим пальцем верхней губы брюнета. ― Стены здесь тонкие, а мы же не хотим выслушивать выговор от Эстер, верно? Грасси не отвечает, а просто ставит засос ровно на кадыке Хоинга. Яркий, ровный, словно циркулем вычерченный. Помечающий, мол, моя территория, не подходить ближе, чем на метр, не прикасаться и желательно вообще не смотреть. Скотт доволен, но старается даже не дышать, дабы не спугнуть мальчика. Податливого кота, который его хочет. Который вызывает эти чувства по всему телу, как будто тебя бросили в ванну с горячим льдом и распотрошили изнутри, но при этом слишком нежно целуют в шею. Первым собственное правило нарушает Скотт ― стонет, правда тихо, как большой довольный зверь. Митч чувствует губами вибрацию и хватает парня за затылок, прижимая теплую шею к своим губам, параллельно расстегивая ширинку шорт Скотта. Грасси усмехается Скотту в ключицу и получает за это по заднице уже в восьмой раз за день, скоро, блядь, синяк набьет. Он больно кусает кожу Скотта в ложбинке между ключицами, зализывает и, подняв голову вверх, целует в губы: глубоко, нежно, влажно. Митч знает, что Хоингу это нравится. Опустившись к болезненно-бледной шее, парень скользит по коже зубами, слышит, как Скотт шикает на него, и ухмыляется. Ну, а кому такое не понравится? Митч ещё раз целует скоттову ключицу, слезает с блондина, становясь перед ним на колени, и продолжает гладить руками его грудь. Разводит ноги парня и устраивается между ними, снимая с него одежду. Хоинг чуть ли не задыхается от возбуждения, от вида этого парня, который ласково целует его живот и закусывает-зализывает следы от резинки шорт. Впрыскивает самого себя в вены Скотта и медленно качается по телу сердцем. Надрачивает по всей длине в ритме вальса и едва сдерживает улыбку, глядя на напряженное лицо Хоинга, который уже почти не дышит, замер в ожидании, как зверь на мушке. Митч берет глубоко, но постепенно, и Скотт пускает пальцы в длинную черную челку, двигая бедрами навстречу влажному рту. Однообразные движения, срывающие Хоингу крышу с осыпающейся черепушкой, продолжаются, прерываясь причмокиваниями и довольными взглядами исподлобья, несколько минут, пока Скотт резко не тянет своего Митча вверх, на себя за запястье, не отрывая взгляда от опухших губ. Митч улыбается, наклоняется к лицу Скотта и целует его, охватывая скулы блондина ладонями. Он прижимается к парню плечами и пытается мысленно хоть немного затушить жар в паху. Онемевшие от возбуждения пальцы Хоинга нашаривают ширинку на темных штанах, расстегивают её, и Скотт, судорожно сняв с парня лишнюю одежду, усаживает Митча на себя. А мелкий гаденыш все смеется. Ему нравится, он получает удовольствие от происходящего, от вида этого нетерпеливого выражения на лице Скотта, которому уже горит. Это стоило того, чтобы припереться к нему в номер, это даже стоило засосов на шее. Видеть, как отчаянно Хоинг жмется к худому телу, как растерянно глядит на Митча, когда тот медленно насаживается на его член. Мычать от распирающей боли, вцепиться пальцами в перекачанные хоинговские плечи, закусить чувствительные распухшие губы и поцеловать этого гребнутого человека, недовольно рычащего от давления ногтей. Ничего, свыкнется. Он начинает медленно двигаться, закрыв глаза и понемногу впуская член Скотта глубже. Ему немного больно, непривычно, неприятно тянуще, но это ничего, пройдёт. Ещё через несколько минут он громко, на всю комнату стонет и прогибается в спине, сильнее сжимая плечи Скотта пальцами. — Никаких стонов, — грозно напоминает Хоинг, надеясь, что голос не сорвётся. Митч отправляет его ко всем чертям, закидывает голову назад и, до конца сев на бёдра Хоинга, едва ли не до крови закусывает нижнюю губу. Скотт знает, что не нужно целовать Митча. Это даже не правило, это просто инстинкт, вбитый в кору головного мозга, что нельзя целовать Грасси, пока вы трахаетесь, потому что это просто секс, не больше. Даже когда очень хочется, даже когда нет сил просто смотреть, как Митч, его малыш-лучший друг, двигается на нем, извивается, как маленькая ящерка, еле сдерживается от стонов. Даже тогда нельзя поцеловать его. Скотт обнимает Митча, регулируя темп, но Грасси невербально посылает его нахуй на правах верхнего. Скотт не сдерживается. Секунды достаточно, чтобы перевернуть гребаного непослушного мальчишку, вжать в матрас и нависнуть сверху, разглядывая это чертово уставшее довольное лицо и эти чертовы искусанные сладкие губы. Толкается внутрь и моментально получает ногтями по плечу вслед за почти что тихим стоном. — Сука, не царапай, — шипит он, с непонятным рыком поднимает грассинские руки над его головой, крепко держа за запястья, и начинает набирать темп, входя резко. Митч тихо скулит, сведя брови к переносице, и подмахивает бёдрами ближе к Скотту. Ближе, ближе, сильнее. Глубже. Он не обращает внимания на боль в запястьях, в которые, как собака в кость, вцепился Хоинг. Ему просто хорошо. Так хорошо, как, он думает, ещё никогда не было. — Господи, Скотт… — сквозь зубы выговаривает Митч и едва ли не плачет от ощущений. Он почти воет, со всей своей небольшой силой ведёт бёдрами вперёд, к Хоингу, и громко стонет почти в самое ухо Скотта, выгибаясь под ним и вырывая руки. Хоинг крепко хватает Грасси пальцами за подбородок и рычит в ухо. — Тише ты, блядь. — Толчок, сопровождаемый глубоким выдохом и шипением. — Тише. Митч снова сильно закусывает губу, за которой заворожено наблюдает Скотт, касается ее пальцами, гладит, оттягивает вниз, чтобы освободить от зубов, и снова гладит, разминая подушечками. Это же, мать их, губы Грасси. Невозможно не залипнуть. Чтобы сдержать стоны, брюнет не находит ничего лучше, чем схватить зубами палец Скотта, посасывая его, и сдавленно стонет, но теперь получается гораздо тише. Он закидывает ноги на поясницу Хоинга, обнимает его таз руками и, выпустив палец изо рта, стискивает зубы и прижимается ближе к блондину. — Скотт, Господи, пожалуйста… Скотт… — который раз скулит он и открывает глаза. — Поцелуй меня, — зло, сквозь зубы шепчет он, тянясь к Хоингу, и сразу же проклинает себя за то, что сам нарушает собственное правило. Но Боже, как же сильно хочется ощутить губы Скотта на своих именно сейчас, когда им обоим — Грасси в этом уверен — так хорошо. Хоинг снова хватает Митча за подбородок пальцами, заставляя открыть рот, и жадно, долго целует, проскальзывая языком внутрь. Отстраняется и делает более резкий толчок, с силой ударяя по простате Грасси. А Митч стонет, прижимается к Хоингу всем телом и кусает его плечи, снова зажмуривая глаза. Понадобилось ещё несколько сильных толчков, чтобы Митч поцарапал скоттову спину и выгнулся в спине, кончая. Хоингу плевать, что с его спиной, телом, Грасси и миром, блядь, в целом, он долбит до тех пор, пока звездочки из глаз не затапливают к хуям комнату, замирает и кончает прямо внутрь парня, уваливаясь на него. Прижимается к теплому телу и дышит, вдыхает в себя запах волос этого человека, но не выдыхает. Он это не выдохнет никогда. Хоинг прилагает немыслимые усилия, чтобы слезть с Митча и откатиться набок, мгновенно прижимая парня к себе. Плевать, что эта сука там себе надумает, что потом он будет злиться, снова орать и отталкивать как можно больнее, плевать. Спустя несколько минут Грасси засыпает, прижатый к мирно постукивающему сердцу Скотта. Уже под утро, проснувшись от жажды, Митч аккуратно вылезает из крепких объятий Скотта и, тихо собрав свою одежду, уходит в свою комнату. Сам не зная почему, он не хочет, чтобы сегодня они проснулись с Хоингом в обнимку. Или вообще в одной комнате. Когда Скотт просыпается, от Грасси осталась только вмятина на простыни и легкий дух раздражения. Ушел, словно шлюха, которой не платят. Скотт всегда хочет, чтобы они проснулись вместе, но есть правила, которые не нарушаются. Митч никогда не останется со своим-не своим Хоингом. Скотту, может, и неприятно от этого всего, но он все же встает и идет в душ. В конце концов, это не ему пришлось сматываться из чужой постели утром. Через несколько часов до парней доебывается Эстер со своими очередными заморочками по типу «Мы опоздаем, если сейчас же вы все не подберете задницы в руки и не трансгрессируете в аэропорт!». Так что времени на чувства и обиды нет, Скотт все так же язвит, смеётся, разговаривает с Митчем, Кирст, парнями, но в душе у него всё не так. Абсолютно, нахуй, не так, как надо, как должно быть. И все это выплескивается уже вечером, по прилету в Сеул, за пару дней до выступления, когда, вопреки всем ожиданиям Грасси, он желает всем спокойной ночи и идёт спать. Вот так просто, не сделав миллионный насмешливый комплимент грассинской заднице и не предложив Митчу присоединиться к нему, Скотту. Не то чтобы Митча это задевает или обижает, но Грасси и сегодня не был бы против пойти с Хоингом. Последовав примеру Скотта, Митч вежливо прощается с группой, Эстер и Алексом с Джейком, спешит в номер Хоинга, который находится на этаж выше его собственного, и, тяжело выдохнув, стучит в дверь. Скотт открывает не сразу, а спустя несколько минут. Он не ожидал, что Грасси придёт к нему сам даже сегодня, поэтому собирался сходить в душ и просто завалиться спать. — Митч? — устало спрашивает он. — Ты что-то хотел? Митч легко улыбается уголками губ и, жестом показав Скотту отойти от двери, проходит в комнату. — Не думаю, что тебе нужно объяснять, зачем я пришёл. Ты и так догадываешься, — говорит он, садясь на кровать и хлопая рукой по месту рядом с собой, призывая Хоинга сесть рядом. — И ты даже согласен на очередные условия, которые я поставлю? — Ох, блядь, не начинай, в этом отеле стены толстые, стонать можно громко. Но да, я согласен. — Митч кивает головой, откидывает чёлку с глаз и наигранно улыбается. Хотя на самом деле он боится, что Скотт сейчас просто рассмеётся, откажется и, сославшись на усталость, пошлёт Грасси куда подальше в свой номер. Вероятность этого ничтожно мала, но кому бы хотелось быть отвергнутым? — Хорошо, — соглашается Скотт и падает рядом с Митчем, сразу же сажая того на свои колени. — Тогда я ставлю лишь одно условие. — Он на несколько секунд замолкает, смотря ровно в глаза Грасси, отчего у брюнета сводит за рёбрами. — Я хочу, чтобы ты был моим, Митч. Не в постели, не в квартире, не лучшим другом. Я хочу, чтобы ты стал вообще моим, — севшим от усталости голосом едва вытаскивает из себя Скотт. Конечно, он боится говорить это Митчу, да и романтическое признание должно выглядеть не так, а сейчас лучше бы отправить Грасси в номер, спать, показать, что он, Скотт, тоже умеет чувствовать. Но нет, он просто сидит и несет весь этот бред, накопившийся от безысходности. — Скотт... если ты так переживаешь потому, что я тебе отказал тогда, то... извини, я устал, это ведь не повод... — Что не повод? Давай, скажи, что у нас мало поводов! — У нас много секса, а еще ты периодически меня заебываешь. — Господи, Грасси, я не хочу «много секса». Я хочу тебя. Я хочу, чтобы у меня был только ты, быть с тобой, заботиться о тебе и, о да, просыпаться, зная, что ты не убежишь! Митч только прикусил губу, нахмурившись. Он так боялся этого разбора полетов, хотя в глубине души, но всегда понимал, что вся эта напускная жесткость, которая так его заводит, она не спроста. Он слишком знал Скотта, чтобы не верить, что тот может его настолько ненавидеть без причины. А так, как Скотт, ненавидят только в одном случае — когда любят, и Грасси понимал это. — Да, ладно, извини, я не должен был, наверное, убегать с утра, просто... — Да блядь, Грасси, я люблю тебя. Я, понимаешь? Тебя. Люблю. Скотт дрожит, говоря все это, Митч чувствует. Он чувствует раздражение и усталость в голосе парня, он слышит даже отчаяние. — Скотт, тебе нужно отдохнуть... — Да иди ты нахуй, мне на груди что ли вырезать, что мне нужен ты? — Друг, включи мозги, ты понимаешь, что ты говоришь? — Неужели не похоже? Боже, Митч, нельзя иметь такую смазливую мордашку и такой маленький мозг. Все просто, у меня ведь на лбу написано, что я люблю тебя, да что, по-твоему, я вообще здесь делаю? В общем, либо ты остаешься со мной, либо проваливай к хуям и забудь, что я тебе наговорил. Молчание затягивается, Митч кладёт ладонь на щеку Скотта и смотрит, как тот трется об нее щетиной. Хоинг устало утыкается в нее носом и целует запястье Митча, который стал мягко поглаживать его по щеке. ― Мы оба устали, Скотт, нам нужно отдохнуть, ― тихо подаёт голос брюнет и, убрав руку со скоттовой щеки, слезает с ног блондина и перелезает через него на кровать. Он быстро скидывает с себя одежду, оставляя лишь нижнее бельё, расстилает кровать и залезает под лёгкое одеяло. ― Иди ко мне, ― говорит он Скотту. ― Я согласен. Будь по-твоему. Я буду твоим парнем. Ну, чего стоишь? Хоинг, до этого внимательно, но не говоря ни слова следивший за движениями Грасси, тяжело выдыхает. Митч. Тот самый Митч, блядова херня, пудрившая мозги, с его восхитительным телом, заразительным смехом и теплыми эмоциями, теперь принадлежит Скотту. Хоингу, блядь. Неужели Скотту удалось? Он ещё раз выдыхает и легко улыбается. ― Идем в душ, детка, мы не можем увалиться спать так, ― продолжая улыбаться, говорит он. ― И мы идем вместе? ― Митч кинул озабоченный взгляд на довольного чеширского Хоинга. Своего. ― Да, вместе. Вставай. Скотт вытягивает Митча за руку и ведет в ванную, на ходу стаскивая одежду и путаясь в штанинах, как идиот, но такой счастливый. Теперь в его душе все как надо. Он снимает с Митча одежду и, взяв за талию, ставит парня ― своего ― в душ, после чего залезает сам. Грасси заливисто смеётся, когда Хоинг чуть ли не падает на дно, поскользнувшись на упавшем с полки мыле. Скотт поднимается с колен, шутливо ударяет брюнета в плечо и настраивает температуру воды. Прохладная сейчас — самое то. Парни стояли под тонной прохладной воды, размазывали капли по коже и просто медленно лениво целовались, наслаждаясь тем, что у них есть. Скотту было тепло и спокойно, рядом с этим самым человеком, который раньше взрывал сознание, а теперь зарывается пальцами в волосы на хоинговском затылке, да еще и с блаженным видом. Митчу тепло и спокойно, он почему-то впервые за время их общения заметил, какой его Скотт на самом деле мягкий и что он вполне может сойти за домашнего котенка, а не извечно жесткого ублюдка. Это был первый раз, когда мразь внутри Скотта не позволила себе пользоваться Митчем. Это был первый раз, когда мразь внутри Митча сошла на нет перед чувствами, которые, похоже, могут теплиться внутри грассинского сердца.