Мой лорд и я

Мой лорд и я лежали на холодном деревянном полу чердачной каморки. Мы оба лежали на спине, молча глядя в потолок, слегка обнявшись. Мы оба были сейчас бесшумно счастливы – и не нуждались в словах. Мы не нуждались даже во взгляде друг на друга: мы просто смотрели в потолок и говорили друг с другом на языке красноречного молчания – самом красивом языке в целом мире – под мягкий шум барабанящего по крыше дождя. Я думал о том, что переживаю самую блаженную минуту моей жизни – самую безмятежную, абсолютно счастливую. Волшебным образом мою душу покинули все страхи и волненья – кроме тех, что касаются лорда. Мою душу тревожили сейчас лишь три вещи: чтобы лорд был всегда здоров, чтобы лорд всегда был счастлив – и чтобы лорд всегда был мой. И ещё моё сердце терзало чудовищно щемящее чувство безмерной благодарности судьбе: я никогда не думал, что можно испытывать такое яркое безграничное блаженство – и не верил своему счастью; не бывает в жизни такого счастья. Но счастье это было совершенно реальным – и эта мысль так внезапно и крепко пронзила моё сердце, как стрела, что в груди мне стало нестерпимо туго: мне очень захотелось плакать. И не успел я моргнуть, как глаза мои обильно наполнились слезами, которые тихо хлынули по щекам. Моё лицо исказилось в мучительной горькой гримасе, я крепко сжал губы и боялся их разжать – потому что знал, что издам нечленораздельное скуление. Лорд взглянул на меня и спросил тревожно: - Что случилось? Я отрицательно покачал головой, не глядя на лорда и не разжимая губ, будучи во власти тяжёлой гримасы, а из глаз ещё щедрее хлынули слёзы: я был слишком счастлив – моё незрелое сердце было не готово к такому настоящему и безграничному счастью. Я думаю, что лорд это понял: я закрыл глаза, и он прижался губами к моему левому веку. Том видел, что внутри меня разгорается сокрушительная истерика – которой я позволял прорваться наружу лишь шумными судорожными выдохами из носа. Слёзы текли из закрытых век, а лорд ловил эти тёплые ручейки языком и губами. Затем он припал губами к моим сжатым губам, и я разжал их, вцепился Тому в губы - и выпустил ему в рот безудержный горький стон. В этот миг в груди полегчало. Я схватил голову лорда обеими руками и стал грубо елозить ею по своему лицу – без ритма и цели. Крепко ткнувшись носом в его подбородок, я вдруг почувствовал резкую боль в переносице. В эту секунду я вспомнил, что у меня разбит нос – потому что несколько часов назад Кроу вмазал меня носом в этот самый пол, на котором мы лежим сейчас. Внезапно из носа вновь пошла кровь – и лорд мгновенно среагировал на это, принявшись слизывать тёплую кровь с моего лица. Это настолько сильно меня тронуло, что я снова взорвался в немой и бурной истерике, а из глаз вновь хлынули слёзы. В этот момент лорд оторвался от меня и стал меня разглядывать. Поддавшись внезапному импульсу, я перевернул лорда на спину и оказался сверху. Лорд молча наблюдал за ходом моей истерики, которую я бессильно пытался сдерживать максимально достойно и мужественно. Слёзы вперемешку с кровью капали ему на грудь. Я увидел, как у лорда тоже увлажнились глаза: его тронула моя незрелая и бурная реакция на внезапно нахлынувшее счастье, которого я совсем не ждал. - Рёва-корова, - шутливо обозвал меня лорд с теплотой в голосе и стал вытирать мне слёзы ладонью. Смоченной слезами рукой он принялся вытирать кровь с моего лица – но получалось, что он просто размазывал её мне по лицу. Тогда он прижал мою голову к себе и начал слизывать мне кровь языком. Больше всего был измазан красным мой подбородок, колючий по причине однодневной небритости - и когда лорд принялся его облизывать, он спросил: - Ты не брился сегодня? - Нет. - Я царапаю себе язык об тебя. Услышав это, я тут же стал грубо елозить своим колючим подбородком об губы лорда, желая их расцарапать до крови. Затем я взглянул на его губы – и они уже были все в крови, но скорее всего это была просто моя кровь с подбородка. - Ты дворецкий в уважаемом поместье, - сказал лорд. – Ты обязан бриться каждый день, а не раз в месяц. И тут я вспомнил, что рядом с нами на полу валяется бритва, которой лорд разреза́л мои верёвки – и лезвием которой я только что провёл по его левой лопатке по его просьбе, чтобы «зачеркнуть» неугодную ему более цифру 28. Видимо лорд всегда чувствовал, что «28-ой» альфа не был ему предназначен судьбой – раз не позволил тому альфе оставить ему метку на шее и решил «пометить» себя таким странным способом: лезвием бритвы на лопатке. - Простите за небритость, сэр, - сказал я и потянулся рукой за валявшейся рядом бритвой. – Я могу вас попросить побрить меня? Лорд улыбнулся и лучисто усмехнулся, беря у меня бритву. Он щедро плюнул себе в ладонь и размазал слюну по моей щеке. Затем он сплюнул себе в руку ещё раз – и нанёс мне свою слюну на другую щёку. После чего он жадно облизал мой подбородок. - Теперь можно бриться, - сказал лорд шутливо. Внезапно дождь резко усилился – и мы оба глянули на окно, услышав это. - Оближи аккуратно лезвие на всякий случай, - сказал мне лорд. - Моя слюна всё ещё антисептик? – гордо спросил я с улыбкой. - Она у тебя будет такой ещё пару дней. Я осторожно облизал острое лезвие и снова вручил его лорду. Он приложил лезвие к моей щеке в районе уха – и медленно провёл им вниз по лицу к нижней челюсти. Затем он сделал это снова, слегка усилив нажим. И в этот момент мы услышали из-за запертой двери громкий и быстрый стук чьих-то женских туфель. Этот стук приближался. - Миссис Миллс, - сказал я лорду. Мы оба замерли в тревожном ожидании. Мы не имели понятия, что случилось в доме за последние несколько часов. Но судя по тому, что снизу тогда донеслись вопли Кроу – то видимо что-то случилось. Мы боялись предположить, знают ли слуги правду о нас. Если нет – то это тревожно. А если да – то это вдвойне тревожно: потому что неизвестно, как они восприняли эту правду. И нахрапистые шаги миссис Миллс вселяли тревогу. Мы услышали, как стук её каблуков приближается к нашей чердачной каморке, но при этом стихает и становится реже: миссис Миллс сбавляет шаг, чтобы прислушаться и узнать, что происходит за дверью нашей каморки. В конце концов шаги полностью стихли – и мы поняли, что миссис Миллс стоит прямо за нашей дверью. В комнате повисла звенящая тишина. - Уважаемый лорд! – пронзил тишину голос миссис Миллс. Мы не ответили. - Сэр Хиддлстон! – обратилась миссис Миллс чуть громче. Лорд молчал. - Не бойся, - шёпотом сказал я ему, вставая с пола. – Всё хорошо. Встав на ноги, я вспомнил, что я полностью голый – и мне надо чем-то прикрыть наготу. На глаза мне попались подштанники лорда, и я схватил их и направился к двери, прикрывая подштанниками пах. Я повернул ключ в замке и слегка приотворил дверь, создав небольшую щель. На пороге стояла миссис Миллс с серебряным подносом в руках. На подносе была еда. Её лицо выражало неотразимую добрую сердобольность. - Я принесла вам ужин, - шёпотом сказала миссис Миллс. - Кроу сказал вам? – спросил я шёпотом. - Да, я всё знаю. Я посмотрел в её глаза, чтобы определить её отношение к этой новости. Её взгляд не выражал ни малейшего осуждения. - Все остальные тоже знают? – спросил я. - Нет, никто не знает, - ответила она. - А кто кричал днём? - Мистер Кроу. Там была драка, но теперь всё хорошо – все живы и здоровы. - Спасибо вам, - прошептал я. – Давайте поднос. Я взял у неё поднос обеими руками, и мне пришлось бросить на пол прикрывавшие мой пах подштанники. Но в комнате всё равно было темно – поэтому я не слишком устыдился своей наготы в присутствии миссис Миллс. - Вам нельзя здесь быть, - сказала миссис Миллс озабоченным шёпотом. - В каком смысле? – спросил я. - Здесь холодно, вы подхватите менингит и пневмонию! - Мы всё вылечим, - ответил я и закрыл дверь перед носом миссис Миллс, заперев её на ключ. Я поставил поднос с едой на пол прямо перед лордом. Послышались удаляющиеся шаги миссис Миллс. - Она всё знает, - сказал я лорду. - Откуда? – спросил он тревожно. - Кроу рассказал ей. Лорд растерянно уставился в пустоту. - Не волнуйся, - поспешил я его успокоить. – Она прекрасный человек, она всё поймёт и никому не расскажет. - То есть другие слуги не знают? - Не знают. Это успокоило лорда. Я подошёл к тумбе, взял с неё подсвечник с уже наполовину сгоревшей свечкой – и поставил его рядом с подносом, чтобы нам было светлее кушать. Лорд протянул руку к подносу и взял себе спелую грушу. Она оказалась очень сочной: когда он надкусил её, из неё потёк сок ему на грудь, которая была запачкана моей едва подсохшей кровью из носа. Во мне тоже разыгрался аппетит. Я лёг на пол – и серебряный поднос оказался между мной и лордом. Мне не хотелось фруктов, мне хотелось сейчас более существенной пищи, и я взял руками кусок холодной телятины – несмотря на то, что можно было воспользоваться лежавшей рядом вилкой. Мы молча ели, лёжа на боку на деревянном полу, облокотившись оба на одну руку, лицом друг к другу. Между нами стоял поднос, а за окном продолжал усиливаться дождь, уже перешедший в грозу. Периодически сверкали молнии. Лорд чавкал, жуя грушу – и я поймал себя на мысли, что впервые вижу, чтобы обладатель титула лорда принимал пищу, чавкая. Это было довольно умилительно: примерно как котёнок, который испачкал мордочку, лакая молоко из миски - с той лишь разницей, что котёнка я не хочу трахнуть, а лорда уже желаю трахнуть снова. Недолго думая, я проглотил кусок телятины и, пристально глядя лорду в глаза, сказал ему: - Знаешь, я хочу тебя выебать. Лорд прекратил жевать и бросил мне слегка возмущённый взгляд – а через пару секунд кинул в меня огрызок груши, который попал мне прямо по лбу. - Дай поесть спокойно. Потом всё сделаешь, что нужно, - ответил лорд, отламывая себе кусок мяса. Я ухмыльнулся в ответ и, поддавшись рефлексу дворецкого, поднял с пола огрызок – и положил его на поднос, чтобы не разводить в комнате беспорядок. - И не надо материться в моём доме, - сказал лорд. – Мне уже хватает Кроу за глаза и за уши. - Ты не любишь бранные слова? – спросил я. - Не выношу. - Я хочу тебя выебать. - Прекрати. - Я хочу тебя затрахать, запендюрить, запиздярить,замандюкать, замандякать, засношать.... И тут мне в лицо прилетел кусок телятины. - Будешь так разговаривать – не буду больше брить тебя. Будешь бриться сам, - объявил лорд. - А я вообще не буду бриться. Я знаю, что тебе нравится моя щетина. - Нет, не нравится. Думаю, что она ему всё-таки нравится – судя по тому, что член лорда начал вдруг крупнеть. Как, впрочем, и мой. Я поднял с пола кусок мяса и положил его себе в рот целиком. Лорд взял с подноса крынку с молоком и хлебнул из неё, а затем протянул её мне. Под звук дождя и гром грозы мы молча поглощали содержимое подноса. И это было упоительно. *** Кроу лежал на постели у себя в спальне в полной темноте, скрестив руки в замок на груди и глядя в потолок. Он пребывал сейчас в скверном настроении духа. Ведь ему выдался сегодня на удивление паршивый день. День, когда ему пришлось пять раз перетаскивать тяжёлые мужские тела в отключке с места на место по длинным лестницам вверх-вниз. День, когда ему глубоко воткнули нож в левое предплечье – и пришлось разбить носы троим несчастным мужикам. А ещё ему глубоко воткнули нож в самое сердце сегодня – к счастью, в переносном смысле, но всё равно вполне жестоко и больно: его бесценный подопечный и хозяин в одном лице нашёл-таки себе своего альфу, обрёл сегодня смысл жизни и своё настоящее счастье – а это значит, что сегодняшний безумный день знаменует конец удивительных нежнейших отношений Рассела с Томасом, замены которым Рассел не сыщет никогда. И этот нож ему в сердце воткнул даже не кто-то конкретный – это сделал ни Кристофер, ни лорд: это просто совершилось так само собой. Виноватых здесь нет – никто не имел злого умысла разбивать крепкое сердце Рассела сегодня. Но оно слегонца разбилось. Бесшумно и скромно – так тихо, что никто об этом даже не узнал и вовек не узнает. Это не единственная печаль, которая тревожила сейчас семижильную душу Кроу. Другая печаль сейчас терзала Рассела в его штанах. Он больше месяца не имел мужской разрядки - и затянувшееся воздержание начинало волновать его и не давало элементарного покоя. Но при этом Расс сейчас совершенно не желал опускаться до постыдного онанизма. Вместо этого он решил просто лежать на постели и позволить мыслям течь в произвольном направлении - куда они пожелают потечь сами. Его мысли произвольно потекли – и привели его к доктору Беттани, который только что зашил ему рану на предплечье и который лечил в эту минуту разбитые носы кузнецу и садовнику. Кроу обладал одним довольно редким свойством: по своей природе он способен был желать не только женщин – но и мужчин. Служа на флоте в молодости, он не чурался своих однополых влечений - и без особых препятствий находил способы их реализовать. В последний раз Кроу имел мужскую разрядку в последний день лета. И было это отнюдь не с женщиной. И не с мужчиной. Это было с рукой. С его собственной. В последний раз он имел лорда аж поздней весной. Томас не желал никаких плотских ласк за последние три месяца – с того момента, как узнал о смерти отца. Все эти три месяца лорд провёл в печали и спиртном угаре. Лёжа на постели, Кроу пытался прогнать от себя одну-единственную мысль, которая сейчас раздражала его, как назойливая муха: мысль о докторе Беттани. Рассел испытывал сейчас раздражение при мысли о докторе Беттани с пушистыми светлыми ресницами – потому что доктор очаровал его. Зачаровал так крепко, как не было у Кроу ни с одним мужчиной за очень долгое время, даже с лордом. Доктор был преступно хорош собой: он был вежлив, заботлив, предупредителен, его глаза светились умом - и он излучал магичное обаяние. В итоге Кроу сдался: он поддался своей дразнящей слабости – и засунул-таки правую руку себе в штаны. Там его поджидал его окрепший член. Этот член не был сейчас так сильно опечален, как сам Кроу – и, в отличие от Кроу, член сейчас был полон сил. Мысль о голубоглазом пшеничном блондине, который только что зашил ему рану на предплечье, невыразимо раздражала сейчас Кроу своей неотступной вожделенностью. Он глубоко ненавидел сейчас доктора Беттани – за его безупречную привлекательность. Кроу приспустил штаны и подштанники, а затем поднакопил во рту слюны - и щедро сплюнул в свою правую ладонь. Когда Кроу начал онанировать в полной темноте и тишине, в его теле забурлили магично-дразнящие плотские чувства, которые вспыхивали будто сразу везде – и нигде конкретно. Но сильней всего они ощущались, конечно, в области живота – и в районе солнечного сплетения: вибрирующие тянущие сладостные чувства. Кроу рисовал в своём воображении, как светлобровый добродушный доктор Беттани в белой рубашке и чёрной жилетке залечивает в эту минуту разбитые носы несчастному кузнецу и садовнику. Кроу хотел бы разбить сейчас нос и доктору Беттани - за то, что он такой хороший весь, прекрасный. Сладкоголосый мандюк. Наконец, Кроу почувствовал, что его затягивает в блаженную бездну, в которую он влетит сейчас со скоростью света всего через несколько приятнейших сладостных мгновений. Влетание в бездну длилось дольше, чем обычно, за счёт долгого воздержания – доставив Кроу несколько лишних (вернее – совсем нелишних) мгновений райского удовольствия. В итоге он-таки влетел туда, а из его члена брызнуло семя.... курьёзным образом попав ему прямо в левый глаз – повторив аналогичный курьёз, произошедший вчера вечером с дворецким в соседней комнате. Кроу был в восторге от разрядки – но бескрайне возмущён курьёзом. Он почувствовал, как в глазу защипало – и принялся тереть глаз. Расс взглянул на прикроватную тумбу, которая предлагала ему взять с неё полотенце, чем он поспешил воспользоваться. Приведя себя в порядок, Кроу облегчённо вздохнул – и принялся отдыхать. От хлопот прошедшего дня – и от пережитой только что разрядки. Расс не сразу заметил, как на душе ему вдруг стало вполне легко. Он просто лежал на кровати в полной тишине – и бесцельно глядел во тьму, ни о чём особенно не думая. Теперь никакие мысли его больше не тревожили. Через некоторое время он услышал, как из соседней комнаты доносятся голоса. Это были голоса доктора Беттани, миссис Миллс - и её помятого супруга. Очевидно доктор Беттани поднялся в их комнату, чтобы подлечить разбитый нос мистера Миллса. Полежав на кровати несколько минут, Кроу понял, что в сон его ещё не клонит – и он решил сходить в соседнюю комнату посмотреть, как там дела у доктора Беттани и мистера Миллса. В конце концов, Кроу не забывал, что именно он был ответственен за разбитый нос садовника – и что ему не мешало бы пойти проведать калеку из элементарного уважения. Выйдя из комнаты, Кроу увидел, что в комнате Миллсов горит свет и открыта нараспашку дверь. Когда он подошёл к дверному проёму, все трое повернули головы в его сторону. - Вот, полюбуйтесь, мистер Кроу на вашу работу, - с укором сказала миссис Миллс. - До свадьбы заживёт, - ответил Кроу глупой шуткой. Миссис Миллс совсем не оценила эту шутку – и ответила Кроу коротким ненавидящим взглядом. - Как вы, мистер Миллс? – спросил Кроу. - А вы не видите? – сказала его супруга. И без того крупный нос мистера Миллса ужасно распух и сильно увеличился в размере. - Вы сломали ему нос, - сообщила миссис Миллс. - Простите меня, - ответил Кроу, и в его голосе ощущалась доля честного сочувствия. Доктор Беттани чем-то обрабатывал несчастный нос, стоя возле сидящего на стуле садовника – а миссис Миллс стояла рядом, наблюдая за процессом. - Как ваша рука? – поинтересовался доктор. – Голова не кружится? - Всё нормально, - ответил Кроу. И тут доктор начал вглядываться в Кроу – а точнее в его глаз. - А что у вас с глазом? – спросил доктор. - А что у меня с глазом? – ответил Кроу. - Он у вас красный. - Это от нервов, - сказал Кроу. Кроу сел на стул с мягкой спинкой в углу комнаты, скрестив руки на груди – чтобы с комфортом созерцать врачебное колдовство доктора Беттани.... и колдовское обаяние доктора Беттани. Доктор ощупывал смещённую переносицу мистера Миллса – а миссис Миллс стояла рядом, закрыв рот рукой и нахмурив брови. Её сердце обливалось кровью. Когда врач нажал садовнику на переносицу, пациент издал глухой стон, не открывая рта – а из его носа закапала кровь. Его супруга схватилась за сердце – той же рукой, которой только что прикрывала свой рот. - Значит вот здесь нам больно – понятно, - утешающе промурчал доктор Беттани своим мягким тёплым баритоном, спеша вставить садовнику в ноздрю ватный тампон, чтобы остановить кровотечение. Кроу с интересом созерцал, как у мистера Миллса капала кровь – он находил зрелище разбитых кровото́чащих мужских носов смутно привлекательным. Ему казалось, что он мог смотреть на них, как на огонь и воду – то есть вечно. Поэтому он даже подспудно огорчился, когда доктор Беттани остановил садовнику его славное носовое кровотечение. - Скажите, доктор, он будет дышать? – спросила миссис Миллс. - Ваш муж дышит, не волнуйтесь, - ответил доктор, улыбаясь. - Я имею в виду его нос! Его нос будет дышать? - Пусть его нос отдохнёт сегодня от дышания. Всё будет хорошо. Будет дышать, будет. - А нюхать он сможет? - И нюхать он сможет, и сморкаться, и дышать. Всё этот нос сможет делать – мы ему сейчас поможем в этом, - согревающе приговаривал доктор, обматывая носовую повязку вокруг головы мистера Миллса. Женщина с надеждой в душе нерешительно кивнула. - У мистера Пейса нос раскурочен гораздо хуже, поверьте мне, - сказал доктор. – Скорее всего мистер Пейс станет хуже чувствовать запахи, и могут возникнуть проблемы с дыханием. Услышав это, Кроу с раздражённым видом отвернулся в окно – ему надоело чувствовать свою вину за два несчастных поломанных носа. И тут он вспомнил, что разбил сегодня нос до крови не только кузнецу с садовником, но ещё и дворецкому – вмазав его рожей в деревянный пол чердачной каморки, когда пытался привязать его верёвками к кушетке. Но ему казалось, что он вмазал его носом в пол не слишком сильно – и надеялся, что Крису нос он всё же не сломал, а всего-навсего разбил. Пока врач обматывал носовую повязку вокруг головы мистера Миллса, Кроу общупывал глазами красивое пригожее тело доброго доктора. Беттани твёрдо стоял возле сидевшего на стуле садовника – на своих крепких, широко расставленных ногах, в своей чёрной жилетке и белой рубашке, которые были ему как влитые. Они подчёркивали его стройную военную выправку: его спина была грациозно выгнута – а грудь гордо выдавалась вперёд. Его осанка была совершенна. Было бы грешно́ не держать осанку, имея такие широкие плечи – и такую крепкую спину. Он был очень высок – одного роста с Расселом. Доктор взял со стола ножницы, чтобы обрезать конец повязки. Он двигался изящно, его движения были выверены, отрепетированы, оттренированы и изысканны – как прекрасный танец. Его движения завораживали Кроу – они восхищали его и раздражали своей возбуждающей красотой. Рассел глядел на доктора и принимал осознание того, что он давно не испытывал такого крепкого плотского влечения по отношению к мужчине. Даже к лорду. Кроу был безбожно заворожен. Даже только что вздрочнув с пылу с жару – буквально 5 минут назад – Кроу больше не испытывал плотского удовлетворения и покоя, глядя на доктора. Морской волк испытывал волчий голод – он слышал хищный зов плоти. Особенно при виде докторской задницы - идеально облачённой в чёрные брюки – которая была не менее изящна, чем рафинированные телодвижения доктора. В глубине души Кроу хотел отвести сейчас доктора в сторонку и сделать ему недвусмысленное предложение прямо в лоб – но понимал, что мог схлопотать за это в нос. Поэтому он решил просто молча созерцать объект свой тягучей похоти. Доктор был неотразим. Кроу любовался им. Вместе с этим, Кроу испытывал нарастающую мигрень, которая резко усилилась за последние полчаса – и уже начинала быть свирепой. У Кроу редко болела голова – но события сегодняшнего дня утомили его неслабо: не удивительно, что к концу столь весёлого дня его сразила мигрень. Чтобы дать себе заслуженный отдых, расслабиться, развеять тоску об утраченном сегодня лорде и унять мигрень, Кроу решил пойти напиться. Он встал со стула и медленно-грузно вышел из комнаты, шаркая – нарочно-театрально создавая впечатление, что чувствует себя хуже, чем есть на самом деле. - Вы в порядке, мистер Кроу? – спросил доктор. Кроу, не ответив, молча вышел из комнаты. Доктор и миссис Миллс недоумённо переглянулись – и вернулись к несчастному носу садовника. Кроу направился вниз – в спальню лорда. Дело в том, что у Расса сейчас не было своего спиртного – и он намерился стибрить пару бутылок виски из дорожных мешков лорда, который непрерывно хлестал выпивку уже целых три месяца, редко просыхая: с того самого дня, когда узнал о смерти отца. Не доходя до спальни лорда, Кроу остановился в коридоре и прислушался: с чердака не доносилось ни малейшего звука – что навело Рассела на мысль, что Кристофер с Томом сейчас отдыхают и, скорее всего, лопают ужин, который принесла им на подносе миссис Миллс полчаса назад. Кроу подошёл к спальне лорда. Массивная деревянная дверь и свежеприделанная к дверному проёму тяжёлая железная решётка до сих пор были открыты нараспашку – с того момента, как Кроу побежал глушить испуганного кузнеца пару часов назад. Кузнец успел поставить решётки и на окна. «Наверное, они уже никому и не нужны теперь» - подумал Расс. В комнате было темно, но из коридора её слегка освещал свет ближайшей коридорной люстры – для Кроу этого было достаточно, чтобы рыться в дорожных мешках лорда в поисках крепкой выпивки. Он заметил, что никто не потрудился вернуть обратно в комнату клетку с Вальдо с первого этажа. Но Кроу сейчас было плевать на Вальдо – у него сейчас свирепо болела голова и мучила печаль, и он хотел поскорее напиться, чтобы развеять тоску и прогнать мигрень. Наконец Кроу нащупал мешок, где лорд прятал крепкий алкоголь. Несколько больших бутылок лежали в мешке с кучей дорогого и пёстрого постельного белья из сатина. Кроу вытащил из мешка бутылку розового джина, бутылку рома и бутылку виски. Завязав обратно счастливый мешок, Рассел, лукаво улыбаясь, сунул розовый джин себе под мышку, а ром и виски взял в одну руку за горловину – и покинул комнату лорда. Кроу направился с бутылками к себе – и по дороге озадачился двумя вопросами: с кем бы выпить – и с чем бы выпить? Выпить было особо не с кем: пить с побитыми мужиками с разбитыми носами Кроу особо не хотелось – а дворецкий и лорд были заняты друг другом. Зато у Кроу было с чем выпить: на кухне он видел немало достойной за́куси. Поэтому он решил отправиться на кухню - за за́кусью. В доме витал приятный запах дождя. На улице по-прежнему бушевала гроза и сверкали молнии. Дождливый запах и ночной полумрак создавали уютную, домашнюю и родную атмосферу. Сейчас было около девяти вечера. В кухне никого не было – не считая дохлой индюшки с отрубленной головой, лежавшей возле раковины – по всей видимости, миссис Миллс собиралась приготовить её завтра. Кроу встал возле буфета, на котором в огромном изобилии были представлены свежие фрукты. «Вот чем мы будем закусывать» - мигом решил Кроу. Он пытался выбрать, какой поднос ему взять себе. Перед ним стояли два подноса: деревянный – и серебряный. Кроу решил, что заслужил сегодня серебряный поднос – и поэтому без особых раздумий поставил на него три своих бутылки с выпивкой и щедро обложил серебряную поверхность ароматными фруктами. В этот момент в кухню вошла миссис Миллс. - Что вы делаете, мистер Кроу? – спросила дама, глядя на переполненный фруктами и выпивкой серебряный поднос. - Собираю поднос для лорда и мистера Хемсворта, - ответил Кроу, ни секунды не задумываясь. - Они попросили вас? - Конечно, - ответил Расс и вышел с подносом из кухни. Дойдя до своей спальни, Кроу поставил поднос на прикроватную тумбу и зажёг себе свечку. На стены упали крупные тени массивного Кроу. Сев на кровать, он откупорил бутылку виски и наполнил крепким напитком свою одинокую рюмашку. Затем он взял рюмку в руки и обратился к лежавшему на подносе ананасу, который он взял с собой в качестве собутыльника: - Ну что.... За нас с тобой! – сказал Кроу и опытным взмахом головой опрокинул в себя рюмку. Пламя свечки заколыхалось от взмаха Расса – и тени на стенах стали забавно шевелиться. - Ты что такой угрюмый? – спросил Рассел у ананаса. Ананас молчал. - Я тоже весь в печали. Знаешь, как печально мне отпускать моего лорда? В лапы альфача – пусть и хорошего. По окну стучал дождь. - А знаешь, как мне одиноко в этой жизни? У меня нет ни жены, ни детей. И внуков не увижу уже, видать. Какие мне внуки уже? Пламя свечи ровно горело. - Ещё по одной? – спросил Кроу. Ананас не смел возражать. Кроу накатил вторую рюмку – и пламя свечи заколыхалось снова. Вместе с тенями на стенах. - А знаешь, как мне нравится доктор Беттани? Ни за что не догадаешься. Как мужчинка он мне нравится, представляешь? Смекаешь о чём я? Тени на стенах застыли. - Конечно смекаешь. Я бы его трахнул. Нещадно бы трахнул. Кроу пододвинул прикроватную тумбу ближе к себе – и облокотился на неё, глядя ананасу в упор. - Но не могу же я подойти к нему – и просто трахнуть его с бухты-барахты, - говорил Кроу шёпотом. - Это ведь надо, чтобы и он был не прочь. А откуда мне знать, хочет он такого счастья или нет? Это ведь так сразу не узнаешь. Кроу взял с подноса грушу – и, смачно чавкая, начал поглощать её. - Давай розового джина накатим? – спросил Кроу и, не дожидаясь ответа, взял с подноса бутылку розового джина и откупорил её. Его нос почуял приятный запах этого спиртного – хорошо, что он единственный мужчина в этом доме, кроме лорда, у кого не разбит сегодня нос, и что он может ощущать такие прекрасные запахи. - Пробовал розовый джин когда-нибудь? Ананас никогда не пробовал розовый джин. - Конечно ты его не пробовал – потому что это напиток британских моряков. А ты ведь не моряк. Хотя ты, наверное, приплыл сюда в Британию по морю.... но неважно – ты всё равно не моряк, ведь так? За окном громыхнула гроза, и Кроу инстинктивно повернулся к окну. - А вот я моряк. Был когда-то. Кроу почесал заднюю часть шеи. - Знаешь как делают розовый джин? Я тебе расскажу. Берут обычный джин, любой – и льют в него немножко лечебной настойки для желудка, которая зовётся Ангосутрой. По названию города, где её один доктор изобрёл, её назвали так – есть такой город Ангосутра, в Венесуэле. И когда ты мешаешь джин с этой настойкой, то джин становится розовым – вот и весь секрет. Давай же выпьем за здоровье этого доктора из города Ангосутра. Кроу опрокинул в себя рюмашку розового джина и вдруг задумался: - Ты знаешь, по-моему этот доктор умер уже.... Ладно, давай тогда выпьем за упокой души его, - сказал Кроу, наливая себе ещё одну рюмку светло-розового крепкого напитка. Ананас молчаливо созерцал, как задорно и медленно пьянеет тёртый морской волк. - За упокой души венесуэльского доктора! – объявил Кроу, опрокинув в себя ещё одну рюмашку. Дождь за окном опять превратился в ливень. - А ты знаешь, что я ясновидящий? – спросил вдруг Кроу. Ананас совсем не ожидал такого внезапного откровения. - А ведь я не шучу. Я ясновидящий. Мне об этом уважаемый провидец сказал. Он сказал мне, что у меня есть зачатки ясновидца. То есть я не совсем полноценный ясновидец – я из тех, кто не может «ясновидеть» наяву, но я предвижу будущее во сне. И вижу всю правду во сне. Кроу вытер со лба выступивший от выпивки пот. - Мне часто снятся вещие сны. Мне снится, как кто-то грохается с лошади – и на следующий день я вижу, как он грохается с лошади. За окном сверкнула молния в полнеба. - А ещё мне часто снится далёкое будущее. Я вижу, что будет в далёком будущем. Например, мне часто снится один и тот же сон о том, что в 1997-ом году погибнет прекрасная принцесса Уэльская, которая будет очень любима и почитаема в народе. И знаешь, что странно? Мне всё время снится, что она погибнет странной смертью на Черноморском полуострове Крым в Российской империи. И самое причудливое то, что на этом полуострове рядом с местом гибели этой принцессы течёт французская Сена.... Я никак не могу взять в толк, что это может значить. Рассел опрокинул в себя рюмку виски. Ему не суждено было разгадать смысл этого причудливого сновидения. Но этот сон в самом деле был довольно вещий: в 1997-ом действительно погибнет уэльская принцесса. Но только не в Крыму на территории Российской империи - а в Париже, на набережной Сены, перед мостом Альма, названном в честь победы французов над русскими в Альминском сражении Крымской войны. - Сейчас такой ливень.... Как доктор поедет обратно домой в такой ливень? На улице громыхнул раскат грома. - Он не поедет домой в такой ливень, - твёрдо объявил Кроу, встал с кровати и направился к двери. Миссис Миллс и доктор Беттани пили чай на кухне. Они обсуждали последние городские сплетни. Доктор Беттани сгорал от любопытства, желая узнать, что же всё-таки стало причиной этой массовой кровавой потасовки в поместье сегодня – но не задавал ни малейших вопросов по этому поводу, потому что был благочестиво воспитан и понимал, что это его не касается. И что если бы миссис Миллс хотела бы об этом рассказать – то она бы уже сделала это. Внезапно в кухню вошёл Кроу. - Мистер Кроу, как вы себя чувствуете? – спросил доктор. - Просто великолепно! – ответил Кроу, обнажив зубы в пьяной улыбке. Миссис Миллс и доктор Беттани многозначительно переглянулись. - Доктор Беттани, на улице дождь, - сказал Кроу. – Вам лучше провести ночь у нас, в поместье. - Вы так думаете? – спросил доктор. - Я так знаю, - ответил Кроу. - Это было бы чрезвычайно любезно с вашей стороны. - Тогда пойдёмте я покажу вам вашу комнату. Доктор взглянул на миссис Миллс: - Вы не против, миссис Миллс? - Конечно нет, доктор. - Спасибо вам за такой тёплый приём миссис Миллс. Доброй вам ночи, - доктор встал из-за стола. - И вам доброй ночи, - ответила женщина. Кроу пропустил доктора вперёд себя и похлопал его по плечу: - Третий этаж наш, - сказал он. Доктор понял, что Кроу пьян – и он нашёл любопытно-забавным фразеологическую структуру его нетрезвых фраз. - Мистер Кроу, можно вас?! – раздался громкий голос миссис Миллс из кухни. - Уно моменто, - сказал доктору Кроу, оставив его в коридоре. Войдя в кухню, Кроу увидел, как миссис Миллс стоит уперев руки в боки. - Я вас слушаю, мадам? – сказал Кроу с улыбкой. - Вы пили с ними? - О, да. Жаль, что вас с нами не было! - Алкоголики.... – пробурчала себе под нос миссис Миллс, принявшись собирать рассыпанную по полу картошку, и Кроу понял, что он свободен и может идти. Доктор Беттани стоял у лестницы в ожидании Кроу. - Идёмте, доктор, - воодушевляюще произнёс Расс, выйдя из полумрака. Мужчины поднимались по мраморной лестнице, Кроу шёл чуть впереди. - Вы часто бывали в нашем поместье, доктор? - К лорду-старшему за мной посылали почти каждый месяц с позапрошлого лета. - Лорд сильно мучился? - Лорд держался очень достойно, - ответил доктор. Пройдя по коридору второго этажа, они стали подниматься по мраморной лестнице на третий этаж. - Я видел лорда за несколько часов до его упокоения, - сказал доктор. Кроу взглянул на Беттани. - Я сразу сказал, что он обречён - и что ему остались считанные часы. У него была температура за 40, которую ничем нельзя было сбить. Когда я приехал, у его кровати уже сидел другой врач – доктор Лори. За мной послали, потому что доктор Лори хотел, чтобы у него был врач-свидетель, который мог бы подтвердить, что лорд действительно был абсолютно обречён в тот последний день. Кроу внимал рассказу доктора и живо представлял себе эту картину, которая случилась здесь в поместье три месяца назад. - Я посидел с лордом пару часов и сказал, что уже ничем не могу помочь – и покинул поместье. Доктор Лори остался сидеть с лордом, а через несколько часов лорд скончался. Вечером. Кроу молчал. Его глаза увлажнились, а сердце туго стянула тоска. Он вспоминал тот день, когда в последний раз видел лорда 15 лет назад. Они пообещали друг другу обязательно встретиться. Кроу почесал правый глаз, пытаясь скрыть, что на самом деле он вытирает выступившую слезу. - Лорд бредил в последние часы – много говорил, бормотал. В основном невнятно. Но часто упоминал своего сына. И много плакал. - Жаль лорда, - ответил Кроу, наконец. – Ну вот, доктор, мы пришли, - Кроу открыл дверь своей комнаты, где горела свеча и стоял поднос с выпивкой и фруктами – и предложил доктору войти туда первым. - Это моя комната? – спросил доктор, чувствуя какой-то подвох. - Нет, это моя комната, доктор. Я предлагаю вам выпить со мной за упокой души лорда. Пару мгновений доктор сомневался, но согласился: - Не смею вам отказывать. - Присаживайтесь, - Кроу указал рукой на кровать, к середине которой была придвинута прикроватная тумба с богатым подносом. Доктор присел на кровать перед подносом, а Кроу взял в углу комнаты неудобный узкий табурет, поставил его перед тумбой - и сел напротив Беттани. Расс поднял руку над подносом и застыл: - Чёрт.... У нас всего одна рюмашка. - Ничего страшного, - мигом среагировал доктор. – У меня есть мерный стакан. Беттани открыл свой саквояж и вытащил оттуда небольшой стеклянный мерный стакан – и поставил его на поднос. Кроу откупорил бутылку с розовым джином и принялся наполнять им мерный стакан доктора. - Вы когда-нибудь пробовали розовый джин? – спросил Расс. - Даже не слышал о нём. - Не удивительно. Это напиток британских моряков. А ведь вы не моряк, ведь так? - Да, так, сэр, - едва снисходительно ответил доктор, смекнув, что Кроу успел отграфинить уже немало рюмашек крепкого виски и розового джина. Врач не знал, насколько Кроу шустрый – и что за последние 20 минут Расс успел не только закинуться джином с виски, но и хорошенько вздрочнуть на доктора Беттани на этой самой кровати, на которой сидел сейчас сам доктор Беттани со стаканом светло-розовой жидкости в руке в ожидании тоста от Кроу. - А вот я моряк, - сказал Рассел, глядя в окно. – Был когда-то. Списали на берег после травмы много лет назад. - Сочувствую, сэр, - ответил доктор. Несмотря на то, что он был врачом, Беттани не имел привычки расспрашивать людей об их травмах и болезнях в светских беседах – потому что знал, что многие не любят рассказывать о своих слабых местах, и для них это является больной темой, связанной с глубокими душевными невзгодами. Поэтому доктор не стал спрашивать Кроу, какую именно травму он получил на флоте. Старый лорд тоже ненавидел жаловаться на своё самочувствие – и каждый раз когда Беттани спрашивал его, что его беспокоит, лорд недовольно и лукаво отвечал, что ничего его особо не беспокоит, хотя и было видно, что он ужасно страдал физически. - Давайте выпьем за упокой души старого лорда, - сказал Расс совершенно серьёзным голосом, напрочь лишённым шутейной интриги. – Он был удивительный человек. Он был самый лучший человек, кого я знал. Доктор сидел облокотившись на тумбу и смотрел куда-то вниз со стаканом джина в руке, вспоминая покойного лорда. Беттани тоже находил его удивительно прекрасным человеком. - За упокой не чокаются, - прервал Кроу тишину и опрокинул в себя рюмашку джина своим фирменным взмахом головы. Пламя свечи опять заколыхалось – вместе с тенями на стенах. Доктор изящно принял свой стакан спиртного - и в мыслях от глубины сердца пожелал душе лорда упокоения на вечных небесах. В этот молчаливый миг Беттани немного ушёл в себя, и Кроу воспользовался этим моментом, чтобы рассмотреть прекрасное лицо доктора вблизи. Рассел был заворожённо ошарашен его магичной красотой. Нос Кроу вновь уловил от доктора его будоражащий запах лекарств и сладостной ночной прохлады. Этот запах казался Кроу внеземным – казалось, что это запах са́мого волшебного эликсира, который дарует вечное блаженство. На секунду Кроу с долей шутки ощутил себя альфой, перед которым сидел его омега. Эта забавная мысль возникла не на пустом месте: ещё никогда не было такого, чтобы Расселу так крепко вскружил голову запах мужчины. Это раздражало Кроу – он чувствовал себя подвластным страсти, и поэтому пытался внушить себе, что Беттани всего лишь обыкновенный мужичонка. Но Рассел не мог себя обмануть. Доктор вышел из своего поминального транса по старому лорду – и поймал завороженный взгляд Кроу. Рассел мгновенно среагировал: - По одной не пьют, - и доктор не успел моргнуть своими светлыми ресницами, как Кроу уже наполнял джином его мерный стакан до верхней отметки. Доктор чувствовал себя смутно неловко: он ощущал от Кроу странные вибрации – но не вполне понимал их природу, и это его слегка смущало. - Знаете, как делают розовый джин, доктор Беттани? Я вам расскажу, - сказал Кроу, взяв с подноса ананас и приготовившись разреза́ть его ножом, чтобы они могли закусить этим заморским фруктом. – Берут обычный джин, любой – и льют в него немножко лечебной настойки для желудка, которая называется Ангосутра. Доктор с интересом слушал и кивал. - Эту настойку так назвали по названию венесуэльского города, где её изобрёл один врач, - сказал Кроу, смачно втыкая нож в ананас. – И когда вы мешаете эту настоечку с джином – то джин становится розовым. Вот и весь секрет. Давайте же выпьем за здоровье этого доктора из города Ангосутра, доктор. Мужчины звонко чокнулись и накатили по второй. - Берите, - предложил Рассел ананас, и доктор охотно взял ароматный кусок в форме кольца. - Спасибо, сэр. После короткой паузы Кроу спросил: - А вы верите в ясновидящих, доктор? - Не знаю, сэр. Кроу молча взглянул в окно. - Спасибо вам, доктор, за компанию. И за вашу работу. Пойдёмте, позвольте показать вам вашу комнату. - Было бы очень любезно с вашей стороны, сэр, - ответил Беттани, вставая с кровати. Кроу отвёл доктора в соседнюю комнату прямо за стенкой, пожелал ему доброй ночи – и вернулся к себе. Он сел на нагретое место, где только что сидел доктор. Рассел взял кусок ананаса и принялся его неспешно жевать, упоённо размышляя о всякородных вещах.